Двойная звезда

Глава 38 Послевкусие от шампанского (брют, холодненькое)

— Всех взяли?

— Герц… виконтесса Орха приказала всех под замок, ваша светлость.

— Почему не схватили, когда они начали поджигать?

— Не догадались, ваша светлость. Приказ был наблюдать…

— А если они бы меня убивали или виконтессу, тоже ждали бы?

— Оплошали, ваша светлость.

— Инструкции должны быть прописаны на такие и другие случаи, Край. Ладно, что удалось выяснить?

— Прибыли они два дня назад, трое, поселились в ордене. Отец Фор с ним конфликтовал, я думаю, что он не замешан.

— Ну-ну…

— Но его тоже посадили, викон…

— Я понял, дальше.

— Одеты в темно-серое, захочешь не увидишь… Двое разожгли пламя у городских ворот, и снаружи, и внутри, а третий на мосту.

— Как можно было так быстро разжечь? У них было что-то? В горшках и ли мешках?

— Не видели, ваша светлость. А вот соломы было накидано доверху… в трех местах.

— Не понял?

— Стражникам привезли, чего, мол, на жестком спать, мол, десятник приказал…

— Твою… так просто, а если бы они сказали, что десятник приказал поджечь? Как можно слушать кого-либо, а не командира своего?

— Так на солому никто ничего такого не подумал…

— А на мосту?

— А на мосту вечером телега с сеном перевернулась, ваша светлость.

— Надо мне все-таки вешать раз в месяц кого-нибудь… а лучше почаще… или жечь…

— На мосту стражники сами обгорели сильно пока тушили, не то бы весь мост сгорел. Да и у ворот…

— Теперь будем пожарную тревогу осваивать… ладно, пусть посидят пока, нет настроения их расспрашивать.

— А отец Фор?

— Все пусть сидят, потом разберемся.

Прошел к Грею в лазарет. Я уже давно научил его, что раны надо обрабатывать, а потом заматывать чистыми прокипяченными тряпками. Швеи переходили во время боевых действий в распоряжение лекаря… а что… шить умеют… шутка, конечно. Что мог, сделал. Было чисто, по крайней мере, и работали быстро. Надо все-таки подумать о самогонном аппарате для приготовления спирта, но… хотя, если загнать это в подвал или же отдать Грею, как медицинское снадобье… надо подумать.

Тут меня и поймала Орха, бросилась на шею, потом стала крутить в руках, осматривая порезы.

— Жив, жив, — просипел я.

— Жив. Да мне уже все рассказали, как ты с главарем лагов дрался… Зачем полез? Оди есть… Жу…

— Сам не знаю. Ты как? — я уже еле шипел.

— Мост чуть не сожгли, хорошо с той стороны народ прибежал. А из города не выйти было, так полыхало. Ворота жалко… я всех приказала запереть. Один там сильно брыкался, я ему… по голове.

— Молодец, надо было еще по… заднице.

— Смешно ему… пойдем мыться.

— Ты меня помоешь?

— Иди давай… я еще узнаю, какой Тете ты там песни пел.

— И это рассказали?

— Конечно. Все поют твои песни, и весь город рассказывает твои сказки. Сказки герцога Поду.

— Вот возьми и запиши их. Напечатаем. Тысяча и одна ночь.

— Я? Не смогу.

— Тогда Лою попрошу.

— Вот еще… сама напишу. Почему тысяча? И почему ночь?

— Там будет начало… герцог и его любимая вечером смотрели на звезды, и девушка решила рассказать сказку…

— Почему девушка, а не герцог сам?

— Он же герцог… он должен лежать в неге, пить щербет, любоваться девичьей красотой и услаждать слух пением и сказками…

— Ах, вот как ты хочешь?

— Ага!

— И что дальше?

— Девушка боялась, что герцог выгонит ее после ночи, и поэтому рассказывала только половину сказки, а вторую оставляла на следующую ночь, и снова рассказывала половину…

— Но… я ночью… что подумают…

— Ты стесняешься? Того, что мы делаем? Тебе важно, что про нас подумают? Мы не делаем ничего плохого и плевать на всех остальных. Будь собой. Со мной. Сказки виконтессы Орхи…

— Но это же ты придумываешь…

— Не зли меня…

На следующий день после того, как погребли всех погибших… я приказал на погосте, на той стороне, которая выходила на главную дорогу, сделать большую братскую могилу… с красивым каменным надгробьем с выбитой надписью «Слава погибшим героям»… это было ново и необычно, дружинники перешептывались и смотрели на меня… восторженно, устроили большой пир прямо на центральном площади города, там же, где отмечали Новый год. Расставили столы, наготовили еды, открыли бочки с элем. Банн от моего имени, так как я мог только сипеть, толкнул «речугу», что мы все молодцы, что герцогство у нас самое сильное и самое лучшее, а герцог так вообще… «виват» мне, короче. Выпили за победу, наградили отличившихся, помянули павших, я написал нашим, читай городским, у отца в замке никого не было почему-то, менестрелем текст песни и «намычал» мелодию. И вот теперь они с помощью непонятных мне музыкальных инструментов, гусли в виде груши, скрипка или что-то такое, но держат ее перед собой на ногах, и толи волынка, толи еще что-то, но тихонько и очень лирично спели перед вояками:

Рыдали все… от барона Жу до молодого дружинника Нарта, пришлось исправляться, встал, все затихли:

— Помянем тех, — Банн повторял за мной громко, — кого нет с нами! И будем помнить о живых! Запевай!

Орха стала пихать меня локтем:

— Это про тебя? Ой! А это про меня?

— Про нас, мое солнышко, — нет, ну таким сипом такие слова нельзя говорить… но прокатило…

Раздал трофеи баронам, выразил свое «мерси» и отправил по домам, то есть замкам, весна ведь, нечего прохлаждаться. Приехал к бывшим пленным:

— Как они воевали?

Луц покивал головой:

— Хорошо, ваша светлость, строй удержали, двое погибших, двое раненных, а так хорошо…

— Погибшие — это плохо… живые — это хорошо… выдай всем оплату также как нашим дружинникам, пусть знают, что если воевать, то под знаменем герцога Поду. Десятнику отдай доли погибших, пусть родным отдаст в Лароде. Слышишь, десятник?

— Да, ваша светлость, не сомневайтесь, отдам.

— Еды дай на дорогу. Что? Кто здесь хочет остаться? Вон Луц, если кто в дружину хочет, вон Рак, если кто навоевался и хочет мирной жизни, без проблем, живите…

Посмотрел, как чинят мост, охранные башни и ворота в город. Нет, надо все из камня делать и кирпича.

Поговорил с бургомистром:

— Вот смотри, Решш. Мост будет внутри городской стены, да, а ты думал… а с той стороны, пристань. Рисуйте красивую линию с башнями, с воротами… покажешь мне… и начинаем копать под фундаменты не торопясь. А ворота новые чиним, конечно… пока мы новую стенку построим, что нам с открытой калиткой жить что ли… и пока не забыл… пожарную охрану надо делать, как-как… придете потом, расскажу.

Вечером, после поцелуев, попросили рассказать очередную сказку, но я, показывая на осипшее горло, покачал головой:

— Потом, моя Шахерезада, потом…

— А это кто?

— …

— Хорошо, не ругайся, а песнью? Ой, все… мне мама пела в детстве… а ты колыбельные тоже знаешь? Какие?

Вот и приснилось. Всю ночь я скакал на коне между большими многоэтажными домами, с большими светлыми окнами, с высокими шпилями. Улицы были широкими, с деревьями посредине, с непонятными столбами, с фонарями на этих и других столбах. Проходы вниз под землю открывались тут и там, вывески вспыхивали на домах, знакомые, а чаще незнакомые слова были написаны на них, но меня это не удивляло. Дома, лампы и прочее были необычными, но не удивительными, даже мелькающие в высоте, пролетающие… повозки… машины, не удивляли. Я видел все это уже когда-то и спокойно воспринимал все это… Вот я уже в каком-то здании в большом зале с множеством людей, кто-то что рассказывает, мы все это обсуждаем, и это так… здорово, интересно, но о чем мы говорим, я не понимаю и это так обидно, как будто от меня отрезали большую часть меня, хорошую часть, и эта доля уйдет безвозвратно, если я не предприму каких-либо действий, а каких… я не знал. И это было та печально, что я плакал в голос от обиды и от тоски, я рыдал и не мог остановиться…

— Все-все, что-ты…, — Орха разбудила меня, обняла, прижалась всем телом и стала гладить по спине, — ты дома, в замке, со мной… я здесь, рядом, все хорошо… ну, что-ты… битва приснилась?

— Нет.

— А что? Да и не вспоминай… все хорошо…

Ничего хорошего, но что делать… жить, вспоминать, работать, любить, драться…