Эстафета поколений: Статьи, очерки, выступления, письма

НАШ КОМПАС

Многие из нас, литераторов, раздумывают о Владимире Ильиче Ленине — о его характере, поступках, о всей жизни, никакими общепринятыми мерками не измеримом пламенном труде одного из величайших гениев человечества. Раздумья наши приносят иной раз свои материализованные плоды: выходят в свет романы и повести, в которых так или иначе трактуется жизнь Ильича, появляются на экранах кинофильмы, показывающие Ленина, живописцы и графики демонстрируют на выставках портреты вождя Октябрьской революции, жанровые сценки с его присутствием.

Естественно, что каждый прозаик, поэт, драматург, режиссер, деятель кисти и карандаша видит и изображает Ленина по-своему. Для одних он — могучее средоточие революционной воли, яркий, взрывчатый интеллект, несокрушимая убежденность, воспламеняющая сердца и умы тысяч и миллионов, человек неустанного, активного действия. Другие ищут в нем главным образом мыслителя, теоретика, творца идей. Есть и третьи, которым в Ленине хотелось бы видеть добряка и всепрощенца, с полудетской наивной улыбкой в глазах опускающегося на корточки перед каждым встречным парнишкой, дабы отечески вытереть тому нос или при полном серьезе выслушать чушь, какую парнишка понесет с экрана, со страниц книги по воле автора сценария, повести, рассказа.

Мне думается, Ленина невозможно ощутить и понять через второстепенное и третьестепенное, через то среднечеловеческое, которое, конечно же, всегда присутствовало и присутствует даже у самых выдающихся представителей рода людского во всю его долгую историю. Из этого общедоступного источника можно брать лишь черты и черточки, в какой-то мере дополняющие главное, основное, неповторимое, но ни в коем случае нельзя из них составить правдивый ленинский образ. По-настоящему творчески увидеть и осмыслить Ленина возможно с позиций единственно верного принципа, какой исповедуют великие художники мира: беру глыбу мрамора и отсекаю все лишнее. У нас часто получается наоборот: для изображения Ильича берут одно лишнее, которым заслоняется главное.

В Ленине, если внимательно читать воспоминания современников и особенно его собственные труды, все среднечеловеческое, общечеловеческое подчинялось главному, ленинскому и только ленинскому. Ленин прежде всего был страстным борцом, которого ничто не могло остановить на избранном пути. Он шел через любые трудности — через вопли и клевету врагов, через неверие, трусость, отступничество иных из своих соратников, через непонимание, проявляемое другими, через колебания третьих, нежелание четвертых. Зная свою правоту, Ленин не боялся остаться во временном меньшинстве и даже чуть ли не в одиночестве, когда дело касалось великих революционных принципов конечно, в видимом одиночестве: большинством для него всегда был народ, а не те единицы или десятки, которые в том или ином случае не умели или не желали его понять и поддержать. Если случалось, обстоятельства вынуждали Ленина отступить в тактике на шаг, то он отступал лишь для того, чтобы с новой силой обрушиться на противника. За революцию, за дело партии Ленин сражался каждый день, каждый час, каждую минуту, каждой речью, статьей, каждым своим точным, ясным, стреляющим словом.

Уже много лет мы не устаем вчитываться в одну из многих и по сегодня сражающихся статей Ильича, впервые опубликованную газетой «Новая жизнь» в ноябре 1905 года. Статья «Партийная организация и партийная литература» настолько точна по своему прицелу, и так остро на долгие десятилетия вперед поставлены в ней вопросы партийности литературы, связавшей себя с делом народа, что и сегодня она остается для нас тем компасом, следуя стрелке которого никогда не собьешься с пути.

Незыблемый курс стрелки ленинского компаса в литературе и сегодня раздражает иных, как раздражал он подобных шесть десятков лет назад. С ним, с этим боевым, генеральным курсом, невозможно совместить отклонения литературы и искусства от социалистического пути развития, невозможны при нем вольные шатания в мировом океане всяческих модных и ультрамодных веяний, склонения от одного берега к другому, зигзаги с востока на запад, с юга на север или же хитроумно — наискосок. Ленинский компас, помогая одним идти верной дорогой, мешает другим отходить от курса народности, партийности, социалистического реализма. Поэтому, не решаясь прямо объявить наш компас устаревшим, тянущим литературу и искусство куда-то назад, те, кому он мешает, стремятся давить на его стрелку пальцем, дабы хоть маленько да сдвинуть ее куда-либо, скажем, к западу.

Нехитрый прием для того, чтобы не только обойти ленинские требования к литературе, но даже попробовать опереться на Ленина в этом не слишком почтенном намерении, состоит в своеобразном цитировании отдельных мест статьи «Партийная организация и партийная литература». Особенно часто мы сталкивались с этим приемом в 1956—1957 годах. На третьем пленуме правления Союза писателей СССР в мае 1957 года он получил и должную аттестацию, и должную отповедь, и казалось, что с ним покончено. Но вот прошли девять лет, и в сентябре 1965 года в статье А. Румянцева «О партийности творческого труда советской интеллигенции» изумленные читатели прочли, что В. И. Ленин говорил: «...Литературное дело всего менее поддается механическому равнению, нивелированию, господству большинства над меньшинством. ...В этом деле безусловно необходимо обеспечение большего простора личной инициативе, индивидуальным склонностям, простора мысли и фантазии, форме и содержанию».

Да, как будто бы все верно. Именно так, помнится, написано в статье у В. И. Ленина. Но что это за отточия в начале первой и второй фраз приведенной цитаты? Заглянем-ка в саму статью. Нет, товарищ Румянцев, оказывается, не так «говорил В. И. Ленин», вы же это прекрасно знаете. В. И. Ленин писал: «Спору нет, литературное дело всего менее поддается... Спору нет, в этом деле безусловно необходимо...» Не с прописных букв, как вы решили это представить, начинаются выписанные вами из ленинской статьи фразы. Вы их препарировали как вам было удобнее. Вы же отлично понимаете, что не Ленин говорил о «бесспорных истинах», а те, кто с помощью «бесспорных истин» пытался оспаривать принцип партийности литературы, необходимость партийного руководства литературой. Ленин, напомню, говорил: «Спору нет...» Зачем ломиться в открытую дверь? Никто не собирается вас опровергать. «Все это бесспорно», — написал Ильич, сражаясь за литературу, служащую революции.

А за этими словами, вы же видели, следует «но»! «...но все это доказывает лишь то, что литературная часть партийного дела пролетариата не может быть шаблонно отождествляема с другими частями партийного дела пролетариата». Следом за этим что еще сказано Лениным? «Все это отнюдь не опровергает того чуждого и странного для буржуазии и буржуазной демократии положения, что литературное дело должно непременно и обязательно стать неразрывно связанной с остальными частями частью социал-демократической партийной работы». Мало того, если уж читать Ленина, так читать, не стараясь доморощенными средствами намекать на то, что одни высказывания создателя нашего государства и нашей партии нам полезны, а другие, видите ли, неполезны. У Ленина в статье сказано еще и так: «Каждый волен писать и говорить все, что ему угодно, без малейших ограничений. Но каждый вольный союз (в том числе партия) волен также прогнать таких членов, которые пользуются фирмой партии для проповеди антипартийных взглядов». Вот главным образом во имя каких «бесспорных истин» взялся Ильич за перо, а совсем не для того, чтобы, дескать, внушать современникам и потомкам идею всепрощения, когда дело касается партийности литературы.

Нельзя было отсекать это «Спору нет». Подобная избирательность при цитировании ничего общего с научным исследованием или научным освещением фактов не имеет, и уж по меньшей мере это не интеллигентно. Не интеллигентно, по-моему, и делать намеки подобного типа: «Нечего греха таить, бывало, к сожалению, и так, что больше доверяли тем деятелям науки, равно как и искусства, которые громче других шумели, хотя на деле мало или совсем ничего не давали нашему обществу — не делали научных открытий, не создавали ярких, талантливых произведений, которые получили бы признание народа».

Не знаю, каких деятелей науки вы имеете в виду. Вы сами деятель науки, и тут вам, возможно, виднее. Но, коснувшись «равно как и искусства», не назвать ли имена для прояснения истины? На моем веку о партийности литературы и искусства, помнится, «громче других шумели» М. Горький, Д. Фурманов, Н. Островский, А. Серафимович, А. Фадеев, В. Вишневский, Б. Горбатов, Ф. Гладков... Это они-то, может быть, «не создавали ярких, талантливых произведений, которые получили бы признание народа»? Или вам перечислить еще сотни имен до конца преданных делу народа и партии талантливых писателей, режиссеров, актеров, для которых в вашем строго ограниченном списке избранных не нашлось места?

На кораблях есть железный закон: не совать посторонние предметы, в том числе и пальцы, в компас, иначе неведомо чем закончится плавание. Нельзя совать пальцы и в наш литераторский компас. Подобные эксперименты не породили еще ни одного значительного произведения литературы, кино, театра, живописи, музыки. Те, «которые громче других шумели» о партийности литературы и искусства, создали «Мать», «Чапаева», «Разгром», «Молодую гвардию», «Как закалялась сталь», «Цемент», «Железный поток», «Оптимистическую трагедию», «Донбасс»... А до них довольно громко «шумели» о народности — и, в сущности, тоже о партийности литературы и искусства — еще Чернышевский, Белинский, Добролюбов, Писарев. Именно на этом пути, на ленинском, партийном пути, лежали и лежат драгоценнейшие художественные находки советской литературы и советского искусства.

Иной раз у нас неистово шумят, если уж пользоваться этим «строго научным термином, по поводу ничтожнейших в художественном отношении полумладенческих стихов, потусторонних, удручающе многославных поэмищ, инфантильных романов и повестей, серых, плоских кинофильмов, и шумят только потому, что авторы их не чужды фронды, показывают кукиши в карманах и, тоже цитируя Ленина, отсекают это досадное для них «спору нет», замалчивают то важнейшее, что идет после ленинского «но», то есть превращают все в сплошной «простор», отвергают всяческое «большинство над меньшинством», декларируют одни «индивидуальные склонности»; при этом начисто игнорируется некое весьма-таки немаловажное «большинство» — читатель.

Передо мною запись выступлений читателей на недавней читательской конференции в колхозе «Приокский» Шиловского района Рязанской области. Обсуждалось нашумевшее очерковое произведение, опубликованное в одном столичном журнале.

Произведение это хвалили в печати за правду, за мужественность и за другие подобные доблести. Никакое литераторское или партийное «большинство» не оказало ни малейшего давления на явное «меньшинство» в лине автора произведения и редактора журнала. Все было до предела свободно, просторно, инициативно.

Но вот что говорят читатели:

З. Соломатин (старший зоотехник колхоза). Автор заострил внимание на недостатках в развитии социалистического строя в деревне. Конечно, наново перестроить деревню и ни разу при этом не ошибиться невозможно. Ошибки были. Партия поправляла их: скажем, в организации планирования, в системе землепользования и т. п. Но разве они, ошибки, определяют существо нашей жизни? А в очерке от начала до конца одни недостатки. Все, что бы ни делалось в деревне, автору не нравится... Автор не видит, как выросли люди села... Неуважительно отзывается о них и называет так, что стыдно цитировать. (Реплика из зала: «Бабенки да мужичонки!») Бескультурье, несознательность крестьян он подчеркивает на каждом шагу.

А. Лакеева (телятница). Очерк мы читали на ферме коллективно. И надо прямо сказать, диву давались. Скучно и тоскливо стало от того, что там описано. Вроде бы и про нас пишут, и вроде совсем не про нас. Простые люди получились все некультурные, убогие, жалкие, глаз не на ком остановить. А разве в жизни так? Скажу о себе. Я имею среднее образование. В семье нас пять человек, и все мы любим читать, выписываем газеты, журналы, интересуемся литературными новинками, обсуждаем их...

Идет, идет конференция сельских читателей, выступают многие, и нет среди них оратора, который бы добром отозвался об очерке. Автор, редактор, публикуя очерк, радели о темных, обездоленных людях деревни. А эти люди в радетелях и не нуждаются, потому что давным-давно, десятки лет они уже не такие, какими их все пытаются изображать автор и редактор очерка.

Недавно я услышал по радио о том, что одна треть выходящей у нас литературы — это переводная литература. И подавалось известие сие как неимоверно радостное. Читатели из рязанского колхоза не должны, следовательно, переживать по поводу отсутствия у них хороших книг о жизни сельских тружеников. Зато они... получат прелестнейшие и до крайности им необходимые воспоминания о французской певице Эдит Пиаф, наконец-то при помощи другого издательства встретятся с душераздирающими, заполнившими буржуазный мир произведениями Агаты Кристи и с бесконечным множеством таких же книг, на которые, оказывается, находят столь дефицитную в других случаях типографскую бумагу.

...Хочется напомнить ленинское: «Издательства и склады, магазины и читальни, библиотеки и разные торговли книгами — все это должно стать партийным, подотчетным».

Не для того, писал Ильич, мы, специалисты, срываем фальшивые вывески с утверждений о свободе творчества в буржуазном ее понимании, — «не для того, чтобы получить неклассовую литературу и искусство (это будет возможно лишь в социалистическом внеклассовом обществе), а для того, чтобы лицемерно-свободной, а на деле связанной с буржуазией, литературе противопоставить действительно свободную, открыто связанную с пролетариатом литературу».

Те, кто «громче других шумел» о партийности литературы, подали нам пример подлинного понимания ленинских требований, пример действительно свободного, открытого служения рабочим и крестьянам, всему народу, партии.

Советские литераторы, верные ленинским заветам, будут и дальше идти этой единственно верной дорогой. Народу нужны книги о его жизни, о его героических делах, подвигах на войне и в мирные дни, не в тоску вгоняющие, а растящие крылья у людей; не правденка перепуганных или уставших нужна народу, а великая историческая правда строительства нового, коммунистического, какого еще не было на земле, к какому люди прошлого могли лишь стремиться в мечтах.

Яростные атаки нашего идеологического противника иной раз тормозят процесс расцвета в литературе и искусстве, осложняют работу советских литераторов. Что ж, борьба всегда остается борьбой. С помощью разных испытанных дискуссий, скажем, «о словах великих и не великих», «о картах-двухверстках», «о четвертом поколении» и им подобных, нашу литературу отвлекают, бывает, от главных ее задач, пытаются сбить с главного ее пути. Одних пишущих оглушают компрометационной критикой лихие носители «многообещающих тенденций», других сбивают с толку явно неверными присуждениями премий, третьих надолго заставляют отложить в сторону перо тенденционным замалчиванием их труда. Но все это, понятно, временное, это лишь эпизоды и частности борьбы за литературу социалистического реализма, за народную, партийную, ленинскую литературу, за литературу, которая служит не пресыщенной героине, не скучающим снобам, а «миллионам и десяткам миллионов трудящихся, которые составляют цвет страны, ее силу, ее будущность».

В. И. Ленин вооружил нас острым, боевым оружием идейности. Он снабдил нас и надежным компасом, который не даст нам сбиться с верного направления в развернувшейся в мире идейной борьбе.

1965