Два друга

Армас — сын ары и марса

Страстный охотник — Увар Ефимович Кандаков очень любил охотничьих собак, но держал только лаек.

— Эта порода, — говорил он, — сочетает непревзойденное мастерство в работе с удивительной выносливостью. У лаек невероятно развито чутье, феноменальный слух, прекрасное зрение и большой ум. Собаки этой породы податливы к дрессировке и имеют страсть к различным видам охоты. Ну, а о преданности к своему другу-человеку и говорить нечего.

Одну из лаек Кандакова я знал со щенков. Бывал с ней на разных охотах, восхищался мастерством ее работы, преданностью хозяину, и у меня до сих пор сохранились теплые воспоминания об этой прекрасной карело-финской лайке. О ней мне и хочется рассказать.

Увару Ефимовичу привезли из Карелии двухмесячного рыженького щенка. Страстный собаковод был в восторге от такого приобретения и чтобы «окрестить» покупку, он пригласил нас, своих друзей на этот охотничий обычай. Осмотрев малыша и не найдя какого-либо изъяна, мы долго спорили о кличке, которую следовало присвоить щенку. Но, наконец, вспомнив, что щенок происходит от знаменитых в Карелии Ары и Марса мы позаимствовали первые две буквы из клички матери и три буквы из клички отца, что дало нам достаточно звучную кличку Армас. Ее мы и присвоили.

Поскольку Армас был первым представителем породы этой разновидности лаек, завезенных в наши края, я очень интересовался им и часто навещал Кандакова. Армас рос и мужал не по дням, а по часам и при каждой встрече был неузнаваем. Да это и понятно. Полноценный корм и физическое развитие для лайки имеют решающее значение. А эту истину Увар Ефимович знал с давних пор. Глядя на лайку, я искренне радовался ее понятливости, развитию, и чутьем кинолога предсказывал собаке прекрасную будущность. Но так думал я, а его хозяин всегда находил в Армасе какие-либо недостатки. Когда у Армаса не вставали уши, это у Кандакова вызвало тревогу, и он готов был считать своего питомца никудышной по экстерьеру собакой. Но когда уши встали, возникла другая опасность. Не закручивался баранкой хвост. Но и это исправилось. Заботы по воспитанию щенков всем собаководам хорошо известны. Когда казалось, что экстерьер Армаса сложился и тревоги об этом миновали, появились другие заботы. Так во время прогулок по городу собака страшно боялась встречных лошадей. Всевидящие мальчишки, нетерпевшие пугливых собак, в таких случаях с хохотом и свистом провожали рыжего пса и его хозяина. Такое несвойственное для лайки поведение вызывало законное опасение у ее владельца, что у Армаса нет злобности и он останется трусом. Это тем более казалось неоспоримым, когда Кандаков со своим питомцем приехал в деревню к знакомому охотнику, и Армас перепугался петуха. Большой старый петух с шумом взлетел на забор, расправил крылья и неожиданно загорланил. Испугавшись, Армас убежал в дом, забился под стол и только ласка хозяина и лакомства вызволили собаку из-под стола. Теперь Увар Ефимович был уверен, что из его питомца не получится злобной зверовой собаки. Но он ошибся. Время делало свое дело и вскоре не только петуха, но и гусиные атаки с честью отбивал рыжий пес, а бедовые мальчишки, считавшие Армаса трусом, теперь за всякого рода подвохи рассчитывались штанами.

К восьми месяцам Армас выглядел сложившейся собакой. Был очень подвижен, с хорошо развитой ориентировочной реакцией. Его рыжий окрас с белой на кончике хвоста отметиной, клинообразная голова и чуть раскосые темного цвета глаза очень напоминали лесную красавицу — лисицу, и теперь при выездах в охотугодья Увар Ефимович очень боялся, чтобы какой-нибудь горе-охотник не пальнул бы в собаку, приняв ее за лисицу.

Каждый раз это беспокойство увеличивалось еще и потому, что жена Кандакова душевно полюбившая Армаса, всегда просила Увара Ефимовича следить за собакой, не отпускать далеко от себя. Но это-то, как раз и не получалось. Чувство свободы оказалось для собаки сильнее пройденного курса дрессировки. Почувствовав волю, Армас забывал все на свете, не признавал команды хозяина и носился пока не надоест. Потом усталый, он возвращался к хозяину. Это волновало Увара Ефимовича и, однажды придя ко мне, он с горечью поделился проделками своего питомца, а потом заявил:

— Михайлыч, ты ведь спец по натаске собак, помоги мне угомонить рыжего сорванца.

Я дал согласие, и в первый же свободный день, забрав с собой лайку, мы отправились в огромную пустошь, поросшую кустами и почему-то названную «Чертовой лапой».

Солнце еще только вставало, когда мы прибыли на место. На траве и кустах обильно серебрилась роса, обдавая нас и собаку приятной прохладой. Спущенный с поводка Армас в начале не почувствовал свободы и некоторое время шел у ног хозяина. Но посланный вперед, он ринулся спорым галопом и исчез где-то в зарослях ивняка. Свистки и окрики не помогли. Прождав бесполезно минут двадцать, мы решили проучить сорванца. Спрятаться от него. Но как-то надо было скрыть наши следы, ведь по ним он тут же найдет нас. И вот мы пересекаем небольшую мочажину. Вода скрывает нашу тропу, а потом забираемся в середину куста. Затаившись, ждем пока он не вспомнит о нас, а вспомнив, обязательно начнет искать. Прошло немного времени, и мы услышали треск ломаемых в кустах сучьев и частое собачье хеканье. И вот нам видно, как он старым следом вернулся на то место, где оставил нас. Потом слышалось его усиленное отфыркивание. Это он прочищал ноздри, чтобы лучше причуять наши следы. Но это ему удается лишь до мочажины, а дальше следы скрыты водой. Перейти мочажину он не решился. Не любил воду.

Я вижу, как нестерпимо жаль Увару Ефимовичу своего потерявшегося питомца и, не будь меня, он давним давно выдал бы свой скрад, но я шепотом прошу его потерпеть.

Сквозь ветви кустарника мы видим, как отчаявшийся пес мчится в поиск к другим кустам, но все напрасно. Изрядно измучившись, почувствовав одиночество, Армас сел, задрал к верху свою острую мордочку и жалобно завыл. Жаль стало нам рыжего проказника и потихоньку мы выходим из куста, пересекаем мочажину, и Увар Ефимович дает длинный, призывной свисток.

Этот урок Армас запомнил на всю жизнь. И если ему приходилось работать в мелколесье или крупном лесу, по боровой дичи, по белке или земляному зверю, он шел на умеренном поиске и не терял хозяина.

С нескольких выходов на охоту по тетеревам Армас понял, что от него требуется. Здесь он следил за указаниями хозяина и четко их исполнял, попав на наброды птиц, стелющимся красивым поскоком быстро искал выводок. Причуяв его, Армас тут же прекращал бег, припадал к земле и осторожно скрадывал птиц. Перед броском к затаившейся птице, он останавливался. В этих случаях я и Кандаков были готовы к выстрелу. Но боже упаси промазать по взлетевшей птице. Армас не терпел промахов и после двух-трех пуделей, становился обидчивым, приходил в раздражение, переставал правильно работать и не реагировал на команды. В таких случаях мы делали привал, и только ласка и лакомство восстанавливали у пса душевное равновесие.

Случалось, взматеревшие птицы бежали, тогда Армас обходил их стороной и подавал прямо на охотника.

Некоторое время я имел нелестное предубеждение об охоте с лайкой по тетеревам. Это получилось после того, как однажды мне пришлось охотиться с плохо поставленной собакой. По виду очень породная лайка без выстрела помогла хозяину взять выводок. Она в какой-то миг передавила намокших от росы тетеревят, а кружившую над землей старку, схватила на лету. Возмутительное поведение собаки. Но ничего подобного и никогда не случалось с Армасом. Он подавал убитых птиц или подранков аккуратно.

Моя охота с пойнтером по тетеревам всегда могла быть более добычлива, чем с Армасом. Из-под стойки пойнтера можно перестрелять весь выводок, тогда как с Армасом мы брали двух-трех из выводка птиц, а остальные, как правило, улетали в крепи. Но моменты охоты с лайкой по боровой дичи были настолько захватывающими, что иногда мы с Кандаковым забывали про ружья.

Мне вспоминается росистое сентябрьское утро. Мы охотимся в таежных вологодских лесах. Солнце еще только встало. От его лучей пестрый наряд леса горит разными красками. Идем заболоченным лесом, и, чтобы не выкупаться в торфяной жиже, осторожно ступаем на кочки или корни деревьев. Наш остроухий друг идет впереди. В лучах солнца на какое-то мгновенье его рыжий наряд вспыхнет, как пламя костра, и вскоре гаснет. Но вот он насторожился, тихо отфыркнулся, а потом потянул воздух и тут же на махах ушел на гриву. Вскоре мы слышим хлопанье сильных крыльев и тяжелый взлет птицы. Это поднялся кормившийся голубикой глухарь. Спустя минуту раздался лай Армаса. Забыв о торфяной жиже, мы спешим к собаке. Под развесистым деревом, задрав голову, Армас лает на крону высокой сосны, а там на суку, вытянув вниз голову, сидит глухарь. Его забавляет лай собаки и, кажется, он, забыв об осторожности, не замечает, как шаг за шагом скрадывает расстояние хозяин собаки. Ружье его наготове.

Армас терпеливо перебирает ногами, иногда встает на задние лапы, мордочкой показывает на птицу и торопит хозяина. Но вот и выстрел. Глухарь тяжело падает на землю. У него перебито крыло и птица волоча его, удирает от собаки. Но не тут-то было. Армас догоняет подранка и несет хозяину…

Сколько волнений и радости доставляет охота с лайкой по уткам! Но в начале такие охоты с рыжим карелом не получались. К великому огорчению, Армас боялся воды. И что только не делал его хозяин, чтобы приучить упрямца к воде, научить плавать — все напрасно. И вот мы едем на профинтерновские озера к старому охотнику Николаю Ивановичу, чтобы пройти уроки плавания. Ведь у старика на озере есть лодка, а без нее учеба Армаса невозможна.

В дальнейшем все получилось так, как мы задумали. Увар Ефимыч в лодке сел за весла, я быстро оттолкнул ее, не дав возможности Армасу забраться в лодку, и мы медленно ушли от береговой черты. Вначале пес растерялся. Он не мог понять, что происходит. Потом начал бегать по берегу, лаять, как бы высказывая свое к нам неудовольствие, возможно ругал воду. Но мы делаем вид, что не замечаем его и медленно плывем дальше. Наконец, испугавшись одиночества в чужом месте, он жалобно завыл. Это он хотел повлиять на нас, рассчитывая, что мы тут же вернемся. Но поняв, что ничего не получилось, не выдержал, с опаской пошел в воду, а потом поплыл. В начале у него получалось плохо. Часто бил по воде передними лапами, напрягал усилие и, наверное, устал. Но потом, инстинктивно сменив стиль, начал грести лапами и быстро поплыл к лодке. Довольные уроком плавания, мы с радостью втащили упрямца в лодку. Армас тут же встряхнулся и обдал нас градом брызг.

Впоследствии Армас не боялся воды. Начал прекрасно плавать, носить из воды поноску и стал замечательным работником по водоплавающей дичи. Убитых уток и подранков он приносил не помяв их.

…Когда Армасу было четыре года, к тому времени он знал охоту не только по пернатой дичи, но и по зверю. Бывал на охотах по медведю и, как рассказывает Кандаков, однажды спас его от беды. А было это зимой, когда поднятый из берлоги старый медведь оказался зараненным. Поднявшись на дыбы, он с ревом устремился на Увара Ефимовича. Его ружье и ружье напарника оказались после неудачной стрельбы разряженными, и Увар Ефимович считал, что настал конец. Но тут на помощь пришел остроухий друг. Он кубарем бросился на разъяренного зверя и ловким приемом ухватил хищника. Медведь взвыл. Пока зверь отбивался от собаки, Кандаков успел зарядить ружье и метким выстрелом прикончить зверя.

Я не терплю охоты по невзматеревшей птице, а по уткам тем более. Но вот август на исходе, дичь взматерела, и мы спешим с Кандаковым за Вологду на знаменитую Сухону. Здесь в ту пору дичи было много. В заводях и старицах, как говорили охотники, «кишмя кишели утки», а просторные заливные луга изобиловали болотной дичью. Охота по дупелям — моя любимая охота. Я взял с собой пойнтера, чтобы отвести душу. Тем более мой пес с Армасом были большими друзьями, и это не вызывало каких-либо дополнительных забот.

Добравшись до глухой деревушки, мы обосновались на постой. Первый выход решили сделать по уткам с Армасом. Скоротав на сеновале еще по-летнему теплую ночь, мы направились в полузаросшую старицу. Поеживаясь от холодного тумана и обильной росы, пришли на место.

Было тихо. Даже намокшие от росы комары и те куда-то попрятались и только в прибрежных зарослях старицы слышалось хлопанье крыльев и разноголосые крики уток.

Идущий впереди нас остроухий помощник, заслышав утиную возню, остановился, напряг слух и зрение, а носом начал ловить воздух и для верности слуха сбочил голову, от чего выглядел пресмешным. Потом он подошел к хозяину, закрутился перед ним, прося разрешения пойти в заросли и вытурить оттуда птиц. Но мы идем дальше, чтобы возвращаться охотой против ветра.

В одном месте на бледно-зеленом ковре ряски хорошо видны сплошные утиные наброды. Это выводок уток так исписал зеленя. По прямым линиям набродов видим, что здесь жировала кряква. Посланный в поиск Армас круче закрутил хвост в баранку, у берега взял след и ушел в заросли. Проходит 3–5 минут, а взлета уток все нет. Мы теряемся в догадках. Неужели так плотно затаился выводок, что поднимаемый собакой шум не путает птиц. Но может это хлопуны? Однако вскоре видим, как в шагах пятидесяти от нас, Армас пересек чистое зеркало воды и быстро плывет в тростниковый куст. Еще не доплыв до куста, он радостно завизжал и как по команде с воды взметнулся весь выводок кряковых. Поднявшись метров на десять, стая спешит уйти от опасного места, но в этот момент мы дуплетим по ним и видим, как пара уток комом падает, перевернувшись вверх брюшками. А еще две утки планируют на воду. Подранки с перебитыми крыльями. Они спешат в тростник, чтобы затаиться, но Армас знает их повадки и спешит взять вначале подранков. Вот он приносит одну утку и тут же идет за другой. Опасаясь, что второго подранка Армас может не найти, мы волнуемся, а его как на грех нет и нет. И я представляю, как кряковик, зацепившись лапкой за корневище растения, весь погрузился в воду и лишь кончик носа оставил, на поверхности ее, чтобы не задохнуться. Такая утка не выдаст себя, когда рядом пройдешь. Но так может случиться у охотника-безсобачника или с собакой, но не поставленной для охоты по уткам. Тут уж подранок обречен на гибель. Но с Армасом не должно так получиться, и волнения наши напрасны. Ведь в этом случае ему поможет чутье. И в самом деле, вскоре, мы видим, как он с подранком в зубах плывет по чистой воде. Перебитое крыло утки, как кормовое весло, бороздит по воде, а рыжая остроухая собака, напрягая силы, спешит к берегу.

Глядя на верного помощника в охоте, появляется чувство удовлетворенности, знакомое лишь некоторым охотникам. Невольно думаешь, что с такой собакой не пропадет подраненная птица.

Отдав утку хозяину, Армас спешит туда, где лежат убитые утки, и умудряется принести их обеих сразу.

Приняв от Армаса уток, мы делаем короткий привал, чтобы дать собаке отдых. А между тем на востоке быстро разгорается заря. Ее золотые полосы далеко протянулись по светлому небу. От набежавшего ветерка рассеялся голубой туман, исчезли душные запахи летней ночи. Обширней кажутся пойменные луга. Стога сена поднялись, как огромные исполины. Согретые теплом солнца, замелькали разноцветные бабочки, заперестукивали кузнечики, показались голубые стрекозы.

Прекратив отдых, мы не спеша идем берегом старицы. Армас старательно ищет, но безрезультатно и лишь у поворота старого русла реки, заросшего рогозом, пес с лаем бросается в водные заросли, и тут же с шумом взмывает выводок шилохвостей. Мы успеваем сдуплетить и видим, как камнем падает пара птиц. Армас немедля подбирает их.

Солнце поднимается все выше и выше. Быстро сохнет роса. Становится жарко, и мы возвращаемся в деревню.

Время чудесных охот на Сухоне идет удивительно быстро. Вот оно подходит к концу, и завершить его, мы решаем на охоте по выводкам глухарей. В эту пору птицы взматерели, и мы знаем, что взять их трудно. Но ведь интересен сам процесс охоты, да уж если случится добыть хотя бы по одной птице на ружье, то и это будет хорошая награда за труд. Всегда приятно поднять после выстрела тяжелого глухаря.

И вот рано утром, еще до восхода солнца, в компании местного охотника мы плывем на лодке в места обитания глухарей. Вдали простирается северный пейзаж бескрайнего, еще не тронутого желтизной леса. И это море зеленой тайги, тишина, голубая гладь реки наполняют сердце радостью.

Мой пойнтер калачом свернулся на дне лодки. Вчера он очень устал на работе по высыпкам дупелей и сейчас сладко спит на подстилке из душистого сена. Но Армас, как всегда, сидит на носу лодки и кажется не пропускает ни одного предмета. Его пытливый взгляд замечает все. Пролетит над водой стайка уток, он весь встрепенется и следит за их полетом, пока они не скроются в синей дымке. Ударит по воде потревоженная рыба, он с интересом вглядывается в появившиеся на гладкой поверхности круги в надежде увидеть что-то интересное. Сколько в этом рыжем существе неиссякаемой энергии и любознательности!

Отработав по очереди веслами километров восемь, мы, наконец, у цели. Показалось солнце. Розовым светом озарило деревья, а капельки росы заблестели прозрачным хрусталем. Чтобы не мешали друг другу собаки, я ухожу в сторону. Всюду плотные заросли. Пойнтер идет на коротком поиске. Обильная роса обдает нас приятной прохладой.

У опушки небольшой лесной полянки, щедро освещенной солнцем, пес причуял следы птиц. Он чуть ли не ползком повел по следу. Но взматеревший выводок не выдержал стойки, и глухарята с шумом взлетели вне выстрела. Только один глухаренок почему-то застрял в густом кусту и, потревоженный пойнтером, свечкой поднялся вверх. После выстрела эта птица упала к ногам.

Вскоре послышался звонкий лай Армаса. Оказалось, он слухом определил полет птиц. Тут же отыскал их, уже сидевших на деревьях, и сейчас его взлаивание забавляло глухарят. Они вытянули шеи и с любопытством смотрят на рыжего пса. Кандаков один за другим посылает выстрелы, и мне видно, как пара птиц падает на землю. Остальные глухарята вместе со старкой улетели в крупный лес.

Довольные удачей, мы делаем привал. С аппетитом едим сочные ягоды гонобобля, а потом не спеша идем к лодке, оставленной на реке.

Армас резвым скоком идет в поиске, и вдруг у края лесного оврага он затормозил бег, скрылся в мелком подседе и через минуту-две звонко залаял. Взяв пойнтера к ноге, я спешу к рыжему труженику и вижу штук десять рябчиков, разместившихся на молодых деревьях. Мне кажется, что птицы не замечают собаку и не слышат ее лай, но стоило мне приблизиться к ним, как весь выводок с шумом взлетел. После моего дуплета две птицы комом свалились. Одного рябчика мне приносит пойнтер, а второго без разрешения забрал Армас и потащил своему хозяину.

Солнце спешит все выше и выше, от его лучей быстро сохнет роса на траве и кустах.

Сейчас Армас идет сзади хозяина. Он тяжело дышит, его язык болтается, как тряпка. Но вот и река. Мы и собаки бросаемся в воду, и усталости, как не бывало. Обратно плывем медленно. Мешает небольшая встречная волна.

У широкого плеса реки видим редкое зрелище. Крупный бурый медведь замер над водной гладью. Он ждет появления рыбы, а потом с необычайной ловкостью бросается на нее. В бинокль я отлично видел, как довольно крупная рыбина оказалась в пасти зверя.

Армас, заметивший рыболова, волчком закрутился на носу лодки, а потом забыв все на свете прыгнул в воду и быстро поплыл к медведю. Косолапый настолько увлекся рыбалкой, что не замечал нас и плывущую к нему собаку. Что получилось бы потом, почем знать. Скорей всего для Армаса конец мог оказаться трагичным. Предупреждая встречу медведя с собакой, мы стреляем по «рыболову» и только звуки выстрелов, да возможно щелчки от картечи привели медведя в чувство. Заметив происходившее, он с досадой рявкнул, бросил рыбалку и быстро скрылся в прибрежном лесу. Армаса вскоре водворили в лодку, и на этот раз хозяин сделал ему необходимое внушение.

На следующий день мы оставили прекрасную реку Сухону. Чудесные дни охоты на ней остались в памяти.

…Осень стояла длинная и хмурая, но к декабрю установилась настоящая русская зима. Зверь к этому времени выцвел. Мех его стал полноценным. Словом, пришла лучшая пора для охоты по белке с лайкой. И на этот раз Увар Ефимович не задолил с приглашением побелковать. Я с радостью принял его. Ведь разве усидишь в такую пору в городе, когда есть время. И вот мы в лесной деревеньке. Остановились у знакомых моего спутника. Скоротав длинную, зимнюю ночь, спешим в лес. Злой ветер кружит и пригоршнями бросает в лицо снег. Идти тяжело. Лыжи вязнут в снегу, и только Армас не замечает непогоды и глубокого снега. Увязая в снегу, но задрав высоко голову, он спорым скоком спешит к лесу. В крупном лесу тихо. Собака идет на осмысленном поиске. Но вот она сбавляет ход, принюхивается и переходит на круги. Мы спешим к ней и видим припорошенные снегом утренние следы белки. Армас идет по ним и дойдя до ели, прыгает около нее, стараясь перевидеть затаившегося зверька. Потом он старательно прислушивается, тянет носом воздух и, убедившись, что белка здесь, встает на задние лапы и весело лает.

Мы подходим к собаке, но Армас тут же меняет позицию, переходит на противоположную сторону.

— Вишь, хитрюга, — тихо говорит Каидаков. Сам решил следить зверюшку оттуда, а это место поручил нам. Соображает рыжий бес. И оставшись весьма довольным своим другом, он весело подмигивает мне. Мы до боли в глазах напрягаем зрение, чтобы увидеть белку, но все напрасно.

Увар Ефимыч достает охотничий топор и обухом бьет по дереву. Потревоженная стуком белка шевельнулась и этим выдала себя. Мы увидели ее распластавшейся на толстом суку. Я вскидываю ружье, но в начале после выстрела валятся срубленные дробью ветки, а за ними, переваливаясь с сучка на сучок падает белка. Армас вежливо берет еще живого зверька, прикусывает его и кладет к ногам. Я поднимаю этот первый зимний трофей. Отряхиваю от снега и любуюсь голубизной пушистого меха.

К полудню погода изменилась. Ветер стих и сквозь мутные облака показалось холодное солнце. От его лучей припудренные снегом деревья заискрились разными самоцветами.

Сейчас белка вышла на жировку, и работать собаке стало легче. Мы углубляемся все дальше и дальше. Кругом лес, и мне кажется, ему нет конца и края. Меня начинает тревожить незнакомая местность, тем более с собой нет компаса, но Кандаков заверяет, что места эти ему знакомы. Добыто уже более двадцати зверьков, пора и домой, но неутомимый Армас неожиданно берет с земли свежий куний след и с веселым лаем гонит зверя низом. Мы спешим тонной тропой. Иногда срезаем направление. Встречаем растерзанного на снегу рябчика — это пировала куница, и опять спешим на голос собаки. Чувствуя опасность, куница обрывает след на снегу. Мы видим, как она сильным взмахом вскочила на дерево и пошла верхом. Это она, наверное, хотела сбить Армаса, ускользнуть от него, но не тут-то было. Он по-прежнему весело продолжает погоню. Местами он кружит в группе старых деревьев, идет буреломом, в таких условиях тяжело работать лайке, но и здесь рыжий преследователь не дает зверю спуска.

Уже вечерело, когда на краю лесной поляны уставший зверек допустил ошибку. Он задержался в кроне отдельно стоявшей ели. А умный карел, воспользовавшись оплошностью зверя, взял его зрением. Мы слышим его победный лай, бросаем лыжи и спешим к долгожданному месту.

В вершине дерева затаившаяся куница пристально смотрит за своим противником. Мне видно ее. Вот она делает движение готовая к прыжку вниз, но не рискует. Ведь здесь на снегу ее тут же сомнет Армас. Кандаков не стреляет, боится промазать: у него слабое зрение. Я вскидываю ружье, быстро беру на мушку белое на груди жабо и смотрю, как после выстрела, цепляясь за сучки, зверек падает вниз. Армас мертвую куницу ловит на лету все еще, наверное, боясь, чтобы не сбежала. Встряхивает, и только придя к убеждению, что теперь она бессильна, кладет на снег. Я беру эту коричневую с бронзовым отливом красавицу, поднимаю вверх и любуюсь, как нежный ветерок шевелит пушистый мех. В награду за тяжелый труд даю Армасу кусок сахара.

Пора на привал. После удачной охоты хочется отдохнуть и за лениво шумевшим самоваром поделиться впечатлениями. Чтобы не заблудиться, я предлагаю держаться старого следа, но Кандаков не соглашается. Заверяет, что выведет по прямой. Он первым тропит лыжню, я скольжу за ним, а сзади идет Армас. Он устал.

…Идем больше часа, но каких-либо примет близкого жилья нет. В наступающих сумерках уже тускнеют очертания предметов, появляются бледные звезды. Моя тревога очевидно передается Армасу. Вначале он тихо скулит. Потом взлаивает, как бы высказывая неудовольствие, обиду. Пытается бежать в сторону, возвращается и так несколько раз. Объятые тревогой, мы не придаем значения беспокойству лайки и продолжаем путь. Обидевшись на наше безразличное отношение или по каким-либо другим причинам, Армас оставляет нас и скрывается в лесной глуши.

Проходит минут двадцать, мы свистим, маним голосом, стреляем, но собаки нет. Кругом стоит зимняя тишина. Наконец, Кандаков признает, что заблудились…

Ночь надвигается. Показалась бледная луна и, как огромный фонарь, осветила вселенную. Потом она медленно плывет над вершинами заснеженного леса. Все сковано окружающей тишиной и кажется сказочным в голубом лунном свете.

Продолжать путь бесполезно, и мы приступаем к устройству привала. Первоначально разводим костер. С ним веселее. По запаху дыма собаке легче разыскать нас.

Исчезновение собаки очень нас тревожит, и Увар Ефимыч в который раз ругает себя, что не подвязал пса вовремя, а потом, как бы оправдываясь, говорит, что такое случилось впервые.

Согретые теплом, мы в какой-то мере успокаиваемся и решаем, что бы еще предпринять, чтобы собака была с нами. Я беру ружье, хотя и неуверен в пользе дальнейшей стрельбы, все же делаю выстрел в сторону, куда ушел Армас. Эхо на какое-то время растревожило лес. И вдруг через минуту послышался слабо уловимый звук, похожий на ружейный выстрел. Вначале мы подумали, что это отголосок задержавшегося звука от посланного выстрела, но вскоре такой же звук повторился. Теперь объятые смятением и надеждой, не жалея патронов, мы посылаем выстрел за выстрелом. И слышим, как следуют ответные звуки. На радостях Увар Ефимович пальнул сразу из обоих стволов. Но пережитое берет свое, и я вижу, что Кандаков устал нравственно и физически.

Сейчас впереди иду я. Прокладывать лыжню очень трудно. В темноте часто спотыкаюсь о запорошенные снегом пни и валежники. Ветви деревьев больно хлещут по лицу, осыпают снегом. Иногда мы останавливаемся и, услышав выстрел, опешим, спешим.

Сколько так прошли — сказать трудно, но в одном месте, где хвойный лес казался особенно плотным, к нам неожиданно с визгом бросился Армас. От радости он прыгал, лаял, а мы, забыв все неудачи, несказанно обрадовались его появлению. Усталость нашу как рукой сняло, и с помощью Армаса остаток пути мы быстро миновали.

На опушке леса, куда нас привел Армас, нас встретил местный охотник. Он сидел у костра и с нетерпением ждал нашего появления. Это он и давал нам сигналы и вот почему.

Поздно вечером хозяйка, у которой мы остановились, услышала толчки во входную дверь. Она тут же вышла в сени, и ее с лаем встретил Армас. В начале ей казалось, что все нормально. Собака пришла раньше, а мы идем ее следом. В избу Армас вбежал озабоченный. Весь в снегу, на морде висели льдинки. Чувствовалось, что пес устал, но вел себя странно. Он кружил вокруг хозяйки, скулил. Казалось чего-то требовал, потом бежал к двери и как бы звал ее с собой. Такое поведение собаки испугало нашу хозяйку. Ведь нас все не было. И она, сопровождаемая Армасом, пошла к соседу охотнику и рассказала о своих страхах. Выслушав взволнованный рассказ женщины, охотник накинул полушубок, взял ружье и вместе с Армасом заспешил к опушке леса.

— Когда послышались ваши выстрелы, — рассказывал нам охотник, — Армаса как ветром сдунуло. Он тут же бросился в лес…

На следующий день я случайно набрел на след Армаса, проложенный при побеге от нас. Стропив по этому следу два или три километра, он вывел на нашу тропу, где мы белковали. Этой тропой Армас пошел в пяту и вышел туда, откуда начинали охоту. А что было дальше, уже известно.

Много приятного испытывал Увар Ефимыч на охотах с остроухим другом. Но всегда следил, чтобы кто-нибудь не признал собаку за лисицу. Были случаи, когда он предупреждал несчастье и все же беда стряслась.

В этот выезд охотник захватил и меня. Он знал, что лес в осеннем ярком наряде я люблю особой любовью и всегда отдаю дань природе в эту пору.

С лесного кордона от старого лесника мы вышли еще затемно. Стояла полная тишина, какая бывает в последние дни осени. Сквозь полуобнаженные ветви деревьев белело неподвижное небо. Гасли бледные звезды, и где-то в небесной дали слышались прощальные голоса отлетающих птиц.

Меня не увлекала охота по норному зверю и, вооружившись манком на рябчика, у лесного оврага я расстался с Уваром Ефимычем.

Рябчиков здесь было много, и вскоре на свист я услышал знакомый звук. Тюи-и-ить, тюи-и-ить — это свистел рябчик, а через какую-то минуту в стороне отвечал такой же свист, только с маленьким бойким коленцем. Это отзывалась своему другу подружка.

Вскоре утреннюю тишину взбудоражил звонкий голос Армаса и ружейный выстрел его хозяина, а потом, увлекшись пересвистом с рябчиками, я забыл про моих друзей.

Отстреляв несколько птиц, я не спеша шел к месту, где должен был повстречаться с Кандаковым. Солнце уже давно взошло, и от его лучей лес горел, как яркий флаг. Дышалось спокойно и, казалось, не было причины к тревоге, а между тем я испытывал что-то гнетущее, как будто какая-то беда была близко. И предчувствие мое оказалось правильным. Вскоре в стороне лесного оврага прогремел выстрел и одновременно раздался раздирающий душу плач собаки. Плач этот вскоре затих и слышались лишь отрывистые мужские голоса. Причем один из них был голос Увара Ефимыча. Предчувствуя недоброе, я бросился туда, и вот мне предстало потрясающее зрелище. На дне оврага, в луже крови лежал бездыханный Армас, а над ним склонился Увар Ефимович. Он рыдал, как ребенок. Тут же стоял нарядный городской охотник и с издевкой предлагал хозяину выпить за упокой собаки. Все случившееся было понятно, но непонятно было поведение незнакомого охотника. Он возмутил меня. Вид мой в этот момент, очевидно, был внушителен. Наглость незнакомца сменилась трусостью. Назвав себя, я отобрал у него ружье и потребовал немедленно убраться из леса.

Оказалось, этот горе-охотник, заметив собаку долго крался за ней, приняв ее за лисицу. Он видел и идущего на противоположной стороне Увара Ефимовича, считал, что он тоже скарадывает зверя и решил его опередить.

Четвероногого друга мы похоронили на берегу речки-безымянки. На могильном холмике посадили молодую рябинку. С тех пор прошло много времени. Не стало Увара Ефимыча, но былое не забывается.

Сейчас на могилке Армаса рябина стала большим деревом. Я бываю здесь, когда лесные дубравы слегка тронет пунцовый загар осени, а рябина на могиле четвероногого друга, отягощенная гроздьями ягод, пылает, как костер.