Был май 1944 года. В обугленные артиллерийским огнем сырые мелколесья под Нарвой прилетели зяблики и мухоловки. Когда умолкали пушки, слышались голоса птиц.
В овраге, сидя на ящике из-под снарядов, командир огневого взвода молоденький лейтенант вслух и с выражением читал столпившимся вокруг солдатам рассказ из газеты «Красная звезда».
Повествовалось в рассказе о том, как танковый лейтенант Егор Дремов обгорел в танке, как лицо его изменилось после трудных хирургических операций, как приехал он после госпиталя на побывку в родное село и назвался чужим именем, чтобы ни отец, ни мать не признали его, чтобы не пугать и не расстраивать их своим страшным видом.
«Спать ему отвели на печке, где он помнил каждый кирпич, каждую щель в бревенчатой стене, каждый сучок в потолке. Пахло овчиной, хлебом — тем родным уютом, что не забывается и в смертный час. Мартовский ветер посвистывал над крышей. За перегородкой похрапывал отец. Мать ворочалась, вздыхала, не спала. Лейтенант лежал ничком, лицом в ладони. «Неужто так и не признала, — думал он, — неужто не признала? Мама, мама...»
Рвались, толкая воздух по мелколесью, срубая осколками ветки с искалеченных осин, немецкие мины запевали зяблики в пироксилиновой гари. Но солдаты с погасшими цигарками в руках слышали один голос — голос своего лейтенанта, переживали одну судьбу — судьбу Егора Дремова. Кто знал, может, завтра, а не то и сегодня случится то же самое и с каждым из них — война! — и его тоже не узнают родимая мать и родимый отец, вернись он домой опаленный, обезображенный.
Спросил назавтра — шло по рассказу — Егор Дремов о девушке своей, о Кате Малышевой. Послали за ней, и вместе с сердцем Егора замерли в ожидании солдатские сердца: что-то будет, что-то будет?
«Она подошла близко к нему. Взглянула и, будто ее слегка ударили в грудь, откинулась, испугалась».
— Эх! — сказал один из солдат. Другой зло сплюнул. Лица потемнели у всех.
А лейтенант читал, и каждое слово, прочитанное им, отражалось на обветренных солдатских лицах.
Заволновались, когда — по рассказу — получилось, что на фронт приехали мать Егора Дремова и та красивая девушка — Катя Малышева.
«Егор, — стараясь если не голосом, то хотя бы тоном быть похожим на красивую девушку Катю, читал лейтенант, — я с вами собралась жить навеки. Я вас буду любить верно, очень буду любить... Не отсылайте меня...»
Кто закашлялся, у кого в глазу зачесалось, кто голенище нагнулся подтянуть...
«Да, вот они, русские характеры! — заканчивал чтение лейтенант. — Кажется, прост человек, а придет суровая беда, в большом или в малом, и поднимется в нем великая сила — человеческая красота».
Не раз потом, и там же, возле Нарвы, и южнее, под Псковом, и севернее, на Карельском перешейке, слышал я в то четвертое военное лето, как читали политработники своим солдатам рассказ этот, который называется «Русский характер». И обсуждали его, и спорили о нем, и радостно становилось людям оттого, что у всех у них такой замечательный общий характер, великая сила которого в человеческой красоте.
Замечателен и творческий характер автора этого рассказа — Алексея Николаевича Толстого, замечателен неустанными и упорными поисками нравственной красоты, в которой виделась ему великая сила человека. Перелистайте сегодня одну за другой страницы пятнадцати томов его сочинений — и вы отчетливо увидите эту писательскую особенность А. Н. Толстого. Вы увидите его огромную любовь к человеку, любование человеком, пытливый, взволнованный и теплый взгляд, каким писатель рассматривал людей.
Вы отчетливо увидите тот водораздел, каким через жизнь и творчество писателя прошла Великая Октябрьская революция. Она породила людей, каких история человечества еще не знала. Люди эти поразили творческое воображение художника, и с какого-то часа перо его было навсегда отдано им, людям нового мира, нового общества, строящим социализм. Для Алексея Толстого открылись необозримые горизонты.
К новому, социалистическому миру художник шел нелегко и пришел к нему непросто. Рассказывая о трилогии «Хождение по мукам», которую он называл своим основным литературным трудом, Толстой говорил: «Хождение по мукам» — это хождение совести автора по страданиям, надеждам, восторгам, падениям, унынию, взлетам — ощущение целой огромной эпохи, начинающейся преддверием первой мировой войны и кончающейся первым днем второй мировой войны». Он еще говорил: «Тему трилогии «Хождение по мукам» можно определить так — это потерянная и возвращенная Родина».
Большой художник, живописец народной жизни нашел свою Родину — социалистическую Родину. Это вывело его из тупика эмигрантской поры. Это зажгло его сердце неугасимым огнем вдохновенного творчества. Книга за книгой выходили из-под его могучего пера, которым он до последнего часа своей жизни верно служил советскому народу, делу социализма, Коммунистической партии. В советское время он написал «Восемнадцатый год» и «Хмурое утро» — две книги его знаменитой трилогии, две части яркого исторического романа «Петр Первый», несколько пьес, произведений научной фантастики и приключений, множество рассказов.
Неутомимый художник писал жадно и щедро. Жизненный материал, образы, темы обступали его со всех сторон. Продлись его жизнь хотя бы до нынешнего дня, когда ему было бы только семьдесят пять лет, нет сомнения в том, что мы получили бы от него еще не одно чудесное произведение.
Книги его — одни из самых читаемых в библиотеках, в любых библиотеках — и в городских, и в сельских, и в заводских. И читатели у него — всех возрастов и всех профессий. Потому что они, эти книги, народны. Перо того, кто посвятил свой художнический труд народу и революции, раскрывающейся в ней красоте человека, не может притупиться и оскудеть: проявлениям этой красоты нет предела, нет границ, новые формы их рождаются с каждым новым днем нашей жизни. В тупик заходит тот, кто надел темные очки. Тот держится за угрюмый шаблон, не желая замечать, что если его и читают, то читают один день, назавтра он позабыт.
Алексей Николаевич много работал в жанре публицистики. Это характерно для большого художника, который держит руку на пульсе народной жизни. Публицистика — вторжение писателя в жизнь, одна из нитей его связи с жизнью, это его пальцы на пульсе. На какие только события, на какие явления не откликался своим ярким и острым словом А. Н. Толстой, особенно ярким в дни Великой Отечественной войны.
Многие из писателей в дни войны стали публицистами. Их слово было необходимо и на фронте и в тылу. Но у многих ли слово это получалось таким, чтобы и сегодня его читали с не меньшим волнением? Этого о всех не скажешь. Иные статьи, которые когда-то волновали, выглядят сегодня просто заклинаниями, набором слов. Они не выстояли перед временем. Публицистику А. Н. Толстого вы можете перечитывать вновь и вновь, и в ней штрих за штрихом художник рисовал все то же — великую силу советского человека, его небывалую красоту.
С удивительным мастерством Алексей Николаевич владел русским языком. Его язык прежде всего предельно точен, каким всегда бывает язык народа. Я видел и ощущал, как в сознание солдат там, в лесу под Нарвой, каждое слово рассказа «Русский характер» входило с неотвратимой впечатляющей силой. Потому что при всей их простоте это были такие неотвратимые, впечатляющие слова. Писатель беспредельно любил родину, Россию, русский характер и русский язык. В статье «Родина» он говорит о русском народе, на протяжении веков творившем свой сказочно богатый язык: «Дивной вязью он плел невидимую сеть русского языка: яркого, как радуга вслед весеннему ливню, меткого, как стрелы, задушевного, как песня над колыбелью, певучего и богатого». Это звучит как гимн нашему русскому языку. Дальше писатель говорит о том, как с помощью этого языка наш прадед «назвал все вещи именами и воспел все, что видел и о чем думал, и воспел свой труд. И дремучий мир, на который он накинул волшебную сеть слова, покорился ему, как обузданный конь, и стал его достоянием, и для потомков его стал родиной — землей отчич и дедич».
Замечательный писатель умел накидывать на жизнь, на явления, на людские судьбы волшебную сеть слова. Под этой сетью творилось таинство, результатом которого были чудесные книги о человеческой красоте, о русском характере, о Родине, превращающейся волей, трудом человека в первую в мире страну социализма.
1958