41


— Надо же было установиться ясной погоде именно в полнолуние, — сокрушался Йенс за утренней чашкой кофе. — Да еще ветреной… Весь день придется наведываться на ферму, проверять затемнение. Надеюсь, вы не планировали на сегодня важных дел?

Планировала. Тео. Прошлой ночью он опять не велел приходить, и я успела соскучиться. Его и так было слишком мало — всего несколько часов, которые мы проводили в постели. И еще меньше — на разговоры в перерыве, если он захочет разговаривать.

Больше мы нигде не встречались с того дня, как я постучала в его дверь. А сегодня я должна буду пожертвовать и этими часами из-за ветра и полнолуния? Что за кабальные условия, трудовой инспекции на них нет!

Но я дала обещание молчать. Поэтому взяла себя в руки и ответила, пряча обиду:

— Какие у меня могут быть дела важнее работы! Если нужно — побегаю, куда деваться.

Йенс посмотрел на меня задумчиво и ничего не сказал. Мы вообще мою личную жизнь больше не обсуждали, даже если он и замечал, что я куда-то ночами бегаю, то делал вид, будто не заметил. Я догадывалась, что такое поведение здесь считается неприличным, и была искренне благодарна за то, что он меня не осуждает.

А вечером, когда отправились проверять затемнение, я умудрилась все испортить. Не выспалась, замечталась, любуясь залитыми лунным светом холмами. Он был таким ярким, словно в небе включили прожектор. Закутанные в непроницаемые покрывала поля из моря света превратись в озера мрака, этой ночью все было наоборот.

Очередной порыв ветра заставил отвлечься от созерцания — мне показалось, будто угол одного из полотнищ плохо закреплен. Веревка отсырела, узел затянулся и никак не поддавался. Я с психа дергала его, даже зубами себе помогала, наконец справилась, но ветер вновь налетел с неожиданной силой. Вырвал конец из рук, откинул край темной ткани.

— Анастасия, осторожнее! — окрикнул Йенс.

Зря — я отвлеклась на него, упустила время, и созревающие звезды открылись лучам лунного света. Замерцали, вспыхнули ярче. И вдруг начали отрываться от веток, одна за другой. Они не падали — взлетали. Медленно кружась, роем огоньков устремлялись в небо, навстречу луне.

Это было так невероятно и так прекрасно, что я застыла, любуясь. Совершенно забыв, что это мой будущий урожай, мои деньги, и часть из них сейчас улетает в небеса.

Попыталась поймать одну из искорок, но они оказались чувствительны к движению, уворачивались, будто живые. Аккуратно, чтобы не спугнуть, поднесла ладонь к другой, схватила — та выскользнула, упруго просочившись сквозь пальцы.

— Ну что же вы, — укорил Йенс, нашел упущенную мной веревку и вернул полотнище на место. Выпрямился, оказался совсем рядом, почти плечом задевал. — Ничего, не огорчайтесь. Совсем немного упустили. В другой раз будете внимательнее.

— Не сердитесь, пожалуйста. Это так красиво…

Мы стояли бок о бок и молча смотрели, как вырвавшиеся на волю звезды, кружась, улетали ввысь, будто мечтая присоединиться к своим далеким собратьям. Загораясь так ярко, что теперь становилось понятно, почему из них выходили хорошие лампочки. Все выше и выше, пока не исчезали из вида, а может, и впрямь оставались в небе, создавали узоры новых созвездий.

— Да, красиво. Я уже забыл, насколько. Или просто давно перестал обращать на это внимание, — задумчиво произнес Йенс. — Я, признаться, сейчас подсчитываю в уме ваши убытки.

— Можно мы будем считать, что потратили эти деньги, чтобы полюбоваться зрелищем? Не знаю как вам, но мне не жалко, — улыбнулась я, не отводя взгляда от небес. — А куда потом деваются сбежавшие звезды?

— Они еще не вызрели, скорее всего, перегорят. Если бы небо тучами затянуло, был бы шанс, что прирастут где-то еще, но навряд ли. А вот этот ряд лозы придется некоторое время под затемнением держать, погода ожидается ясная. Некоторые звезды еще там, нужен срок чтобы приросли обратно. Вы даже сможете их услышать, шуршат о полотно.

Я наклонилась и приложила ухо к прохладной ткани. Действительно — шуршат, бьются изнутри потревоженными насекомыми. Ищут выход, просятся на свободу. Мне вдруг стало жаль их. Ну и пусть полет будет совсем недолгим, все равно лучше, чем оставаться приклеенными к мертвым плетям, чтобы потом и вовсе оказаться заключенными в стекло…

— Йенс, можно я их выпущу?

— Разумеется нет! Что вы такое задумали?

Не романтик он. Хотя… Наверняка мои слова прозвучали так же глупо, как если бы попросила фермера выпустить на волю бройлерных цыплят, приготовленных на убой. Даже глупее, ведь мы никого и не убиваем. Вроде бы.

— Просто мне кажется… Что они просятся. А мы их мучаем.

— Анастасия, дорогая, они ведь не живые. Несмотря на то, что при совокупности неких условий способны двигаться, — возразил он мягко. Видимо, я казалась ему инфантильной дурой. Но мне было все равно. — Вы ведь не жалеете ягоды, собирая их на варенье.

— Вы уверены? Если они не могут с нами общаться и не похожи на то, что принято считать живым, это еще не значит, что они неживые.

— Уверен. Вы не первая задаетесь подобным вопросом. Маги доказали — наши звезды по своей природе ближе скорее к минералам, чем к растениям. Сознанием точно не наделены.

— Много они понимают, ваши маги, — проворчала я, но больше с ним спорить не стала.

Йенс ведь прав. В первую очередь я должна думать о прибыли, ведь мы, в конце концов, работаем на ферме. Не положено фермеру жалеть все, что шевелится. И маги правы, скорее всего, проводили по этому поводу какие-то свои хитрые эксперименты. Они ведь любят эксперименты, сама убедилась.

Он принялся объяснять, что теперь за этим рядом лоз уход полагается особый, очень бережный. Из-за того, что ей довольно долго нельзя будет дать «подышать», может нарушиться нормальная влажность и даже завестись плесень. Вроде бы погоду обещают сухую, но она бывает переменчива.

Придется подложить специальный состав, впитывающий из воздуха влагу. Но позже, иначе звезды разлетятся. И уловив момент, когда луна скроется за облаками.

Я слушала его вполуха, стараясь прикинуться серьезной и сосредоточенной, а сама думала о своем. Не только о Тео, хотя в последние дни, казалось, ни минуты не получалось прожить, чтобы о нем не думать. Но еще и о здешнем мире, его порядках и предрассудках, и какое мне предстоит занять в нем место, реши я так или иначе.

В общем-то по-своему правы и обыватели, привыкшие судить поверхностно и вешать ярлыки. Ведь это так удобно: раз и навсегда назвать черное черным, а белое белым. Поступать как велели и думать как положено. А то вдруг кто-то потревожит их спокойствие и разрушат уют, которым они здесь так гордятся.

Все, что не влезло в рамки, должно быть спрятано с глаз долой. Можно тайком употреблять запрещенные напитки и играть в карты. Швыряться деньгами, не отчитываясь, приличным ли путем они были заработаны, но не напоказ. Завести любовника и бегать к нему в ночи, чтобы никто не видел. Чтобы не запачкать свое доброе имя о его репутацию. Не высовывайся, ведь это так просто, и будет тебе мир, улыбки и всеобщая поддержка.

А я не хочу ни от кого бегать. Я не делаю ничего, за что должна стыдиться, и даже если должна по их мнению — пошли они все!

Именно так. Но ведь Тео об этом не знает, он ведь мысли, слава тебе господи, не читает, только эмоции. Надо срочно ему рассказать, да и вообще объясниться. Чтобы понял — я хочу с ним встречаться, нормально, а не вот так, и если кто-то меня за это осудит, плевала я с высокой колокольни…

— Милый друг, я прекрасно понимаю, что не вправе вмешиваться в вашу личную жизнь, — прервал Йенс мои раздумья. — Но коль скоро вы и дальше будете так терзаться — все-таки позволю себе вмешаться. Счастливо влюбленные девушки не бродят сомнамбулами с таким вот выражением на лицах. Признайтесь честно: вас обидели?

На него тоже стану плевать? Я обернулась и поймала взгляд, полный искреннего участия. Кажется, еще немного, и примется опекать меня с удвоенными стараниями. Н-да. Похоже, зря я рассматривала его кандидатуру, даже в теории. Ни намека на ревность. Я для него все равно что ребенок или осиротевшая родственница, ладно хоть «дочкой» не называет.

Глупо, но это задело. Все-таки получать от него комплименты мне нравилось больше. Ну хоть не огорчаю…

— Нет-нет, ни в коем случае! Я не из-за этого расстраиваюсь. Просто… Понимаете, в нашем мире если двое нравятся друг другу, они ходят на свидания, проводят время вместе, гуляют, взявшись за руки, целуются в киношках… Вместе, понимаете? У всех на виду. И никто их за это не осудит. И все догадываются, что они спят в одной постели, а через какое-то время вообще съезжаются и живут. Это давно никого не шокирует. А у вас сперва требуется жениться, да?

Раз опекает, почему бы не воспользоваться. В конце концов, к кому мне еще идти с такими интимными вопросами? Не к Летти же, та сама еще дитя дитем. И не к Райли — эта, услышав о моих проблемах, в лицо рассмеется. К тому же у меня возникла стойкая уверенность, что еще хоть малейший намек — и она обо всем догадается…

— Смотря для чего. Держаться за руки разумеется можно, никто не осудит, но если в публичных местах, то через какое-то время необходимо будет заключить помолвку, иначе вас сочтут ветреной, — как всегда невозмутимо объяснил Йенс. — Но чтобы ночевать в одной постели — брак совершенно необходим, если речь идет о приличной женщине. А вы ведь приличная, и хорошо бы, если останетесь таковой…

Он осекся и несколько мгновений смотрел на меня, будто никак не мог поймать какую-то мысль. И вдруг с досадой хлопнул себя по лбу.

— Какой же я дурак, Анастасия! И вы молчите! У вас ведь документов нет, какая тут помолвка. Ну что же вы раньше-то не сказали, право слово! Завтра же отправлюсь решать ваш вопрос. И никаких возражений, знаю я наших бюрократов — если не обивать каждый день пороги, дело с мертвой точки не сдвинется.

В который раз я ощутила невыносимую потребность его отблагодарить. Но все еще не знала, как. Подумала: когда узнаю, наизнанку вывернусь, чтобы Йенса осчастливить, что угодно для него достану. Но пока я могла лишь снова и снова блеять жалкое «спасибо», которое ему уже и слышать надоело, наверное.

А что поделать, прав он, живу тут из милости на птичьих правах. Ни паспорта, ни денег, ничего своего — даже трусы, и те куплены в долг. Еще и взялась витать в облаках и все портить. Нет уж, довольно. Правильно Криштоф ругался. Надо взять себя в руки, вернее, твердо встать на ноги, чего-то добиться, и вот тогда…

Тем более у Тео тоже нет документов, но все гораздо хуже, ему Йенс не поможет. Кальдера для него — гектары тюрьмы, очень просторная камера, но все же и близко не свобода. Выходит, он поэтому заставляет меня прятаться? С ним даже за руки держаться нельзя?

Дурацкие предрассудки. Меня все это так взбесило, что еле вытерпела, чтобы не домой свернуть, а к нему отправиться. Прямо сейчас, в рабочей одежде, на виду у Йенса, так сильно хотелось сказать, что я с этими порядками не согласна. Но все же сдержалась.

Лунная ночь еще не закончилась, ветер то утихал, то вновь налетал порывами. Нельзя было никуда идти. Работать надо. И поспать несколько часов, пока можно — завтра выспаться не получится, иду на заседание общества борьбы за трезвость. В этот раз я обязана явиться вовремя и отсидеть от звонка до звонка, чтобы местным кумушкам понравиться.

Загрузка...