Два друга

По красному зверю

На мою долю много пришлось впечатляющих охот по красному зверю. Но какая из них более занимательна — сказать трудно. Ведь сколько удовольствия получаешь от охот с гончими по лисице, когда поединок зверей продолжается несколько часов и случается, что затемнеешь в зимнем лесу. А как хороши охоты по лисице в засидке с манком или коллективные охоты с флажками, интересны они и с подъезда и с подхода. Но из всех перечисленных охот самой добычливой является охота на лисицу с норными собаками. От норной собаки лисице никак не спастись. Она выгонит ее из любой норы, как бы рыжая хитрюга не сопротивлялась. На таких охотах мне довелось бывать с жесткошерстным фокстерьером — Булем. Собака эта обладала незаурядным чутьем, смелостью и злобностью к зверю. Она настойчиво преследовала лисицу в норе, имела крепкую и точную хватку. У Буля хорошо был развит костяк и мускулатура. Он по наследству получил смелый нрав, обладал колоссальной энергией и всегда до забвения был предан хозяину. Вот об охотах с такой великолепной собакой, каким являлся Буль, я и хочу рассказать.

С Ростиславом Евграфовичем и его Булем мы еще затемно сошли с первого поезда на знакомой станции. Наступившее утро медленно рассеивало предрассветную сутемь, а потом широким половодьем разливалось потоком света и окончательно прогнало мрак. Опасаясь всевозможных помех, мы тут же направились к лисьим норам, пересекая заснеженные поля. Но когда поднялись на взлобок безымянной возвышенности, перед нами раскинулась ширь чудесной природы нашего края. В утренней синей дымке смутными грядами виднелись хвойные боры. Их сменяло разнолесье, и то тут, то там ширились заснеженные луга и поля, а привольно раскинувшиеся деревни казались островками в этом широком лесном море. Солнечные потоки становились все шире, и от их лучей казалось, что кто-то неведомый все вокруг усыпал серебром.

Чтобы раньше времени Буль не устал, Евграфыч приказал ему идти у ноги, и мы двинулись дальше. Лисьи стежки нигде не встречались, и поле казалось безжизненным. Но вот на опушке мелколесья со стороны стывшего поля повстречался свежий след лисицы. Здесь она мышковала, катаясь по свежему снегу, а потом направилась к норам. Но чтобы выяснить понорился ли зверь или где-то устроился на лежку, нам пришлось сделать круговой обход норы, а когда убедились, что выходных следов нет, мой спутник, соблюдая осторожность, взял собаку на поводок и рукой указал, где следует мне занять стрелковую позицию. После этого он направился к норе.

Я становлюсь у ивового куста и тщательно маскируюсь. С позиции, которую я занял хорошо просматриваются входные и выходные отверстия в нору, да и поле обстрела не назовешь плохим. Замаскировавшись, готовлю ружье, патроны, но делаю все это без лишних движений и не перестаю наблюдать за окружающим.

Тем временем Евграфыч, подойдя к отверстию норы шагов на тридцать, снял рюкзак, проверил ружье и, освободив Буля от поводка и ошейника, знаком руки послал фокстерьера в нору.

Почуяв запах лисицы, Буль резвыми прыжками бросается к норе и тут же скрывается в ней. Не прошло и минуты, как послышался приглушенный голос собаки, но не сплошной лай, а с некоторыми перемолчками. Во время перемолчек Буль вступает с лисицей в короткие драки, чтобы быстрее вытурить ее из норы. А пышной красавице не хочется покидать свое жилье. Но Булю понятны ее замыслы. Он настойчиво наступает на хитрого зверя, и лисица, боясь сильных клыков собаки, неожиданно скрывается в отнорке запасного выхода и спешит спастись бегством. Она пулей вырывается наружу…

Появление огненно-красного зверя на белой поляне взволновало меня, но не надолго. Я держу лисицу на мушке, но медлю с выстрелом. Медлю, потому что в случае неудачи, она тут же занорится и тогда уж выгнать ее наружу будет трудно. Но вот она отошла от норы шагов на тридцать в сторону Евграфыча, и он верным выстрелом уложил ее.

К упавшему зверю немедля подлетел Буль. Он давился от лая, а сквозь нависшие космы колючих волос глаза горели злым огнем, шерсть стояла дыбом, по вид его был далеко не молодецкий и больше напоминал беспризорника. Белая его шерсть с черными пятнами покрылась грязью и комьями земли. На морде имелись кровавые царапины, а из маленькой ранки, оказавшейся на кромке губы, падали капельки крови. Осматривая четвероногого героя, мне думалось, что именно за такое унижение внешнего достоинства, Буль был полон ненависти к зверю и, дай ему волю, он, наверное, испортил бы красивую лисью шубу. Но так поступить пес не мог. Он прошел прекрасную дрессировку и на всю жизнь запомнил, что портить добытого зверя нельзя.

Почти каждый выходной Евграфыч с Булем охотились по лисицам и редко возвращались без добычи. Но вопреки моим желаниям, я не мог разделять их компанию и, все же, однажды отложив дела, выехал с ними на занимательную охоту, и вот почему: на одну из крупных птицеферм повадились за курами воровки-лисицы. Они приходили то в одиночку, то по две, а то и по три и каждый раз причиняли урон куриному царству. Работники птицефермы принимали меры, но расправиться с четвероногими ворами не могли. Заведующий фермой был неплохим охотником, имел гончую собаку, но и он всякий раз оставался одураченным хитрыми зверями. Дело в том, что километрах в трех от фермы были лисьи норы и гончая могла держать зверя только до норы, а занорившаяся лисица для гончей становилась недоступна.

К тому времени слава о мастерстве Буля разошлась по всему району. Она дошла и до работников птицефермы, и тогда они обратились за помощью к хозяину знаменитого фокстерьера.

…Приближалась весна. Седые туманы медленно съедали снега. С крыш падала первая капель. По ночам тишина полонила землю. На ферму мы прибыли в середине дня. Приближение весны здесь ощущалось по-своему. Тепло и солнце будоражили куриную кровь. Задрав головы, они ростились на разные голоса. А племенные петухи, опьяненные страстью, то хорохорились перед курами, то затевали драки или с шумом взлетали на насест и кричали во всю глотку.

Ознакомившись с обстановкой, на рассвете мы обошли территорию фермы с наружной стороны забора и наткнулись на несколько входных и выходных лисьих следов. На этот раз они проникли на ферму через отверстие в подворотне запасных ворот. На выходных следах зверей виднелись капельки крови и куриные перья, а это означало, что и сегодня лисицы ушли с добычей.

Отпечатки лисьих лап на выпавшем с вечера снегу были настолько свежими, что Буль был готов закричать от радости. Но такое удовольствие ему строго запрещалось. Однако предчувствуя скорую встречу с противником, он резво бежал на поводке по лыжне за хозяином. Установившийся на снегу наст хорошо держал собаку и лисиц.

Следы зверей шли то одной цепочкой, то расходились в три ровные стежки. В кустах у опушки березовой рощи звери задержались. Они позавтракали похищенными курицами, устроили брачные игры, и тогда мы поняли, что среди зверей есть самки и самцы. Потом лисья свадьба миновала березовую рощу и оказалась на краю глубокого оврага. Здесь следы зверей оборвались.

Эти места Ростислав Евграфович хорошо знал. Здесь с давних пор были жилые норы. Они имели хитроумные ходы и всякого рода разветвления, отнорки и запасные выходы. В них обитали лисицы и редко барсуки. Сюда звери скрывались от непогоды или от опасности. Самки устраивали в них гнезда, рожали и воспитывали молодое потомство. Тут в пору роста молодняка постоянно валялись птичьи перья и заячьи кости. Стоял тяжелый дух, чистоплотный барсук оставлял насиженное место и бежал прочь от неряшества лисиц. Сейчас, не дойдя до входа одного отнорка, звери поиграли, а утомившись отдохнули, оставив три уже подстывшие лежки. Дальше через овраг следов не было. Значит что-то заставило лисиц занориться, а может залечь в кустах на дневной отдых. Чтобы уточнить это при абсолютной тишине, мы кругом обошли подземное лисье жилище и не встретив выходных следов, поняли, что все три зверя занорились через один вход. Потом, как и в прошлый раз, Евграфыч указал мне место стрелковой позиции у старой одинокой осины, а сам, освободившись от заплечного мешка, снял с Буля ошейник с поводком и послал его по следу, уходившему к норе. Заливаясь отчаянным лаем фокстерьер тут же скрылся в ней.

Постоянно тягостны минуты ожидания, такими они оказались и на этот раз. Тем более я стоял, как дозорный на посту. Зорко наблюдал за норами и за всем, что происходило вокруг.

Поначалу все было тихо, только приглушенный лай Буля слышался из подземелья. Потом ритмично застучал лесной работяга — дятел. Он вел обработку больного дерева. Вдруг с противоположной стороны оврага зазвучала чья-то незатейливая песенка. Смотрю туда и диву даюсь. На ивовом кусте припудренном инеем, разместились снегири. Вскоре песенку ярко-красных красавцев заглушает чья-то нежная трель. Это желтогрудая синица приспособилась на осиновом сучке и славит неожиданно яркое солнце.

Так проходит еще несколько минут, давших мне возможность наблюдать пробуждение жизни от зимнего сна. Но вдруг приглушенный лай Буля послышался более внятно. Не делая резких движений, я держу на мушке выход из норы. Волнуюсь и представляю, как в подземельных катакомбах сражается один фокстерьер с тремя противниками. А тем временем голос собаки звучит настойчиво, и надо полагать, что вот-вот появится пышная красавица. Прошла еще минута, и вдруг из норы показалась лисья мордочка, а потом нехотя появилась вся она, намереваясь к бегству через овраг. Но в это мгновенье я посылаю выстрел, и зверь, падая на снег, уже мертвый, скатился на дно оврага. Вскоре выскочил Буль, бросился к лисице, слегка потрепал ее и убедившись, что лисица мертва, скрылся в норе.

Я стою неподвижно и опять слышу приглушенный лай фокстерьера.

Теперь он удаляется куда-то в другую сторону. Борьба продолжается еще минут пять и, наконец, из отнорка, что ближе к Евграфычу, пулей вылетает лисица. Она не задерживаясь, прыжками идет краем оврага. Но этот побег от смерти продолжался несколько секунд. Прозвучал выстрел, и мой напарник остановил зверя.

На этот раз Буль не вышел из норы, и слышно было, как он преследовал третьего зверя. Доносившийся лай был настойчивый, злобный, и мы понимали, что участь зверя уже решена. Не выдержав непрерывного гона, лисица — усталая, с высунутым языком — выскочила наружу и была убита Евграфычем на глазах Буля.

Так нашими трофеями оказались одна самка и два красивых лисовина. Такой результат радовал охотничью душу, но не столько трофеями, сколько мастерством Буля.

Теперь я должен признаться, что когда-то я имел предубеждение к собакам этой породы и вот почему.

В конце тридцатых годов мне пришлось участвовать на московской выставке собак. Там же, с целью популяризации фокстерьеров, показывали их работу на злобность. Помню, как ко мне подошел знаменитый, ныне покойный, дрессировщик В. А. Дуров и, возмущаясь, повел меня к месту, где испытывали фоксов. Картина действительно была непривлекательной. В обширную, из металлической сетки клетку запускали фокстерьеров к находившемуся там десятку крыс. Собака сходу нападала на них, давила, а некоторые пленницы вцеплялись в губы собаки, и она подолгу не могла избавиться от острых крысиных зубов. Разделавшись с крысами, фокстерьер выходил из клетки, измазанный кровью, с царапинами на морде. В окружающей это зрелище толпе разобраться было трудно. Одни жалели крыс, другие фокстерьера, а третьи и, особенно те, с кем были дети, возмущались таким зрелищем. Но больше всех ругался Дуров, и я понимал его. Ведь за свою жизнь он показал столько волнующих представлений, в которых участниками были дрессированные крысы.

В моем тогда понимании, работа фокстерьеров по крысам как-то принижала качества собак этой породы, и неудивительно: ведь я уже не раз перевидал работу лайки на берлоге и даже схватки с медведями. Любил гонятся за лисицами и подстоять красного зверя из-под азартного гона гончих.

Но после проведенных с Булем охот по лисице авторитет фокстерьеров в моем понимании сделался незыблемым.