Формула фальшивых отношений

ГЛАВА 18

Элли

Я кладу свою правую руку Оливеру на плечо и позволяю ему держать меня за левую. Мы старательно смешиваемся с другими танцорами, и я нисколько не удивлена, когда Оливер оказывается неплохим танцором.

— Есть что — нибудь, чего ты не умеешь? — шепчу я ему в плечо, потому что боюсь встретиться с ним взглядом.

Оливер наклоняется ближе, так что его подбородок касается моего виска.

— Очевидно, я не способен позаботиться о своём имидже.

Я улыбаюсь.

— Ах да. Чуть не забыла.

Он крепче сжимает мою руку, его пальцы переплетаются с моими. Затем он притягивает меня на дюйм ближе к своему телу и говорит:

— А ещё иногда я забываюсь. Что ты здесь, потому что я не смог бы сделать это без тебя.

Я не это имела в виду, но я не хочу его поправлять, потому что он прав. Я нахожусь здесь, чтобы помочь ему исправить его имидж, и наши танцы на модной вечеринке во многом помогут в этом, тем более что мы, вероятно, представляем собой идеальную картину влюбленной пары, танцующей близко, но уважительно, ведущей задушевную беседу шепотом.

Но мой живот болезненно скручивается при этом напоминании, и я проклинаю себя за глупость. Да, я нахожу Оливера привлекательным — я честная, красно — кровная⁹ женщина. Вероятно, он думает, что я достаточно сексуальна, иначе он бы вообще не согласился на этот фарс. Но на этом всё. Мы не можем быть ничем большим, чем друзьями и коллегами.

— Это хорошо. Может быть, нам стоит попросить Беллу сфотографировать нас, — я не хочу ничего забывать об этом моменте, но я не могу признаться в этом Оливеру, поэтому я добавляю: — Спасибо, что прислали мисс Кацуру помочь мне. Она потрясающая.

— Ты прекрасна даже без её помощи.

Я поднимаю взгляд, удивленная его хриплым голосом. Наши глаза встречаются, и меня пронзает осознание того, что я нахожу в его взгляде. Оливер хочет меня, и по тому, как темнеет его взгляд, я знаю, что он видит то же самое в выражении моего лица.

Это так неправильно. Он мой клиент. Или я сотрудница его команды — я больше не знаю, что правда, а что подделка, но я знаю, что тепло его тела очень реально, как и то, как мои внутренности размягчаются, жидкое тепло разливается у меня в животе.

— Оливер… — шепчу я, не в силах отвести взгляд.

Он поднимает руку выше по моей спине и прижимает меня чуть ближе. Он даёт мне время отстраниться, но я не хочу — если бы мы не были окружены всеми этими людьми, я бы обвила руками его шею и прижалась к нему…

На нас натыкается ещё одна пара, и мужчина извиняется по — французски, уводя свою даму прочь, пока они сдерживают смех. Мой разум проясняется, и я поднимаю взгляд на Оливера и вижу, что он стискивает челюсти.

Он ослабляет хватку и без усилий кружит меня.

— Не нужно просить Беллу, — говорит он, кивая в сторону танцпола. — Здесь повсюду фотографы Формулы–1. Если нужно фото, мы можем взять один у них.

— О, — говорю я, мой голос звучит пискляво. — Ладно, может быть, позже.

Я не хочу, чтобы мои раскрасневшиеся щеки и безумный взгляд попали в камеру, и мне нужно минутку побыть вдали от Оливера, чтобы взять себя в руки. Я не могу думать, пока нахожусь в его объятиях, но нет никакого способа освободиться от него, не наделав глупостей, поэтому я заставляю себя сделать глубокий вдох, чтобы расслабиться.

Но вместо этого его аромат ещё больше наполняет мой нос. Было бы странно, если бы я узнала, каким одеколоном он пользуется, и купила его, чтобы распылить на свою подушку?

Я подавляю стон. Да, это было бы жутко, и, кроме того, мне бы это совсем не помогло. Мне нужна дистанция, а не идеи сталкера.

Мы проходим мимо Леона Ортеги, танцующего с молодой женщиной, которая, как мне кажется, могла бы быть актрисой популярного телешоу, затем Хёрста, который держит свою партнершу почти на расстоянии вытянутой руки.

— Она жена руководителя команды “Монтгомери”, Квентина Хэкетта, — шепчет мне Оливер. — Не могу поверить, что она вообще согласилась потанцевать с ним. Должно быть, она снова в ссоре со своим мужем.

Я улыбаюсь ему в плечо.

— Вау, это серьезная сплетня, Стоун.

Он притворно хмурится, глядя на меня сверху вниз.

— Да будет тебе известно, что это важная информация для победы над “Монтгомери”. В последний раз, когда они были в ссоре, у Хэкетта в течение месяца был полный бардак, и команда пострадала из — за этого. В Торонто Рейвенскрофт лидировал половину гонки, а затем они все испортили, вызвав обоих своих гонщиков в бокс одновременно.

Мы медленно подходим к столу, за которым сидят Белла и Уэст, на расстоянии одного стула друг от друга и явно не разговаривающие друг с другом. Как раз в тот момент, когда я собираюсь присоединиться к Белле и прервать неловкий момент между ними, Торнтон Норман, один из пилотов “Zenith”, предлагает ей руку и уводит на танцпол. Уэст делает знак проходящему мимо официанту, который ставит перед ним бокал шампанского. Он осушает его одним большим глотком и вздрагивает, затем смотрит на танцующие пары так, словно подумывает о том, чтобы поджечь всё это место.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, раздумывая, должна ли я что — нибудь сказать. Затем я поднимаю взгляд на Оливера, вопросительно поднимая брови.

— Я поговорю с ним, — бормочет он.

Он подводит меня к столу, и мы находим наши именные карточки, написанные красивым курсивом. Моя между Оливером и Беллой, за что я благодарна, но всё равно странно присутствовать на этом очень шикарном мероприятии, явно предназначенном для пилотов и элиты Формулы–1. Один за другим к нам присоединяются другие и занимают свои места, и становится очевидно, что мы сидим за большим круглым столом вместе с командой “Montgomery”.

— Я не знаю, кто занимался рассадкой, — бормочет Белла мне на ухо, пока Рейвенскрофт ухмыляется нашим гонщикам и садится напротив Оливера. — Но они должны быть уволены.

Не могу не согласиться. За другими столиками приятно беседуют, пока подают горячие закуски — обжаренные морские гребешки в травяном масле и небольшие порции острого супа из морепродуктов. Здесь, однако, команда “Montgomery” держится особняком, почти не разговаривая с нами. Ни Рейвенскрофт, ни Барклай не пришли на мероприятие с парой, и Барклай большую часть первого блюда проверяет свой телефон под столом. Руководитель их команды и его жена разговаривают вполголоса, их лица напряжены, и атмосфера распространяется на нашу сторону стола подобно гнетущему влажному облаку.

Уэст опрокидывает свой второй бокал шампанского, и Оливер наклоняется, чтобы заговорить с ним, отчего хмурый взгляд другого водителя только усиливается. Затем вместо шампанского он заказывает виски, и это задает тон всему остальному мероприятию.

Речи длинные, с большим количеством похлопываний по плечам среди различных важных людей — потому что, конечно, в основном все они мужчины. Как победители предыдущего сезона, команда “Titan” приглашена на фотосессию с президентом Формулы–1, а я остаюсь наедине с Беллой и командой “Montgomery”.

— Эй, — бормочу я, понизив голос. — Могу я спросить тебя кое о чем?

Она отрывает взгляд от того места, где Оливер и Уэст позируют с ещё одним мужчиной с бриллиантовыми запонками.

— Хм?

— Что случилось между тобой и Уэстом? — спрашиваю я и съеживаюсь под её пристальным взглядом. — Я поднимаю этот вопрос только потому, что он на пути к тому, чтобы напиться сегодня вечером, и я думаю, что это как — то связано с тобой.

Её рука поднимается к ожерелью, ещё одному бриллиантовому, с красивой подвеской в форме розы.

— Он пригласил меня на танец, и я отказалась. Я ничего не могу поделать, если он не понимает намека.

Я поджимаю губы, раздумывая, как сформулировать свой следующий комментарий.

— Э — э, я не могла не заметить, что перед сегодняшним вечером отношения между вами были немного натянутыми.

Она сердито смотрит на меня, но затем её голубые глаза наполняются слезами, и она быстро моргает, глядя в ночное небо.

— Чёрт, Белла, — я беру её за руку и сжимаю её между своих ладоней. — Прости. Мне не следовало совать нос не в свое дело.

Она сердито шмыгает носом и наклоняет голову, чтобы провести пальцами под глазами.

— Нет, всё в порядке. Мне просто неприятно, что ты заметила. Я думала, мы прошли через это, но, очевидно, нет.

Она бросает взгляд на сцену, где пожилая женщина в просторном черном платье теперь висит на руке Уэста, смеясь над чем — то, что он сказал.

— Ты не обязана мне говорить, — я пытаюсь вернуть её внимание ко мне. — Забудь, что я вообще спрашивала.

Белла качает головой.

— Я обещаю, что расскажу тебе, только не сегодня вечером. Не здесь, хорошо? Мне понадобится нечто большее, чем бокал шампанского, чтобы закончить рассказ, и я бы предпочла сохранить это в тайне от своего отца.

Я морщусь.

— Да, я понимаю.

Она берет свой стакан газированной воды и чокается с моим, который всё ещё стоит на столе.

— Ну и вечеринка, да? Но, по крайней мере, вы с Оливером отлично смотритесь вместе. Я возьму фотографии у пресс — команда, и моя команда разместит их в аккаунте Оливера, хорошо?

Я тронута тем, что она спрашивает моего разрешения.

— Да, это было бы мило. Но поговори с Оливером, пожалуйста.

Её улыбка немного грустная, но она нежно похлопывает меня по руке.

— Конечно, но я уже знаю, что он согласится. Ты ему действительно нравишься.

Моё сердце подпрыгивает от её слов. Я беру стакан с водой и делаю глубокий глоток, чтобы скрыть свой дискомфорт. Белла видит только то, что мы с Оливером демонстрируем публике. Это означает, что мы отлично справляемся с работой, вот и всё. Это не значит, что какие — то чувства настоящие.

Оливер жестом приглашает меня присоединиться к нему на другой стороне танцпола, и мы позируем перед камерами. Я натягиваю свою лучшую улыбку и улыбаюсь ему, надеясь, что мы хорошо продаем нашу историю. Прессе всё нравится, особенно когда он притягивает меня ближе, что выглядит так, будто он целует меня в висок.

На самом деле он только бормочет:

— Пытка почти закончилась, я обещаю.

Я улыбаюсь по — настоящему, и я знаю, что фотографии получатся хорошими — нам достаточно комфортно друг с другом, чтобы это казалось искренним.

Когда мы возвращаемся к столу за основным блюдом, покончив с фотосессией, он небрежно кладет руку на спинку моего стула. Его большой палец касается моего плеча — сначала я думаю, что он прикоснулся ко мне случайно, но он делает это снова, медленной, обдуманной лаской. Сквозь прозрачный рукав платья я чувствую тепло его ладони и ничего не могу с собой поделать. Я наклоняюсь навстречу прикосновению, затем поворачиваюсь к нему всем телом, пока моё бедро не оказывается на одном уровне с его.

Белла делает наше откровенное фото, и я немного волнуюсь, опасаясь, что это может зайти слишком далеко, но заставляю себя расслабиться. Чем больше материала у нас будет на выбор при создании нашей истории, тем лучше.

Оливер на мгновение замирает, затем делает глубокий выдох и не сдвигает ногу, чтобы увеличить расстояние между нами. Я хочу знать, о чём он думает — к чему это ведёт. Он всё ещё просто притворяется или почувствовал то же влечение, что и я, когда мы танцевали?

Прежде чем я успеваю сделать вывод, приносят нашу еду, и мы снова отстраняемся друг от друга. Я едва ощущаю вкус того, что ем, что, возможно, и хорошо, судя по лицам окружающих меня людей. Филе — миньон в соусе из черного перца, которое должно быть идеально розовым в середине, прожарено до однородно — серого цвета, а картофельный гратен, хотя и восхитительный на вид, остывает к тому времени, как его подают к нашему столу.

— Кого — то уволят, — руководитель команды Монтгомери радостно смеётся, вытирая рот белой салфеткой. — Это было чудовищно.

Его жена решительно смотрит в свою тарелку, её челюсть напряжена, и она не реагирует на его грубое замечание. Я бросаю взгляд на Хёрста, благодаря звёзд за то, что меня наняла его команда, а не их конкуренты. Я не могу представить, что получу такой теплый прием где — либо ещё, и я не могу всё испортить.

Это означает, что я больше не буду прижиматься к груди Оливера во время танца, не буду прикасаться к нему под скатертью и не буду представлять, какими были бы наши отношения, если бы меня не наняли в качестве его девушки.

Мы бы никогда не встретились, если бы я не подписала то первое соглашение о неразглашении и не согласилась на всё это. Я должна помнить, что моя жизнь никогда бы не пересеклась с жизнью Оливера, если бы не какой — то злобный засранец, который пытается разрушить его карьеру. Это печальная мысль, и она убивает последние остатки счастья, которое зажег во мне танец с Оливером.

Как только наши тарелки убраны, я извиняюсь и иду в ванную. Соотношение мужчин и женщин на этой вечеринке настолько велико, что в туалетах нет очереди, но я все равно уделяю минутку себе, подкрашиваю губы и проверяю, не слишком ли помялось мое платье.

Я собираюсь уходить, когда в уборную входят две женщины, разговаривающие вполголоса. Я уверена, что один из них мне незнакома, но мне кажется, я где — то видела другую, может быть, около паддока? Она красива, как модель, выше меня на несколько дюймов и одета с непринужденной элегантностью человека, который привык к такой жизни. Она могла бы быть подружкой одного из других водителей…

И тут до меня доходит. Это женщина с фотографии Оливера, та, которую я видела в офисе Вероники в Саванне. Мои щеки вспыхивают, когда я вспоминаю, что они отфотошопили её бикини с фотографии, и я открываю рот, чтобы что — то сказать, хотя понятия не имею, что я должна ей сказать. Мне жаль, что ваша конфиденциальность была нарушена таким образом? Жаль, что вас втянули в эту неразбериху? Но это вызвало бы вопросы, на которые я не могу ответить. Предполагается, что я девушка Оливера, и, если уж на то пошло, я должна изображать ревность к ней. В конце концов, папарацци сделали вид, что они были вместе на той вечеринке всего месяц назад, а теперь Оливер встречается со мной.

Прежде чем я успеваю принять решение, она переводит взгляд с моего лица на платье, а затем на туфли и обратно. Даже её усмешка прекрасна, что, честно говоря, чертовски раздражает. Она важно проходит мимо меня к кабинкам, оставляя за собой шлейф дорогих духов. Её подруга спешит за ней, но бросает на меня любопытный взгляд.

Уф.

Я кладу помаду обратно в сумочку, захлопываю её и расправляю плечи. Я имела дело со злыми девчонками и знаю, что не могу позволить её поведению задеть меня. Но то, как она оценила меня и нашла что — то, чего во мне не хватает…Я качаю головой и выхожу из уборной, не желая перед зеркалами, когда она и её подруга вернутся. Я пробираюсь сквозь толпу к нашему столику, оркестр снова играет, и люди танцуют, хотя и с меньшим энтузиазмом, чем раньше. Беллы нигде не видно, но Уэст и Оливер всё ещё сидят там, близко склонив головы друг к другу. Я замедляю шаг, не желая им мешать, но Уэст поднимает взгляд и видит, что я неловко топчусь на месте. Он приподнимает подбородок в знак приветствия, затем хлопает Оливера по плечу и встает, чтобы уйти.

— В его стакане была вода или водка? — шепчу я Оливеру и сажусь рядом с ним.

Он улыбается.

— Вода. Я убедил его притормозить. В любом случае, он не большой любитель выпить и знает, что на таком мероприятии, как это, нельзя переусердствовать.

Говоря это, он смотрел вслед своему товарищу по команде, но теперь он сосредотачивается на мне, и выражение его лица меняется. Его брови хмурятся, и он тянется ко мне, беря за руку.

— Эй, что случилось? — спрашивает он низким, но требовательным голосом.

Я качаю головой.

— Ничего.

Я ненавижу, что Оливер заметил — это значит, что другие тоже могли это видеть. Мы дурачили всех вокруг, но, возможно, я не такая уж хорошая актриса.

Он наклоняется ближе ко мне и слегка сжимает мои пальцы.

— Ну же, Кин. Расскажи мне. Что — то случилось?

Я напряженно поворачиваюсь, оглядываю толпу и замечаю красивую женщину, сидящую за другим большим столом на другой стороне открытой террасы, рядом с водителем — французом Моро.

— Ах.

Покорный вздох Оливера заставляет меня оглянуться на него. Он морщится, затем переплетает свои пальцы с моими.

— Итак, ты познакомилась с Селеной? — спрашивает он.

Я наклоняю голову.

— Я бы так не сказала. На самом деле мы не говорили друг с другом, она просто…

— Она что — то сделала? — Оливер снова кладет свободную руку на спинку моего стула, только на этот раз это кажется скорее защитным, чем небрежным. — Я могу поговорить с ней, если хочешь.

— Нет, — быстро отвечаю я, крепче сжимая его руку. — Нет, от этого будет только хуже. Она просто странно посмотрела на меня, вот и всё. Не о чем беспокоиться, я обещаю.

Оливер мгновение изучает моё лицо, его серые глаза напряжены, затем кивает.

— Хорошо. Но ты должна сказать мне, если она сделает что — то ещё. Она… — он поджимает губы, словно сдерживая неприятное слово. — Она превращает сплетни в искусство, и все это знают, за исключением Моро. Бедный идиот так в неё влюблен.

Я позволяю себе бросить взгляд на пару. Она печатает в своем телефоне, пока он вертит в руке бокал шампанского, наблюдая за ней.

— Может быть, с ним она другая. Может быть, э — э, холодный образ она демонстрирует только публике.

Оливер, кажется, не убежден.

— Значит, ты полна решимости видеть в людях лучшее?

— Я её не знаю, — я пожимаю плечами. — Она меня тоже не знает. Возможно, мы обе неправильно истолковали нашу встречу в уборной.

Оливер хмыкает в ответ, и я знаю, что он считает меня наивной. Он назвал Моро бедным идиотом, потому что тот влюблен в свою девушку, что многое говорит мне о нём — и мне немного грустно. Оливеру пришлось нанять меня, совершенно незнакомого человека, чтобы выпутаться из того бардака, в который превратилась его жизнь. Моё сердце болезненно сжимается от осознания того, что я уже превратила его в какого — то несчастного героя, отчаянно нуждающегося в любви хорошей женщины, но возможно, он ничего этого не хочет. Возможно, наши с ним отношения идеально ему подходят.

Я бросаю взгляд на Хэкетта и его женуЗа все время ужина они ни разу не притронулись к еде и не обменялись и парой слов, которые не были бы похожи на ссору. Белла и Уэст, которые присоединились к нам за десертом, не разговаривают. Я мало что знаю Хёрсте и матери Беллы, но я знаю, что они в разводе, так что из этого тоже ничего не вышло.

Я сижу за столом разрушенных отношениях, и меня поражает, какой глупой я была, позволив себе развить настоящие чувства к Оливеру, даже если они в основном из разряда ‘Я хочу увидеть тебя обнаженным’. Возможно, этот гламурный мир просто не допускает успешных любовных историй — и в этом есть смысл. Ребята большую часть года в разъездах, почти без выходных. Даже если бы я следовала за Оливером повсюду, он всё равно был бы слишком занят, чтобы проводить со мной время большую часть времени, как я обнаружила на этой неделе. Его график сумасшедший, он забит таким количеством тренировок, стратегических сессий и пресс — конференций, что удивительно, что он вообще может спать.

Я добавляю к этому детей, и внутренне съеживаюсь. Любая женщина, у которой родился ребенок от гонщика Формулы–1, большую часть времени была бы подавлена и одинока, и ребенка, вероятно, растил бы бесконечный поток нянь.

Мою мысленную спираль обреченности прерывают официанты, ставящие на столы большие десертные тарелки. В тот момент, когда моя оказывается передо мной, я вздыхаю. Я рассчитывала на что — нибудь шоколадное или, может быть, местную выпечку, хотя в остальном всё было очень по — европейски, но это красиво оформленный клубничный чизкейк с великолепной, пышной клубникой в шоколаде сверху.

Оливер сочувственно морщится.

— Прости, Кин. Это отстой. Хочешь, я закажу тебе что — нибудь другое?

— Нет, всё в порядке, — говорю я. — Я не хочу никого беспокоить. Но ты можешь взять мой.

От чизкейка Оливера осталась уже половина, и он зачерпывает ещё ложку и со стоном слизывает сливки.

— Если это тебя утешит, то это отвратительно. Клянусь, это худшая часть ужина.

Мои губы растягиваются в улыбке.

— Врунишка. Тебе не нужно притворяться передо мной.

— О, слава Богу, — говорит он и набрасывается на мой чизкейк. — В этом стейке было недостаточно калорий для ужина. Я не знаю, о чём они думали, подавая микропорции спортсменам. И не волнуйся, после этого мы сможем уйти.

Я оглядываюсь. Гости всё ещё доедают десерт, и столы, за которыми сидят президент Формулы–1 и его коллеги, кажутся особенно оживленными, оттуда раздается смех.

— Я в порядке, — бормочу я. — Нам не нужно уходить раньше из — за меня.

Это было бы противоположно тому, для чего меня наняли, если бы я утащила его с вечеринки, где мы должны были представить чистую, отшлифованную версию самих себя.

Но Оливер качает головой.

— Не волнуйся, у меня есть план.

Когда обе наши тарелки становятся пустыми, он откладывает салфетку, допивает остатки газированной воды в своём стакане и поворачивается к Хёрсту.

— У меня начинает болеть голова, — заявляет он достаточно громко, чтобы даже Барклай и Рейвенскрофт подняли головы и прислушались.

Я ерзаю на стуле.

— У меня есть ибупрофен в…

— Тебе лучше немного отдохнуть, — прерывает меня Хёрст ровным голосом. — Мы увидимся завтра? Мы встречаемся в половине восьмого в вестибюле.

Оливер встает и протягивает мне руку.

— Прости, что прерываю наш вечер.

Слова, и его, и Хёрста, звучат отрепетировано, и я понимаю, что они, должно быть, придумали эту фразу как какой — то сигнал.

Поэтому я беру Оливера за руку и позволяю ему поднять меня на ноги.

— Всё в порядке, я сама очень устала.

Его глаза загораются, хотя он остается серьезным. Он поворачивается лицом к остальным, кивает команде “Монтгомери”, затем Белле и Уэсту и, наконец, кладет руку мне на поясницу, чтобы увести к лифтам.

Когда мы проходим мимо столика “Этуаль”, за которым сидят Моро и Селена, он маневрирует так, чтобы оказаться между мной и Селеной, как будто ожидает, что в меня полетят кинжалы, и защищает меня. Это милый жест, но я не могу допустить, чтобы он что — то значил. Он просто притворяется хорошим парнем, и он действительно заслуживает за это высших оценок.

Но я не так хороша в том, чтобы лгать самой себе, как другим, и есть крошечная, грустная часть меня, которая сожалеет о том факте, что Оливер на самом деле не мой.