Волчий потомок

О Катуни — собаке крупного роста, мощного сложения, схожего с волчьим, среди местных охотников ходило много рассказов. Но почти каждый из них имел под собой реальную основу.

Одни говорили, что Катунь родилась где-то в сибирской глуши. И действительно это было так. Месячным щенком ее привез местный промысловый охотник из Западной Сибири. Другие рассказывали, что она потомок волка. И это, наверное, было правдой, хотя документов, подтверждающих эту версию, не имелось. Но по многим признакам ее трудно отличить от волка. Она имела волчий хвост и типичную волчью голову. Ее хвост никогда не закручивался кольцом, а был прямой, как у волка, — полено. Катунь имела хорошо развитую мускулатуру и волчий постав. Охотничьи качества этой собаки специалисты классифицировали как невероятные и, особенно, по крупному зверю. Ведь не раз Катунь спасала охотников от разъяренных медведей, поднятых из берлоги. А самое главное — будто бы кто-то видел собаку по весне в компании волков… Вот тогда-то и начали одолевать владельца Катуни заказами на щенков. Многим охотникам хотелось заиметь собаку, отец которой был волк. Но каково же было разочарование, когда Катунь принесла единственного щенка, который и достался местному ветеринару Ивану Григорьевичу. И очень хорошо, что достался ему. Ведь Иван Григорьевич часто говорил: собака в доме — это радость. Не только сам ветеринар, но и все члены его семьи любили собак. Появившемуся щенку с интригующим происхождением уделяли особое внимание, но не баловали забавами, а воспитывали в строгом режиме, какой требовался для Зверевой собаки. Назвали его Дозор, и кличку эту он оправдал с лихвой.

С малого возраста Дозор до невероятности был предан людям, давшим ему хлеб и приют. Внешность Дозор унаследовал от матери, но к полутора годам обогнал ее ростом и силой.

Бывая по долгу службы в местах, где жил Иван Григорьевич, я постоянно любовался этим представителем волчьей династии, и тогда мне вспоминалось то далекое, когда человек приучал дикого волка, чтобы он оберегал его от хищников и помогал в существовании. А потом этот дикий зверь под воздействием человека стал собакой — его преданным другом. Не случайно академик Иван Петрович Павлов говорил, что собака вывела человека в люди.

Бывать на охоте с Дозором мне не пришлось, да к тому же, когда он окончательно сформировался и пошел в работу, я по сложившемся обстоятельствам не мог ездить в места, где проживал Иван Григорьевич, но волчий потомок долго держался в моей памяти. А совсем недавно, просматривая кинокартину, в которой главным героем был волк, я вспомнил Дозора, и мне захотелось узнать о его жизни. Я знал, что собаки уже могло не быть. Ведь прошли долгие годы, и все же я обратился с просьбой к Ивану Григорьевичу сообщить мне подробности о своем питомце.

Ответ быстро пришел. Вот что писал мне хозяин Дозора:

«Дорогой друг! Мне тяжело вспоминать об ушедшем четвероногом друге, тем более, его жизнь оборвалась рано и нелепо, в чем отчасти виновен я. Хотя и давно это было, но из памяти моей ничто не исчезло, и сейчас я готов рассказать незабываемые случаи.

Вы помните его преданность ко мне. Ведь он мог выполнить любое мое указание, даже с риском для себя. Он умел подавать предметы, великолепно плавал и однажды, оказавшись вместе с детворой на реке, спас тонувшего мальчугана. Ну, а как сторож, он не имел цены. Не только дома, но и во время моих охотничьих скитаний. Дозор исправно охранял мое добро. Бывало оставлю на его попечение ружье, сумку, охотничий харч и уйду со спинингом по реке. Случалось, рыбалка задерживала меня по нескольку часов, и собака всегда неотступно находилась у моих вещей. На привале я беззаботно располагался и спал крепким сном, зная, что собака оберегает меня.

Вспоминается давний случай. Однажды после осмотра животноводческой формы мы с Дозором возвращались домой. Была поздняя осень, в наших низинах в ту пору осенью проезда не было. Шли мы старой костромской дорогой. Наваливала темень, дождь сеял, как из сита, а огромный лес тревожно шумел, срывая последнюю позолоту. Поравнявшись с полуразвалившейся сторожкой, когда-то служившей приютом заготовителям лесного угля, я решим переночевать, ведь до дома было еще добрых километров пятнадцать трудного пути.

Вначале спать не хотелось, но, согретый огоньком подтопка и теплом улегшегося со мной Дозора, я заснул мертвецким сном. Сколько спал — не знаю, но вдруг я услышал неистовый человеческий вопль и злобное рычание Дозора. Сон мой тут же пропал. Я схватил ружье и осветил темноту карманным фонариком. За дверью при входе в сторожку передо мной предстала жуткая картина. Одного непрошенного „гостя“ собака прижала к земле, а второй с поднятым топором выжидал удобный момент, чтобы нанести удар по Дозору. Прикладом ружья я предупредил удар топора, угрожающий жизни моего друга, а собаке приказал освободить дюжего бородатого мужика, лежавшего под Дозором. Что это были за люди — не знаю. Ведь они тут же скрылись, оставив на память топор, выпавшую, видимо, из кармана пол-литровку, несколько соленых огурцов, да запах винного перегара.

На охоте Дозор был добрым помощником. По уткам он работал, как положено работать лайке, но поднимал птицу на крыло без голоса. Хорошо приносил убитую дичь. Обладая прекрасным чутьем, быстро находил белку и куницу, но не облаивал. По зайцу и лисице не работал. Но я брал для этой цели гончих и, когда они гнали. Дозор постоянно был со мной. Вел себя разумно и никогда не мешал скрадывать зверя. Но стоило появиться гонному зайцу, Дозор пулей летел к зверю, приканчивал его, а потом вежливо приносил добычу.

В ту пору в нашем лесном крае обитало много рысей, и мы с Дозором часто охотились за этими хитрыми хищниками. Обычно к месту охоты приходили на рассвете и не спеша углублялись в застывший лес. И, прежде чем пойти в поиск, Дозор всматривался в смутные очертания высоких деревьев, в густые тени, где мог затаиться зверь. Он старался уловить малейший шорох или движение и, если этого не было, если всюду стояло безмолвие и неподвижность, какая бывает в зимнем лесу, — Дозор шел в поиск, но держался вблизи меня.

Но однажды был случай, когда собака где-то застряла, а я по намеченному маршруту медленно скользил на лыжах, время от времени вслушиваясь в лесную тишину. И вдруг с дерева, в пяти-шести метрах от меня что-то упало. Это была крупная рысь. Увидев недоброе, я тут же вскинул ружье, но, к несчастью, случилась осечка. От неожиданности на какое-то время я растерялся, а зверь тем временем сжался в комок, готовый к прыжку на меня. Немедля я нажал на спуск левого ствола. Выстрел громовым ударом прокатился по лесу… Расстояние было близким, заряд мимо рыси прошел пулей, покалечив мелкую поросль. Глаза хищника горели желтым огнем. Положение становилось опасным, а достать патроны и перезарядить ружье требовалось время, а его не было, и чтобы чем-то обороняться, я вооружился сорвавшейся лыжей. Но обороняться не пришлось. В вихре снежной пыли неожиданно появился Дозор.

Он бросился на хищника, схватил его за шею и вмял в упругий снег. Но рысь была ловким и сильным противником и разделаться с нею было не так-то просто. Ведь кроме крепких зубов, она имеет могучие, мускулистые лапы с острыми когтями…

Как только началась борьба собаки и зверя, я тут же перезарядил ружье, но стрелять не было возможности. Мог пострадать в свалке Дозор. Тогда, напрягая усилия, я торцом лыжи ударил зверя по голове. Хищник ослаб, но еще продолжал защищаться… Дозор разжал челюсти и с безумным рычанием отскочил в сторону. И мне казалось, что поступил он так для того, чтобы выбрать более удобную хватку. И я не ошибся. Не дав рыси оправиться, свои железные челюсти он сомкнул на горле зверя.

Казалось все было кончено, но было одно непонятно, что заставило рысь броситься на меня? Так очевидно загадка и осталась бы неразгаданной: если бы не Дозор. Он задрал голову вверх и злобно зарычал. Оказалось, высоко на сучке старого дерева сидел молодой рысенок…

Схватка Дозора с рысью оставила последствия. Он получил глубокие раны от когтей зверя и, несмотря на принятые меры, раны долго не заживали.

Недолгая жизнь Дозора была полна событиями, но сейчас я расскажу о его отношениях к своим собратьям-волкам.

Как-то в середине зимы, я возвращался домой. Вместе со мной, в санях находился Дозор. Он то лежал, то садился и пристально всматривался в белое безмолвие. День клонился к концу, и красный огонь заката холодил заснеженные поля. Наезженная дорога проходила полем вблизи лесной опушки. До деревни нашей оставалось километра два. Уставшая лошадь шла понуро, но вдруг она встрепенулась, насторожилась и пошла рысью. „Вот сообразительная животина — подумал я. — Почуяла дом, — заспешила“. Но я ошибся. Сидевший рядом Дозор без посыла перемахнул через край сеней и галопом поскакал в сторону леса. Когда собака уже была возле кустов, я разглядел, как у опушки леса по-собачьи играли два прибылых волка. Это встревожило меня. Я остановил лошадь и хотел помочь ему разделаться с волками, но тут вспомнил, что ружья с собой нет. А тем временем Дозор, приблизившись к молодым хищникам, вступил с ними в шалости, напоминавшие мне время его молодости. И родилась у меня мысль, что смысл этой игры заключается в том, что Дозор решил погубить этих еще неопытных волков, которых он считал своими врагами.

Я погнал лошадь в деревню и вскоре возвратился с ружьем. Игра собаки с волками была в разгаре. Дозор, как опытный артист, прекрасно исполнял свою роль. Он катался по снегу, приседал на ноги, то есть все получалось так, как получается у расшалившихся молодых собак. Но стоило мне приблизиться к ним на верный выстрел, как Дозор прекратил возню. Он мертвой хваткой вцепился в горло одного хищника, и тот вскоре лежал без движения. Второй волк отскочил в сторону, намереваясь спастись бегством, но был прикончен моим выстрелом.

…Так шло время, по каждый раз, с приближением весны, поведение Дозора меня тревожило. Мне казалось, что он в это время чувствовал в себе нечто такое, что было сильнее законов жизни, которые он познал. Сильнее привычек, с которыми он сроднился в моем доме, и сильнее любви и привязанности ко мне, его повелителю. В такое время он плохо ел, уходил из дома и, казалось, чего-то искал. И однажды он встретил то, что искал. Вблизи деревни Дозор взял одинокий след волчицы. Зверь прошел ночью. По следу он дошел до животноводческой фермы. Ведь сюда волки ходили подбирать послед от отела коров. Но куда от фермы ушла волчица, Дозор не мог установить. Здесь она попала в компанию других волков, и те замяли ее следы.

Поняв потерю того, что искал, он поднял морду к небу и стал изливать свое горе. Изливать так же, как он делал это в детстве. Глубокое горе звучало в этом плаче, переходившем в жалобный стон. Тогда у меня зародилась мысль, как бы избавить Дозора от тоски по неведомому зверю. И вот однажды, когда на небе показалась холодная луна, я взял Дозора, и мы пошли на животноводческую ферму. Собаке я приказал остаться у стены двора, а сам прошел внутрь и через окно стал наблюдать за происходившим. Заряженное картечью ружье держал наготове. Вскоре Дозор поднял морду к луне и завыл протяжным, призывным плачем. На этот призыв из леса вышла волчица. Она подошла к собаке, начала заигрывать с ней, но всякий раз, стоило Дозору продвинуться вперед, как хищник отступал назад к лесу. Так шаг за шагом она увлекла собаку от фермы. Это был предательский прием хищника. Она стремилась заманить Дозора в лесные дебри и совместно с сообщниками погубить его. Заподозрив такое, я хотел голосом вернуть собаку, но видимо, каким-то своим, неведомым мне чувством, он сам разгадал этот замысел зверя и так же, как волчица, шаг за шагом начал приближаться к стене, за которой я сидел.

Волчица следовала за собакой. Волновался я ужасно.

Когда волчица оказалась в пределах выстрела, а Дозор отклонился в сторону, я нажал на спусковой крючок. Выстрел сухим щелчком прокатился в холодном воздухе, а волчица ткнулась в сугроб.

После этого случая недолго прожил и Дозор.

В одну из ночей Дозор попал в окружение волков. Звери со всех сторон замкнули свою жертву, но взять Дозора было не так-то легко. Прежде чем напасть на него, он задушил подвернувшегося переярка, а потом началась неравная борьба. Длилась она долго, но силы были неравны…»

Загрузка...