Ферма звезд на краю земли

36

Тео вынул из центра крышки сосуда что-то похожее на пустую коробочку. Щипцами подцепил жёлтый стеклянный шарик из контейнера, полного таких же. Подумал немного, затем макнул его в какой-то порошок и поднес мне.

— Попробуйте на вкус.

Я недоверчиво принюхалась — ничем не пахло. Чувствуя себя совершенно по-идиотски, слизала порошок с холодной гладкой поверхности. Виноградный концентрат, вроде растворимых соков, только ядренее.

— Слишком кисло, — озвучила свое мнение, но Тео, оказывается, в нем не нуждался.

— Мне просто нужно было, чтобы вы это облизали. Если конкретнее — немного вашей слюны. Хотите воды? Нет? Тогда позвольте вашу руку и смотрите пока в другую сторону.

Он положил обслюнявленный мною шарик в коробочку, ее вернул на место. Достал из стального футляра что-то вроде миниатюрной булавки с ювелирным украшением на конце: золотистое, затейливое, короткая игла толщиной с волосок. Я догадалась, что это очередной артефакт — любят местные на них красоту наводить.

И про то, что именно это он собирается мне в вену воткнуть, тоже додумалась, запоздало пожалев, что не спросила, как у них тут обстоят дела с дезинфекцией.

Не успела — Тео ловко ввел иглу под кожу локтевого сгиба. Без жгутов и просьбы поработать кулаком, абсолютно безболезненно, я почувствовала лишь холодную тяжесть навершия, бусинкой улегшегося на руку. Из него получился бы идеальный медбрат.

Вторую иглу он воткнул в себя, наобум, не глядя — просто немного засучил рукав и загнал туда, где мешаться не будет. Ему, очевидно, в вену не надо было попадать.

И все. Откинулся на спинку стула, оставаясь сидеть напротив. До меня он почти не дотронулся, даже когда прилаживал артефакт. А я ждала его прикосновений, оказывается.

— Не думайте обо мне, Стася. Думайте о чем-то, что вы переживали в своем мире. Впечатлениях, которые у нас не получить.

— Тогда получится очень грустный эликсир, даже если буду думать о хорошем. Я ведь тоскую по дому.

И никогда туда больше не вернусь, он же знает. Зачем напоминает? Чтобы ударить по болевым точкам?

— Назовем его ностальгия по иному миру. Для особых ценителей, — невозмутимо заявил этот циничный, бесчувственный… иррационально привлекательный монстр.

В тот момент, когда мы остались наедине, и он сидел совсем рядом, не злился и не пытался меня задеть — ну, почти не пытался, я наконец отчётливо поняла, какого рода интерес он во мне пробуждает. Не понимала почему, но это влечение было неподвластно логике и здравому смыслу. Судя по всему, не я одна его ощущаю, он, наверное, привык…

— Стася, не забывайте, я все чувствую, — сказал Тео. — Мне это, конечно, лестно, но не могли бы вы ненадолго сосредоточиться на другом?

— Вот как, — вместо стыда его слова вызвали неожиданную для меня самой смелость. — Хорошо. Значит, не придется ничего объяснять.

Абсолютно уверенная, что позже об этом сильно пожалею, я придвинулась ближе, чтобы дотянуться. Наклонилась к нему, опираясь на стол локтем, в котором торчала иголка, и поцеловала. Несмело, осторожно, едва касаясь. Не веря, что можно. Жалея, что артефакты работают не в обе стороны, и я не в силах тоже подслушать его эмоции.

Тео замер. Задержал дыхание. Его теплые губы оставались расслабленными, не шевелясь, лишь позволяя мне делать это. Я легонько провела по верхней кончиком языка, дразня, заставляя ответить. Он выдохнул и ответил, сдержанно, всего на несколько мгновений до вдоха, но от его мимолетного поцелуя под кожей разлился жар.

"Дотронься до меня, — попросила мысленно. — Пожалуйста, неужели тебе совсем этого не хочется…"

Вместо того чтобы заключить меня в объятья и целовать еще, со всей страстью, он отстранился. Взял меня за подбородок, но только чтобы вынудить сесть прямо. На каменном лице — ни тени эмоций, а у меня во всем теле пульсировала кровь, разгоняясь от стука сердца.

Как же с ним приятно, даже вот так, слегка, почти не распробовав…

— Вы испортили эксперимент, — произнес он равнодушным тоном. — Оставили своих новых друзей без экзотических ощущений.

— Чем вам не годятся эти? — спросила, безуспешно пытаясь унять дрожь в голосе и притвориться спокойной. Дура. Перед ним невозможно сохранить лицо.

Тео улыбнулся почти нежно — если бы все еще меня не держал, бросилась бы целовать его снова. Большим пальцем провел по моим губам — не приласкал, просто вытер.

— Эти — только для меня, — сказал он, почуял, как я впала в полный ступор, и убрал руку. — Осторожно. Не забывайте, у вас игла.

После его слов я заметила боль — все-таки проткнула вену, теперь будет кровоподтек. Но кожа оставалась чистой. Я перевела взгляд на стоящий на столе сосуд. В прозрачной воде клубилась кровавая дымка. Еще одна темная капля сорвалась с кончика иглы в крышке, упала внутрь, добавляя багрянца.

— Вам это не нужно, Стася, — мягко проговорил Тео. — Выбросьте глупости из головы, пока не поздно. Отвлекитесь на кого-нибудь. Или на что-нибудь, займитесь делом. У вас ведь есть дело?

Бережно, прижимая ранку пальцем, извлек иглу. Чуть помассировал, прошептав что-то одними губами, и боль прошла. От прокола и следа не осталось. Магия. Как же, должно быть, здорово обладать такой удивительной силой. Творить чудеса.

Даже когда они страшные.

— Жизнь не вся состоит из работы, — парировала я, вспомнив, как Йенс убеждал в чем-то подобном. — Есть и другие вещи, не менее важные. Даже, пожалуй, важнее.

Тео бросил инструменты в металлический стерилизатор на ножках, не прерывая беседы, подержал над ним ладонь, и раствор закипел, распространяя слабый запах чего-то медицинского.

— Ошибаетесь. Самое важное — кто ты есть. Чего достиг. К чему стремишься. Когда есть дело всей жизни — она будет прожита не зря. Иначе что останется — воспоминания о бездарно потраченном времени? Мимолетных удовольствиях? Лицах тех, чьи имена стерлись из памяти? И вообще, это все не так весело и приятно, как вам сейчас кажется.

Да не нужно мне веселье. И удовольствия не нужны, что бы он ни подразумевал. И в памяти я держу одно-единственное лицо, больше ни о ком думать не получается. Вряд ли он все это понял, иглу-то вытащил. А вслух я сказала другое.

— Допустим. Но есть же обычные человеческие отношения. Не мимолетные, настоящие. Те, которые всем нужны.

— Вы имеете в виду неверных опостылевших супругов и неблагодарных детей, забывающих вас навещать, пока не понадобятся деньги? — ухмыльнулся он. Взял себя в руки, снова издеваться принялся.

— Я нормальных имею в виду. Но даже если и так — за неудачный брак хотя бы не убивают, не калечат и не отправляют в ссылку, лишив всего.

Ляпнула — и тут же пожалела. Это было чересчур. Но Тео если и обиделся, то вида не подал. И не такое приходилось выслушивать, наверное.

— Значит выбирайте себе другое занятие, не настолько рискованное. Вы уже смотрите в верном направлении, у вас есть помощники. Пользуйтесь, ловите удачу за хвост. А осенью уезжайте отсюда. Вам здесь не место.

От обиды слезы защипали глаза, еле сдержала. Ну как так? Он ведь лучше других должен в чувствах окружающих разбираться. Только что ведь мои эмоции слушал. К нему ведь то и дело девицы бегают, ну чем я хуже тех девиц!

Как он тогда говорил? Что не настолько неразборчив?

— Я вам совсем-совсем не нравлюсь? Просто скажите как есть, хоть знать буду.

— Стал бы я тогда говорить вам все это, — хмыкнул он, скривив губы в ухмылке. — Напротив. Вы мне настолько симпатичны, что не желаю причинять вам вред. Даже если вы из наивности и упрямства сами об этом просите.

— Я не наивная! Если я в вашем мире еще не очень хорошо разобралась, это не значит, что я наивная! — вскинулась в ответ.

Его попытки меня оттолкнуть приводили к противоположному результату, раззадоривали все сильнее. В тот момент казалось, что кроме Тео мне никто не нужен и на нем свет клином сошелся. Он наверняка это понимал. Мог бы воспользоваться, да хоть прямо там, где-нибудь на диванчике, я даже на такое была готова. Но он не стал. А я сдуру обиделась.

— Идите домой, Стася. Вам надо остыть. Меня вы в ближайшее время все равно не увидите, ухожу в зыбь. Надеюсь, к тому времени, как вернусь, возьметесь за ум.

Это было вроде бы и по-доброму, но ужасно, невыносимо обидно. Зато сработало, я ушла. Чтобы не показывать, насколько сильно ему удалось меня задеть. Разумеется, на вечеринку не осталось, какое уж тут веселье.