Гербарист. Благословение смерти. Том 1 из 3

Глава десятая. Отрывок – 1

Сколько много потрачено времени,

И сколь мало осталось в душе…

Я стою в перепутии бремени,

Не желая меняться в себе…

***

# Взрослый Мир / Терра /

Столица человеческой Империи «Антроппа»

Тайные собрания проводились довольно часто. Всегда находились вопросы, требующие щепетильного отношения и не терпящие публичной огласки. Однако же, тайными такие интересные встречи были лишь номинально, ибо то, что обсуждалось на них, могло прямо или косвенно влиять на положение дел в обоих континентах данного мира. И потому, рано или поздно, по воле их же участников, некоторые части содержания скрытых разговоров, если те имели чрезмерно весомую значимость, затрагивающую простой народ, распускались в общественной массе, дабы банально подготовить ту к грядущим потрясениям.

Этот же разговор, проходящий сейчас в одном из секретных военных кабинетов, что располагались внутри глубоких, многоуровневых казематов под главным дворцом, был, несомненно, одним из тех, чьи будоражащие темы вскоре вызовут чрезмерный резонанс среди всех слоёв имперских жителей.

…

Здесь, в небольшом помещении, у дальней стены которого находился заурядный квадратный стол, сидели четверо необычайно важных для Империи человека, что, пожалуй, весьма отлично контрастировали своими одеждами на фоне посредственной и небогатой обстановки, окружающей их.

Во главе стола, поодаль от прочно закрытой и охраняемой двери, сидел старый, покрытый морщинами и сединой, уставший мужчина, одетый в аметистово-тёмный, строго расшитый рунными золотыми плетениями шёлковый камзол. На полу-облысевшей же голове его был водружён почти что неприметный, прозрачный обруч. И, тем не менее, несмотря на в целом непритязательный внешний вид, в этот дряхлом старике ощущалось зыбкое чувство власти и привычное от долгой жизни, пропитавшее саму изношенную душу, ощущаемое желание подавлять всех вокруг одним лишь своим присутствием.

Это был Диадохос из непрерывного рода Катактэтэ, тридцать третий Император, преемник завоевателей и тот, кто к концу своего бытия, пусть и не достиг чего-то особенного и выдающегося, чем мог бы похвастаться уже скоро «за гранью судьбы» перед своими могучими предками, всё же заслужил в народе уважение.

Грамотный, рассудительный, соблюдающий и заставляющий соблюдать закон; прощающий и умеющий не прощать. И сейчас, доживая свои последние года, он не испытывал сожаления о прошедшем через него времени. Всё когда-то закончится, и до конца, начертанного ему, он делал всё, что могло позволить его сердце.

По правую же руку от него, буквально символизируя этим своё сильное положение, сидела статная, облачённая в матово-фиалковый доспех, изящная женщина с глазами цвета кария и вьющимися каштановыми волосами, достигающими ворота из металла, что закрывал собой уязвимую шею.

Её звали Фюляхто Стэмма. И судьба у неё была незавидная.

…

Сирота, почти девяносто циклов назад найденная орденскими рыцарями на пепелище разграбленной деревни. Без родителей, без крова и без надежды на будущее житие. Однако воля Мира была на её стороне, а потому она заслужила к себе исключительное внимание, ибо аномальный источник энергии в ней неимоверно сильно излучал своё стремление к развитию.

За двадцать лет и зим, незаметно сменивших друг друга среди братьев и сестёр Ордена Светоборцев, опытные и мудрые настоятели смогли вырастить девочку достойно, привив той все необходимые качества, коими, по тогдашним нравам, должна была обладать «Истинная Слуга Империи». И, отправляясь в последующие сорок циклов на самые разные по опасности миссии, она с благодарностью лелеяла внутри себя всё то тёплое и светлое, что было даровано ей этими родными для неё учителями, многие из которых, к сожалению, ушли из-за старости на вечный покой.

За эти долгие годы она свершила множество деяний, прославивших её в народе. И, шаг за шагом, воительница поднялась по ступенькам каждого почётного ранга, коими мерили авантюристов. Бронза, серебро, платина, а в какой-то момент её жетон был выплавлен из орихалка, что добывался из костей высших инфернумских отродьев.

Фюляхто, как и её команда, неизменно следующая за ней с самого начала, обрела известность и добрую славу на просторах Империи, став одной из её элит. Молва говорила о них, барды слагали песни, а дворяне приглашали к себе на службу. Но всё это закончилось в роковой для них день.

Опыт битв, неукротимое рвение и желание доказать всем вокруг, что они – подлинные легенды, давали уже немолодым воинам надежду на то, что их знаменитая авантюрная команда действительно готова ко встрече с чем-то, уничтожение чего навсегда вписало бы их имена в историю. И оттого они решились отправиться на охоту за объявившимся порождением скверной гордыни, являвшимся драконом.

Погоня за ним была изматывающей, трудной и с каждым прошедшим днём знаменующейся новой выжженной деревней или же новой разгромленной крепостью. Тысячи людей погибли за то время, что они его преследовали. И не было никому пощады во всёсжигающе-гибельном, искажающем пламени чудовища, кое решило выйти из спячки, дабы вновь утолить свою безумную жажду подчинять и уничтожать.

Но всё-таки древний монстр был нагнан, и всё-таки с ним состоялось битва. Правда, она была не равна. Ведь их противник, существо иной мощи и природы, наглядно показал в жестокой и кровавой бойне, что порой обстоятельства сильнее личных желаний.

Тогда Фюляхто потеряла всю свою команду. Её братья, её сёстры, все они, которые решили отправиться за своей боевой сестрой на поле брани и в логово гибели, были растерзаны, убиты и сожжены.

Всё её обожжённое тело в оплавленных доспехах было почти мертво, сил в ней больше не оставалось, и смысла сражаться для неё уже не виделось. Но она была воительницей. Всё детство её воспитывали не бояться смерти и не отступать в тот миг, когда выхода нет. И в кругу павших друзей, с которыми она разделила многое своё горе и ещё больше радости, напротив твари, что посмела их всех так изуверски у неё отнять, что-то внутри её души резко изменилось.

Энергетический источник в повреждённой голове наконец-то развился, осуществил свою эволюцию и даровал контроль над энергией жизни столь властный, что его хватило, дабы она встала и бросилась на крылатую тварь в последний раз. И поверженная дева, подобно взрывчатке, стала разрывать мощную инфернальную грудь надменного и горделивого отродья своими свирепыми ударами, оборачивающимися взрывами.

Когда же в монструозном туловище инормирной воли зияла огромная дыра, внутри которой покоилось чудовищное, разорванное сердце, тело воительницы сделало свой последний вдох и рухнуло прямо в кипящую от греха, фиолетовую кровь Инфернума. И как бы не было парадоксально, Фюляхто не умерла в тот злополучный день, ибо её пульсирующий источник энергии, претерпевающий различные метаморфозы, стремился выжить, несмотря ни на что, а потому в течение тех многих часов, что она провела без сознания, он адаптировался, подстраивая под эту адаптацию и плоть своей носительницы.

В тот же момент, когда средоточие энергий в изменённом теле этой женщины обрело оконченный вид третьей формы, что нарекалась «очагом», её человечьи веки открылись, смотря на всё вокруг с того мгновения как-то иначе, отражая порой фиалковый блеск.

Но нет, она не стала другой, и не была подвержена влиянию злостной инферны, однако же что-то в ней окончательно сломалось и перестроилось. Она лишилась всех, кто был для неё семьёй, и невзирая на то, что получила ту силу, о которой и мечтать никогда не могла, осталась по-настоящему одинокой.

И, тем не менее, так она по праву стала наёмником мифрилового ранга, удостоилась титула «Героя», дарованного ей лично Императором за проклятый подвиг, и согласилась на его же предложение стать Маршалом войск человеческой Империи, заняв пустующее место, на котором пребывала и до сих пор.

Фюляхто «Неразрушимая», как назвали её в народных сказаниях за то, что тело у неё считалось невосприимчивым к огню и ядам; одна из тех, что стали легендами человечества. Но, однако же, внутри, в самом центре духа своего, давно уже была она разрушена; и каждый вновь прожитый, ненавистный день презирала она себя за то, что не смогла спасти хотя бы тех немногих людей, что, к её вящему несчастью, оказались для неё самыми важными на свете.

…

По левую руку от Императора сидел тот, кого немыслимо давно нарекли, а затем испокон веков свято продолжали нарекать, – «первый представитель божьего замысла».

Мужчина среднего возраста, темноволосый, по-простому коротко стриженный, обладающий глазами совершенно непримечательного, серого цвета. Смотря на него, можно было бы сказать, что это, непременно, самый обыкновенный человек. Однако же всё это было лишь ширмой, ведь в действительности он являлся самым могущественным гостем в этом скрытом от ненужных свидетелей, маленьком переговорном помещении.

Аллягэ Соматос, собственное имя и название рода для которого были не важны, ибо привык менять их, как нечто непостоянное, жил в этом Мире или же существовал по милости своего Божества уже тысячи циклов. Пожалуй, его личность и его дух были настолько древними, что можно без превратностей рассказать, как он видел первые попытки людей образовать племена, как кровь проливалась в борьбе дикарей, и как на землю ступила своей нежной поступью та, ради которой он был готов убить себя или кого-то другого в бессмысленном до того мига бытии.

«Она» увидела тогда в нём что-то, выбрала его среди сотен иных душ, и нарекла свои «голосом». А он верой и страстной преданностью служил ей, радуясь всегда, каждый раз, как ребёнок, её проявлениям в виде шёпота или же миражей, напоминающих женское, бесподобное и умиротворённое лицо, виденное им однажды.

А когда подошёл срок его жизни к концу, «она» переродила его в новом теле, кое принадлежало только что родившемуся первенцу.

И так продолжалось из раза в раз. Люди сменяли друг друга, Императоры жили, умирали, и на трон восходили следующие носители святой фамилии. Войны пред ним начинались и заканчивались, а в некоторых из них погибал и он сам. Однако неизменно, как и прежде, дух его снова воскресал в новорождённом теле, помня себя прошлого, а ещё – всецело ту, ради которой вновь стоит жить и служить неистово.

За прожитые годы этот неуспокоившийся человек, будто бы старый и забытый, давно канувший для всех в забвение паук, охватил своей бескрайней, жуткой паутиной всю Империю. Можно сказать, он знал обо всём, что происходит в ней и на её улицах, и многое происходило по его невидимой указке. Он решал, какие законы издавать, именно он решал, кого наказывать, а кого помиловать, и только он принимал решение о том, кому из преемников династической крови править.

Впрочем, всё, что он делал, делалось им лишь ради света над людским народом, ради Богини, кою он любил и по просьбе или же велению которой гибли те неугодные, коим счёта уже нет. Всё, что он делал, делалось потому, что «она» должна была быть по-настоящему довольна, а навсегда закрепившийся за ним сан «Единого Первожреца» отлично помогал в этом многообразии необходимых к исполнению, очень важных дел.

…

Напротив же Императора, заняв место докладчика, как-то по-спокойному грозно расположился необыкновенно мускулистый, крепко сложенный, крайне плечистый и высокий, а также облачённый в бордовый, покрытый будто бы живой чешуёй, довольно красивый и прочный доспех, сурового вида зверолюд из небезызвестного, медвежьего племени. И личность его было спорной…

Говоря откровенно, этот последний здешний «гость» был противоречивым даже по меркам своего лохматого и буйного народа, одним из старейшин которого он являлся по праву силы, а также статуса главы клана, тянущего за собой дурные и разные слухи.

Звали его знаменитым на все имперские земли, ропотным именем Энисхютэс, ибо боялись его и не смели перечить ему даже уважаемые среди медвежьей крови, могучие соплеменники. И причины на то были. Ведь даже род его, старинный Саркас, был вырезан из истории мирской и просто перестал существовать, когда посмел отречься от потомка своего и вызвать его жестокий гнев.

Бурая, гладкая шерсть на зверином и слегка оскаленном тёмными клыками лице мерно поблескивала в свете артефактных ламп, работающих на магической энергии, что исходила из самого ядра планеты, из утробы мирской и сокрытой.

Глаза хищные и по-потаённому злые рассматривали присутствующих людей, как некую добычу, что трогать запрещено, но желать не возбраняется. Казалось, это существо, носящее также ранг мифрилового авантюрного воина, дополненный титулом сильнейшего из них, а потому также являющееся высшим гильдейским главой, больше в природе своей похоже на настоящее чудовище со страниц бестиария, нежели чем на разумное создание мира.

Однако же людской Империи было выгодно иметь такую необузданную тварь как можно ближе к трону. Императору, что был опытным правителем, Единому Первожрецу, что знал о манипуляциях всё, Маршалу армии, коя не хотела лишней мороки с поимкой этого отродья, по ошибке зовущегося зверолюдом, – всем им было проще держать это кровожадное существо у себя на виду. И, приучив то к поводку в виде зависимости от собственной власти, даруемой его высокой должностью, получить над этим мерзким уродством хотя бы частичный контроль. В конце концов, если бешеную собаку можно натравить на врага, то не стоит избавляться от неё напрасно.

…

Вседержатель имперской воли, простой старый человек на закате своего пути, снисходительно и без презрения посмотрел прямо в глаза медведе-подобного гуманоида, не сводящего с него своего агрессивного взгляда.

– Нам всем известно, господа, общее положение дел по вторжению, однако… – старик, являющийся монаршей особой, начал, наконец, долгожданное собрание. – Однако сегодня достопочтимый глава гильдии, Энисхютэс, принёс нам намного более подробные сведения о происходящих близ леса Апокосмо событиях… – Император медленно обвёл свою «правую» и «левую» стороны взором, а затем коротко кивнул зверолюду, давая тому возможность говорить.

Последний представитель рода Саркас усмехнулся. Ему претила необходимость отчитываться перед всей этой разномастной швалью, что была бессильна перед ним, но возомнила о себе невесть что.

Дворяне, бароны, графы, герцоги… Вся эта грязь была лишь пылью для него, кою он бы прирезал, а после побрезговал есть, ведь даже желудок будет против этого высокомерного и великосветского дерьма.

– Ну что ж… – прорычал он, постукивая когтем по столу. – Тогда, пожалуй, начну, вам ведь очень интересно, – на его морде появилась острая, злая ухмылка. – Для исследования области, что оказалась так вероломно захвачена, были отправлены несколько групп разведки, из всех членов которых выжить и вернуться смог лишь один единственный человек, – в глазах его блеснул огонёк насмешки и явного презрения. – Как понимаете, числа скромные, – помещение огласил медвежий смех, от которого любому неподготовленному свидетелю стало бы жутко. – Все пять отрядов полностью уничтожены, а останки едва ли можно назваться чем-то привлекательным и целым…

– Ближе к сути… – нарочито отстранённо произнесла Фюляхто, думая о чём-то, что для неё было более значимо и каждый раз отрицалось ею, потому что это решение было бы предательством всех тех, кто погиб за неё.

Но, впрочем, эти слова были сказаны не просто так.

Героине не доставляло никакого удовольствия слушать этого мерзкого «зверя». Более того, она отчётливо осознавала, что скрывается внутри этой падали, и какие мысли витают в его извращённом разуме.

– Не указывай мне… – прервался Энисхютэс, сверля своей явной ненавистью эту жалкую суку, которой самое место было в грязной яме для отбросов.

– А то что, покусаешь меня, бедный медвежонок..? – улыбка женщины бесила звериное нутро чрезмерно сильного воина, но всё же он не зря считался сильнейшим среди всех прочих авантюристов. И потому умел контролировать как себя самого, так и держать свою необоримую ярость в узде. По крайней мере, до поры до времени.

Единый Первожрец вздохнул, и гнев с раздражением у обоих участников спора утихли и успокоились. Такова была суть его Богини, и такую духовную способность он получил от неё в дар.

– Я продолжу, коли никто не против, – пренебрежительно прорычал Энисхютэс, доставая из своей сумки шкатулку, расписанную старинными маскировочными рунами, а затем вытаскивая из неё два переливающихся энергетической дымкой, матовых шара на подставках – Это… – коснулся он первой сферы. – Слепок воспоминаний того разведчика, что всё-таки добрался обратно до штаба, а это… – когтистый палец дотронулся до второй сферы. – Собранные вместе, такие же слепки воспоминаний всех выживших оракулов, что почувствовали недавно происходящие события и попытались их увидеть, – его тихий на этот раз смех снова разнёсся среди каменных стен. – Небезуспешно, как понимаете…

Император покивал на эти слова:

– Значит, – заключил он пальцы рук в клеть, – из их сознаний всё-таки удалось что-то добыть..? – вопрос, разумеется, был задан больше для иных слушателей, нежели для него самого.

– Удалось, – ощерился своей пастью оборотень. – Но частично, и только из тех, кто не поглощал основной объём видения, – его язык прощупал острый клык. – Главный же провидец, через которого первично проходил, фильтровался, а затем распределялся весь тот поток от инфосферы, скончался спустя несколько мгновений после начала; мозг его, равно как и «друза энергии», просто оплавились и выгорели. Отвратное зрелище… – он хекнул и посмотрел на «незамечающую» его воительницу, желая ей этого же самого, но только после того, как сполна отомстит зазнавшейся мрази за всё то неуважительное отношение, коим она его одаривала. – Впрочем, и остальных оракулов едва ли можно назвать живыми, – пасть его выдохнула клубок пара. – То, что они увидели, повергло их в состояние кошмара; и даже у меня шерсть встаёт дыбом от исходящего от них психоза…

Аллягэ, представитель Богини, скептически взглянул на две сферы, что опасливо поблескивали в окружающих потёмках, ибо света от ламп было всё-таки недостаточно:

– И ты предлагаешь, чтобы теперь мы лицезрели те видения..? – произнёс он, выделяя в своих словах отчётливый сарказм.

– Смотреть или нет, это дело твоё, божий раб, – ответил ему так же саркастично Энисхютэс, ожидая дальнейшей развязки сего тайного вече. – Во всяком случае, разве не в такие моменты проявляется истинная вера в ту сущность, что тебя «оберегает»..?

Казалось, в отражении глаз церковника что-то зашевелилось; будто бы нечто святое и проклятое взялось за края друг друга и начало кружиться в хороводе безумия.

– Антропосия… – сокровенно и тихо прошептал верховный священнослужитель. – Это не сущность и, к великому прискорбию, не наша всеобщая мать; но всё же, оглядываясь на человеческую судьбу, она та, что испокон веков оберегает нас, людей, и рада хотя бы лишь нашему послушанию пред своими простыми заветами терпения, – его ладонь легла на поверхность первого шара, что содержал простые частицы памяти человека, бывшего слугой разведки. – А ещё она всегда говорит своим детям, что нет ничего постыдного в страхе, – он мысленно приготовился к трудному для восприятия процессу. – Постыдно – не пытаться его укрощать… – и эти чужие воспоминания потекли к нему в пытливый и опытный разум.

…

Менталисты достаточно хорошо постарались очистить этот мента-слепок, сделали всё возможное, чтобы избавить его от всего лишнего, цельно скомпоновать, а затем аккуратно подготовить к «употреблению».

Пожалуй, полезно будет также сказать, что данную технологию извлечения и передачи памяти от одного субъекта к другому, хоть и урезанно и отчасти, но всё-таки позаимствовали у ненавистных всем отродьев жадности, кои самостоятельно, посредством лишь своих собственных энергетических источников, воспроизводили её без всяких приспособлений артефактного типа на более высоком и качественном уровне. Впрочем, для хрупкого смертного мозга было вполне достаточно и уже того, что имелось.

…

Пред помутневшими и закрывшимися очами жреца открылась картина прошлого бытия. Сейчас он был членом одного из нескольких развед-отрядов, что в действительности являлись наёмничьими группами, кои решили подработать на Империю и свои небольшие нужды. Человеческому государству их было не жалко, ведь, по сути, вся гильдия авантюристов была направлена на формирование расходного ресурса, который можно было бы без зазрения совести и ответственности пред военным командованием, не терпящим жертв среди профессиональных солдат, использовать для решения нетривиальных задач и в качестве свободной рабочей силы.

В год наёмники гибли десятками и сотнями, к их жизням всюду относились так, как относятся к простым разменным монетам, которые были нужны лишь для получения чего-то более важного и весомого. Но это мало кого волновало, ибо всегда и неизменно вместо ушедших на тот свет приходили новые рекруты, готовые взяться за любую стоящую авантюру, только бы выйти из бедности или же получить почёт и, быть может, славу в том обществе, о лицемерности которого всякий странник пытался не думать и забыть. Впрочем, любым, даже непростым и значительным рассуждениям должна быть мера, а потому…

Аллягэ вместе со своими «товарищами» двигался скрытыми путями, пролегающими через речные каналы и холмистую местность к отмеченному на карте, таинственному периметру, кратко обозначенному, как «захваченная территория». И, что странно, чем дальше он и его спутники продвигались, чем ближе они становились, тем отчётливее ощущали непонятную и угнетающую тревогу, желание отступиться, развернуться и пойти назад; набатом звучало предостережение будто бы самого Мира, что хотел попытаться спасти своих детей. Однако миссия была взята, часть денег была получена, и честь их наёмного отряда совершенно точно не должна была быть посрамлена.

И вот, наконец-то, они достигли некой границы, явственной черты, что, казалось, отражалась не только на пожелтевшем от пыли и влаги пергаменте, но и на каком-то незримом спектре бытия, который отчётливо чувствовали все их настороженные души. А ещё, это неосознанно воспринималось как нечто, что было неподвластно мирским законам; и потому там, в том месте, где теперь господствовала вражеская и неизвестная воля; там, куда им предстояло зайти, они, в самом красноречивом и откровенном смысле, безвыходным решением отдавались на милость чему-то чужому и холодному, а также совершенно отличному от пронизывающей всю их бренную плоть и материю вокруг, родной и тёплой жизни.

…

Особыми примечательностями, что они ранее заметили, но теперь при помощи наблюдательных линз смогли разглядеть, взобравшись на небольшие пригорки, которыми издавна полнилась эта местность, были чудаковатого вида каменные глыбы. Врытые в землю, грязно-серые, примерно пяти метров в высоту и один метр в обхвате, эти изваяния чем-то напоминали нескладные человечьи торсы, покрытые вычурным, отторгающим татуажем из каких-то синеватых символов или пока что неразличимых, магических рун. А ещё в разуме намекающе и остерегающе создавалось впечатление, словно данные сооружения физически определяют грани пограничья и начала того, куда идти ни в коем случае не стоит. Однако выбор был уже сделан…

Шаг первый, второй, а затем третий, и вот позади уже далёкие, мелкие холмики, с которых прежде вёлся осмотр этого гнетущего от преддверия неясной беды, спокойного и беззвучного ландшафта, время на котором как будто навсегда замерло.

Они находились под действием амулетов сокрытия, что были последней разработкой военных артефакторов, а потому отданными им Империей не просто так. А, во-первых, для повышения шансов на успех. И, во-вторых, с целью более лучшего и точного изучения возможностей нового противника.

Поэтому же каждый член их отряда был невосприимчив в энерго-визуальном спектре; иными словами, – полностью невидим и скрыт от каких-либо возможных радаров. Впрочем, несмотря на всю эту дороговизну их оснащения, что-то всё равно не давало покоя.

И сейчас, глядя на пасмурное, блеклое и непроницаемое для слабого солнца, тихое небо, там, в вышине, улавливались какие-то странные оптические искажения. И, наверное, для многих свидетелей сего непонятного зрелища, это осталось бы простой, мало изученной природной аномалией. Однако же наёмники знали, на что обратить своё внимание. А потому постепенно, среди хаотических поблескиваний в небесах, ищущие глаза стали различать черты появляющихся лишь на мгновение, тонких, формирующих жуткий силуэт, парящий высоко над бессильной и смиренной землёй, – граней гигантского, известного теперь на весь мир, внушающего страх в сердца, эпохального октаэдра, что наречён был в народных слухах и домыслах Цитаделью смерти.

Лидер отряда, в чью личность не хотел вдаваться Аллягэ, решительно сделал последний шаг вперёд и пересёк теперь отчётливо ощущаемую глубинными, а также давно спящими инстинктами человеческого естества – границу.

В какой-то миг, не замечая ничего плохого со стороны чего-то неведомого, авантюристы внутренне расслабились, но внезапно, и отчасти жданно, всё изменилось.

Руны, коими были разрисованы стоящие по бокам, на расстоянии сотен метров, неестественные глыбы из камня, вспыхнули голубым светом; ещё через секунду внутри двух ближайших таких статуй что-то щёлкнуло, а затем, будто бы из животов, кои открылись в их чудовищных туловищах, выбралось нечто маленькое, трещащее, но такое же каменное.

Цилиндрические, сантиметров тридцать в диаметре и где-то пятьдесят в высоту, с механическими парами клешней вместо рук и ног, оба этих появившихся врага, также покрытые странной росписью неизвестных знаков, обозначающих явно какую-то чужеземную письменность, прокрутили верхние части своих тел – на манер голов без имеющихся шей, на долю мгновения зафиксировались на целях, коими выступили незваные вторжденцы, и одномоментно устремились прямо к ним, невзирая на то, что те должны были быть невидимы и неслышимы.

Всё происходило настолько быстро и пугающе, что отреагировать на возникшую опасность вовремя и, что немаловажно, должным образом, удивившиеся наёмники просто-напросто не успевали. Неверие в собственное разоблачение до последних секунд вызывало среди них сомнения в том, как именно следует действовать, дабы не усугубить ситуации ещё более. А потому то единственное, что успел сделать собравшийся с мыслями их капитан, это выставить свою пару сабель вперёд, попытавшись отразить атаку движущегося на него убийственного творения. Но, однако, ему не удалось даже остановить его…

Верхние клешни-лезвия маленького механизма, возникшего ровно пред этим оторопевшим, скованным паникой человеком, раскручивались с такой немыслимой скоростью, что неуловимо размывались для обычного и несовершенного зрения своего соперника. Клинки же примитивного оружия, подставленные под этот разрезающий всё «набег», беззвучно скрипнули и развалились на несколько ровно срезанных частей.

Но конец сего нападения ещё не настал, и едва лишь осколки теперь бесполезного металла начали своё медленное падение к земле, в воздух брызнула тёплая кровавая пыль, сменившаяся резким, но после обрывчатым фонтаном крови, рвущимся прямиком из шеи, голова от которой была без заминок спилена обагрившимися, холодными лезвиями того изобретения, что не знало чувств и эмоций.

Аналогичное действие произошло в этот момент и с другим членом отряда, что стоял поодаль и тоже не смог выстоять под сверхострым ударом сверхбыстрого врага. Кисти рук его, отрезанные мгновенно, пали вниз, а после рядом с ними пала и голова, затуманивающийся взгляд которой выражал лишь только непонимание и поражение…

И, тем не менее, несмотря на столь скорую расправу над двумя авантюристами, бой никак не прекратился, а наоборот – стал набирать ещё больший размах, насыщенный хладной жестокостью своих жнецов.

Раз, два, три… Кровавая череда смертей крутилась вокруг Аллягэ, что невольно оказался в самом центре сего действия, описываемого лишь одним словом – «вакханалия», коя торжествующе расцвела в этом беспощадном побоище.

Скрежет, скрип, треск, и всё это смачивалось чавкающей на стыках каменно-механизированных машин, тёмно-алой кровью, текущей по их монолитно-серым телам, подобно дёгтю и какой-то грязи.

Неживая, но ещё горячая плоть его напарников, изувечно и филигранно раскромсанная на большие и малые фрагменты, подобно забитому и разделанному, мясному скоту, окружала его и внушала собою шок и оторопь. Лязг клешней и лезвий превратился для него в нечто отдалённое, нежаланно-фоновое, но неминуемое. И он, или, вернее, тот, чьим взором довелось ему сейчас всё это видеть, просто смирился.

Глубокий вдох и такой же выдох, закрытые глаза, выроненный меч, ожидание. Секунда потекла за секундой, словно патока по дереву жизни. Незримо настала минута, а за ней и другая, и потом следующая… Но конца этой истории и гибели её героя почему-то никак не случалось; про него будто бы все позабыли и бросили здесь, во тьме, посреди отчего-то не дающей ему упасть в себя, бедственной пропасти.

Трясущиеся, зажмуренные веки недвижимо стоящего, дрожащего человека медленно открылись, и свет ненадолго их ослепил. Всё по-прежнему было так же. Вокруг, как и прежде, лежали бездыханные тела тех, с кем он был «знаком». Кровь, сочащаяся из них, продолжала спокойно изливаться на пожухлую, невысокую траву, впитываясь в чернозёмную почву, а ветер, как и до этого, был беззвучен и спокоен. Однако что-то было не так, и удаляющиеся к своим статуям вражеские механизмы, сотворившие этот ад, отчётливо давали это понять.

– «Бежать…»

Чужие мысли промелькнули в разуме Аллягэ.

– «Бежать.!!»

Незаметное безумие с чужими словами прокралось в сознание жреца.

– «БЕЖАТЬ!!!»

И всё его естество охватил ужас, смешанный с неподдающимся объяснению, тревожным и спасительным, неконтролируемым желанием жить. И он побежал, бросился назад, прочь от этого места, где не было ничего кроме смерти и погибели; сорвался бежать, не останавливаясь, не щадя бьющейся исступлённо груди своей. А затем, когда минуло так несколько часов, упал без сил и провалился в беспамятство…

…

– Вх-а-а-а..! – резко открыл свои серые глаза священник, вначале не понимая, где находится, и кто сидит рядом с ним. Однако же уже через мгновение этот эффект от помутнения рассудка спал, и воспоминания – свои и чужие, аккуратно разделились между собой, возвращая былое, очищенное здравомыслие.

В конце концов, в отличие от простых обывателей, кои после подобных сеансов, направленных на просмотр заёмной памяти, могли потерять своё «Я» и измениться, став гибридом из нескольких личностей, он был достаточно натренирован за множество прожитых жизней, хотя и не являлся признанным менталистом.

– Значит, всё-таки выжил..? – с усмешкой и тоской спросил риторически Энисхютэс, скалясь своей клыкастой, звериной мордой. – Ну что же, молва о навыках Первожреца действительно не лыком шита, – он обвёл его своим изучающим взглядом. – Скажи, твоё «божество» ведь тоже всё видело..?

Несмотря на весь свой жестокий нрав и маниакальный образ мыслей, Энисхютес был умён, если не сказать, что порой даже чересчур; а хитрость и подлость его, подобно тайным личинам, и вовсе пугали. Репутация изверга, не прощающего ошибок, садиста, охочего смотреть за тем, как жертвы выдуманных игр сами себя убивают; всё это произошло не с пустого места. И за множество тех циклов, что он ходил по этой полнящейся чужими грехами земле, действия его и бездействие погубили сотни, если не тысячи жизней. А потому не стоило обманываться его диким и невместным внешним видом, что так рьяно и открыто вещал о нём, как о простом и глупом, несдержанном звере.

– Да… – всё ещё восстанавливая дыхание и оттого не подняв своих серых глаз, кратко проговорил в ответ мужчина. – «Она» лицезрела всё вместе со мной…

Император, что прежде всё это время наблюдал за трансом своей «левой руки», параллельно вспоминая ту рукописную и краткую сводку информации, которую ранее получил от шпионской службы, был в раздумьях. Чересчур много обстоятельств в ней не давало ему покоя, и слишком невозможной казалась та картина, которую они рисовали в его старой голове. Впрочем, эту же информацию получила от него лично и Фюляхто, ибо являлась одной из самых значимых имперских фигур и выступала той, что была ему преданнее любого имперца, кои находились подле него. Что же касается Перворжреца, то стоит сказать, что он неспроста имел всё своё огромное и обширное влияние в громадном человечьем государстве, а также абсолютно для всех в нём был первым и главным лицом Богини людской и вторым доверенным лицом непосредственно самого Диадохоса Катактэтэ. В конце концов, именно его слуги-шпионы сообщили ему эти сведения; именно его наставления в образе почтенного, давно почившего старца позволили выжить тогда ещё глупому ребёнку среди дворцовых интриг и встречать сейчас, возможно, новую эпоху для всего мира, прозванного на всех трёх языках величественно «Террой»; и именно его покровительство, как втайне бессмертного «серого кардинала», помогало удержать власть над Империей в престарелых, уставших руках некогда могущественного, древнего рода, и иметь возможность передать её своим потомкам.

– Аллягэ, – обратился к нему Император, не поворачиваясь налево, где тот сидел, – видения из воспоминаний… – между своих пальцев он перебирал необычные бусы из мелких, костяных дощечек и хрусталя. – Они соответствуют раннему докладу..?

Священник коротко кивнул:

– Верно, Ваше Величество, – а на его обычном лице, мрачном от здешних теней, было согласие. – Это, действительно, оказалось правдой…

Фюляхто Стэмма, единственная женщина из сидящих здесь людей, она же – личная охранница императорской жизни и Маршал всех имперских войск, безэмоционально взглянула из-под своих вьющихся волос на медвежьего оборотня, который всё это время презренно разглядывал её:

– Озвучь подробности данных обстоятельств, Энисхютэс, – борьба мех их глаз, что возникла сразу же, могла продолжаться вечно. – Всё, что тебе известно на сегодня, – но воительница холодно оборвала её, вновь став безынтересной к своему оппоненту.

Медведь усмехнулся:

– Предварительный анализ таков, – начал он насмешливо-рычаще свою речь. – Вражескую территорию по всему её периметру окружают некие механо-магические сооружения-форпосты, в которых содержатся боеспособные, вероятно разумные, артефактные машины, не уступающие своими навыками нашим искусным бойцам, – его хищные глаза окинули всех взглядом. – По прикидкам моего отдела аналитики, уровень их сил примерно равен второму этапу развития энергетического источника. При этом, если соотносить их с имеющимися у нас мастерами, то друза энергии должна являться исключительно законченной в своём росте, то есть быть в состоянии прямо перед границей следующей ступени эволюции, – в голосе его бархатно-зверском всё более сквозила издёвка над человеческими ресурсами, что смешивалась однако, между делом, с каким-то странным восхищением перед таинственным врагом. – Только в таком случае их скорость и мощь будут более-менее соответствовать друг другу…

– И это всё, что удалось выяснить о вражеском вооружении..? – спросил Аллягэ, что в этот миг массировал свои пульсирующие от недавнего напряжения виски.

Энисхютэс на это лишь тяжело вздохнул:

– На данный момент никто из развед-групп не смог пройти дальше границ, – хотя звериное нутро оборотня жаждало и требовало жестоких вызовов пред судьбой, всё-таки он умел ценить свою собственную жизнь, а потому отчётливо понимал и то, что если человеческая Империя падёт, сгинет с большой вероятностью и его народ. Поэтому приоритеты он расставлял выверенно, правильно и оттого сейчас, всё же, говорил только правду, без всяческих выгодных ему утаек. – Что происходит «по ту сторону завесы» пока что практически неизвестно, так как… – его широкая пасть приоткрылась и наигранно зевнула, показав всем отчасти короткие, но беспрецедентно острые клыки. – Помимо обозначенных подле неё форпостов, имеется и магическое поле, блокирующее всяческие следящие артефакты, божественные талисманы и какие-либо заклинания, – он лукаво, играючи приощерился. – Об «Апостолах Тьмы», как их прозвали в массах, смысла говорить не вижу, ибо пока они себя больше не проявляли. Ну а, касаемо ситуации с новыми «героями»… – медвежьи скулы странно напряглись. – Там всё весьма мутно и неразборчиво; вы все и сами хорошо об этом осведомлены…

Император, слушая доклад, действительно не узнал для себя ничего нового. Картина, которую он собрал ранее из отдельных неровных пазлов, хорошо ложилась на те факты и доводы, которые обстоятельно и по-своему озвучил сейчас непокорный гильдейский глава. Однако же оставалось ещё одно незакрытое тёмное пятно, бросающееся в глаза, и потому взор его коснулся второй, нетронутой ранее сферы, хранящей воспоминания почти погибших, обезумевших оракулов, что почувствовали и пожелали пронаблюдать за событиями, случившимися несколько недель назад, однако о сути которых оставалось лишь только догадываться.

– А что по делу о «происшествии»..? – задал он свой последний важный вопрос, задумчиво смотря на обычный, казалось бы, матовый шар-хранитель.

Энисхютэс поймал императорский взгляд и с сожалением усмехнулся:

– Я не знаю, Ваше Величество, – в его сузившихся зрачках отразился мерно поблескивающий в здешнем свете, этот же самый пресловутый шар, в коем словно бы мерцал неуловимо для зрения, чужеродный огонёк. – И, полагаю, никто в Империи, среди «здравомыслящих», доподлинно не знает, что в действительности «это» было. Однако же одно я скажу точно… – неоднородная радужка плескалась в диких глазах. – То, что сокрыто в этом слепке, те ответы, что таятся в его нутре, не выдержит ни ваш, ни мой, и, вероятно, ни даже «уважаемой» женщины по имени Фюляхто, разум. – предвещающий взгляд его испытывающе обратился к названной деве-воительнице, однако вновь так ничего и не достиг, ибо та проигнорировала очередную провокацию, оставшись непреступной. – В конце концов, маги так и не смогли как-либо обработать содержание данного артефакта, и в нём по-прежнему находятся примеси энергий, прежде незнакомых нашей науке…

Аллягэ же, что осмысливал в этот миг всю сложившуюся ситуацию и свой долг, как Первожреца человеческой религии, внутренне помолился «во славу Антропосии» и после согласно отозвался на разговор:

– Он прав, Мой Император, – голос священника был ровным, полно уверенным. – Увидеть опасные воспоминания надлежит мне, а не вам или же нашему Маршалу, – сознание его снова ощутило в себе присутствие родственной божественной воли. – Сейчас, по моему разумению, я один из тех немногих жителей Империи, кто верен ей, а также способен погрузиться в эту непонятную память и, возможно, вернуться назад.

Никто из трёх присутствующих в комнате персон не стал перечить ему в этом, никто из них не стал возражал ему. Всё, и вправду, было так, как он говорил. Государство теперь попросту не располагало другими одновременно лояльными, проверенными и столь же способными людьми в специфичной и искусной области, называемой менталистикой.

– И оттого, как понимаете, – священник постарался эмоционально правильно настроить себя. – Именно мне надлежит узнать, что действительно произошло в мире из-за действий вторженцев.

Старый человек, носящий имперскую корону, непроизвольно нахмурился:

– Это может погубить тебя…

Фюляхто, до этого немногословная, также испытала напряжение:

– Вы уверены, Ваше Святейшество..? – в конце концов, он многое знал о ней, помогал ей не сорваться в пропасть отчаяниях от страшных ошибок прошлых циклов; выслушивал её, когда той было больше не с кем разделить свои внутренние тяготы; был, в каком-то смысле, «отцом».

Сероглазый мужчина, во многих чертах своих по-простому статный, кивнул:

– Как я и сказал ранее, – его грудь тяжело вобрала в себя затхлый воздух. – Страх надо укрощать, – рукой своей он дотронулся до блеклой ментальной сферы. – Или, думается мне, не заслуживаем мы наших жизней…

В очередной раз внутрь смертного сознания устремились чуждые ему образы; видения захватили его в миг, и Аллягэ закрыл свои глаза.

Оборотень же хмыкнул и склонил голову в знак почтения.