Гуманоиды – так назвала для себя уже не совсем молодая сущность тех причудливых зверей, что всегда передвигались преимущественно на двух конечностях или же – «ногах», а двумя другими – «руками», пользовались, как хватательными приборами. Вернее, название им, а также прочим вещам, связанным с этим преинтереснейшим миром, давала не просто она сама. Это знание было подобно поверхностной памяти, что вбиралась ею при усваивании столь важной «похоти» из этих нечастых зверюшек. И постепенно её запас их «языковых понятий» становился больше и объёмнее.
На самом деле, переродившись из женского начала той «потаскухи», нимфа ощущала себя некоторой частью этого странного вида. И, признаться честно, ей нравилась общая форма тел его представителей. Хотя, несомненно, она сама отличалась от них, ведь у неё всё ещё не было их чувствительной и атласной кожи, не было свойственного им аккуратного и симпатичного лица, не было обыденных и плавных изгибов фигуры. Только начинающая познавать мирские тайны, эта второранговая особь, к сожалению, обладала лишь грубыми и острыми, вызывающими остережение и опаску, чертами внешности.
Но самой главной примечательностью, которую следует отметить, стало то, что сношения обычных животных носителей жизни более не приносили ей того количества энергии, которого для неё прежде хватало. И, вкусив однажды инфернальную «пищу» от тех двоих, она уже не могла желать чего-то, кроме как вновь такой желанной добычи.
…
Много циклов развивающаяся и растущая сущность продолжала обитать в своём не таком уж большом лесу. За это время она смогла застать врасплох, совратить и, разумеется, изнасиловать множество двуногих жертв. Тем не менее, она никогда не действовала бездумно. В её поступках всегда была логика, основывающаяся на наблюдении и анализе. А потому, зачастую, под влияние к ней попадали лишь молодые самки и самцы, которые, если она милосердно старалась сдерживаться, могли выжить после того, как её «жаждущее естество инферны» накормится ими до своей удовлетворительной степени. И, что забавно, некоторые из этих переживших страсть глупцов сами возвращались к ней в чащу, дабы им вновь были подарены те быстро угасшие, но оттого незабываемые ощущения.
…
Есть поговорка, что там, где падает капля, рано или поздно может потечь ручей. Именно это и произошло, когда с течением времени весть о неземных удовольствиях, кои можно найти в таящихся глубинах местной лесной гущи, разошлась в тихих, но многочисленных слухах близлежащей деревни. И поток тех, кто желал обрести невиданное упоение в объятьях эротических фантазий, воплотившихся в настоящие доступные реалии, стал расти и множиться, а слава о нимфе, одаряющей ими многих страждущих «паломников», в каком-то смысле, стала религиозной.
Гуманоидные разумы, самозабвенно шедшие на добровольную и порой смертельную жертву, давали довольному исчадью столь много энергии порока и становились столь зависимыми от этого литургического процесса, что, в конечном итоге, всеобще образовали полноценный, уверовавший в неё культ. И в этот момент любопытство инфернального творения, не различающего такие понятия, как «добро» и «зло», решило узнать, как далеко способны зайти ради «примитивного счастья» такие верные ей последователи, и как это может помочь ей преобразиться вновь.
…
Оргии, повальное увеличение численности «проникшихся верой адептов» среди деревенского населения, а также некоторых забредших путников; массовое насилие, целью которого было не убиение и причинение вреда, но жажда страсти и новых эмоций.
Всего одна, пусть и особенная, тварь Инфернума, смогла оказать немыслимое воздействие на Матернум, и единственное, что не давало пресечь эти отторгающие в своём наполнении события, была случайность, из-за которой порабощены оказались все, кто мог бы донести такие значимые сведения до стен иных ближайших поселений.
Они возносили её суть в своих действах, поклонялись ей и предавали этому воплощению безграничного распутства – греховный, но искренне обожествлённый образ. А затем ими было выбрано для неё имя…
«Апатэлес…» – то, что произносили в стонах от жаркой дрожи их сердца.
«Эпистатэс…» – то, частью чего биение в груди каждого из них хотело стать.
…
Тогда, вместе с инферной, сочащейся похотью, псевдо-живое существо начало неожиданно получать странную примесь, вызывающую всесоблазняющий в его монструозной основе, бесподобный вкус. Это явление, казалось бы, меняло всё его раннее естество, непрерывно возбуждало в нём эрос и заставляло желать дивного повторения этого «изменения» вновь и вновь.
И в перипетии судьбы, в смешении последующих практикуемых людьми соблазнов, обретающих с каждым разом более изощрённое приравнивание лика инфернумского отродья к лицу какого-то нового, пока не заявившего о себе Бога…
…Сущность сама не заметила, как стала красивее…
…Как стала «суккубом»…
…И как стала поглощать духовные основы своих иступлённых поклонников, что при этом не уничтожались, а преобразовывались и взращивались в её лоне в подобие «её самой», в преисполненных инферной «детей порока», в «инкубов»…
…
Но, как бы незаметны не были простым человечьим наблюдателям происходящие в обычной деревне и близ неё события, от глаз тех, кто уже достаточно сильно приблизился к подлинному свету божественности или тому, что можно назвать её извращённым аналогом, они укрыться никак не могли. Ибо как только в этом мире зародилось новое верование, в тот же миг потревожились чувствительные пласты всеобъемлющих, разномастных энергий, и «сущности куда как более властные» эти малые, но явные для себя поколебания отчётливо ощутили.
Недолго «Они» думали над тем, что делать с новоявленным, но родным для себя в общем смысле, повзрослевшим отпрыском похотливого слоя их чужеродного обиталища. И было ими сделано предложение этому, по их долгоцикленным меркам, «ребёнку» – о вступлении в свою семью в качестве младшей сестры.
Ведь, в конце концов, зачем им враждовать и ослаблять и так немногочисленный триедино-совместный «род», полнящийся, по большей части, лишь глупыми и примитивными, не понимающими иногда даже простых приказов, низшими рабами? Зачем им лишать себя такого удобного и потенциально-умного «инструмента»..?