Эстафета поколений: Статьи, очерки, выступления, письма

«СВОБОДА» «СВОБОДНОГО МИРА»

Это многолетняя и, надо сказать, уже застарелая до хронического состояния тяжба капиталистического мира по поводу так почему-то остро волнующей его несвободы творчества в Советском Союзе. Со этой несвободе постоянно негодуют в газетах, в еженедельниках и ежемесячниках, выступают с трибун различных собраний, посвящают ей монографии, книги различной толщины. И надо полагать, что какая-то часть читателей и слушателей всего этого, а может быть, и все они верят в то, что так оно и есть на деле. Дескать, бедняжки советские писатели не имеют ни малейшего права писать о том, о чем бы им хотелось, пишут лишь по таинственной указке откуда-то «сверху», живописцы и скульпторы выполняют предписанные оттуда же строгие заказы, актеры играют ненавистные роли в ненавистных спектаклях.

Да, у нас есть запрещения. Например, на порнографию, на изображение того, что, возможно, с полмиллиона лет назад и было достоянием всего стада наших предков, но по мере удаления человека от первобытного состояния стало касаться лишь двоих.

Да, у нас отнюдь не поддерживаются прямые или косвенные призывы свергать власть Советов, потому что это власть народа и народ не видит нужду менять ее на какую-то иную; она нелегко досталась ему в годы революции и гражданской войны, она отвечает всем его требованиям к государственной власти как лучшая из пока известных на земле форм народовластия. На что же ее менять? Вновь на капитализм? На царизм? На буржуазный парламентаризм?

При всех этих вариантах народ только теряет. А ни один сколько-нибудь нормальный человек никак не захочет потерять приобретенное.

При этом мне хотелось бы задать вопрос буржуазной западной печати: а часто ли на ее страницах в той или иной стране помещаются призывы покончить с капитализмом и приступить к строительству коммунизма? Об этом, конечно, можно вволю поговорить в «ораторском уголке» лондонского Гайд-парка перед лицом двух-трех праздных слушателей. Но стоило северным ирландцам открыть рот по поводу некоторых из их национальных проблем, в Ольстер, дабы заткнуть этот рот, были посланы английские войска.

Так что «свободы» «свободного мира» весьма своеобразны. «Свободная» буржуазная печать совершенно свободно десятилетиями замалчивает творчество сотен и тысяч советских писателей, предпочитая им полтора-два десятка полюбившихся имен. Судя по тому, какие из советских книг выходят в США на английском языке. можно без особой ошибки предположить, что американские читатели имеют весьма скудные, если не сказать превратные, представления о нашей современной литературе. У меня много друзей, которых широко и с большим интересом читают в Советском Союзе, в других социалистических странах, это известные, видные писатели, никто из них никогда не ощущал себя несвободным в выборе тем, проблем, формы для своих романов, повестей, пьес, никто никак и никем не был принуждаем писать так или иначе; писал, работал в полный свободный размах своего пера. Но свободу такие писатели испытывают на себе лишь при соприкосновении с «свободами» «свободного мира» — буржуазные издательства не желают их переводить и публиковать. Не пойдем далеко за примером. Говорящий это за четверть века написал семь романов, четыре повести, книгу очерков об обороне Ленинграда во время мировой войны, книгу путешествий и множество иных произведений. Но, насколько мне известно, ни одна строка из всего этого не была опубликована в США. Предположим, что все написанное мною написано по «указке сверху», написано несвободно. Что ж, разве не интересно было бы людям «свободного мира», если он действительно свободен, познакомиться с тем, как пишут в «несвободном», иметь примеры этой «несвободности»?

Дело, очевидно, в ином. В том оно, что «несвободным» западные пропагандисты объявляют все неподходящее им идеологически и политически. Напишет какой-либо юный незрелый ум двусмысленное стихотвореньице — крики восторга: он свободен, он авангардист, прогрессист!.. А писатель, скажем, всю жизнь повествующий о судьбах кубанских хлеборобов, ленинградских ученых, уральских рабочих — о людях характеров цельных, красивых, о их участии в больших государственных делах, — он, утверждается, делает это «по указке», он конформист, он черт знает что.

И вот идет, идет годами эта унылая односторонняя тяжба. Не свобода нужна западному миру от нас, советских писателей, а такие произведения, которые бы внушали нашим недругам надежды на то, что советский строй вот-вот рухнет. А так как подобных произведений уж очень мало, то отсюда и эти однообразные горестные стенания: нет свободы. Сущий праздник на буржуазном западе, когда туда перебежит какой-нибудь наш литературный младенец, заманенный яркими витринами «свободного мира». Но праздник проходит, младенец остается младенцем — идет зарабатывать на хлеб в качестве диктора какой-нибудь радиостанции, вещающей на Советский Союз, и снова надо кричать об отсутствии свободы творчества у нас.

Я редактор литературного ежемесячника «Октябрь». За девять лет через мои руки прошло много сотен рукописей писателей и старых и молодых, и опытных, и начинающих, и одних взглядов и других. Не малое число их произведений пошло в печать, но немалое и было возвращено авторам. Интересно было бы, если бы кто-то взял на себя труд опросить всех, чьи произведения были отвергнуты, какими критериями руководствовалась редакция, поступая так Что еще, кроме художественной слабости, незавершенности произведения, повторения по теме недавно опубликованного, помешало автору увидеть свой труд на страницах «Октября»?

В свою очередь, я бываю время от времени автором и тоже имею тогда дело с редактором того или иного журнала, того или иного издательства. И не было случая, чтобы кто-то из них водил по моим страницам своим указательным перстом и требовал бы от меня написать то, что было бы противно моим убеждениям, моим вкусам, моей манере. Ни я не требую ни от кого несвободы, ни от меня ее никто не требует.

Другое дело — вот если кто-то потребует от нас таких произведений, которые бы направлены были против нашего строя, против наших коммунистических идеалов, — тут мы категорически откажемся.