Гербарист. Благословение смерти. Том 1 из 3

Глава одиннадцатая. Отрывок – 2

Земли сии обширны, почва на них плодовита, а опасность бродит по ним всегда. Почти необжитые, вглубь неисследованные и оттого малоизученные, края здешние были обманчиво красивым, но жестоким и суровым пристанищем для всех племён, принадлежащих зверолюдям.

Их здесь бросили, отправили сюда, на окраины опасных имперских территорий как изгнанников, которых было жалко уничтожать, но от которых стоило избавиться. И теперь все они – все три больших звериных народа, живут тут, вдоль границы, кроваво простирающейся меж человечеством и вампирами, а также вдоль областей, что обе стороны красочно нарекают проклятыми, необузданными и дикими.

«Живой барьер», – вот как обозначили поселения, основанные тут зверолюдьми. И правда в этом прозвище-издёвке была самой откровенной и оттого удручающей. Однако же те, к кому она относилась, старались просто хоть немного жить счастливо, несмотря на то, что были, казалось бы, обречены сгнить средь всех этих просторов.

…

Группа Зиосии уже почти пришла в маленькую, на несколько десятков жителей, безымянную деревню, в коей она родилась, выросла и позднее оставила бедную мать, опекающую бездвижную, парализованную сестру.

Кошачья дева не была здесь, на своей родине, уже давно. Ещё с тех самых пор, когда покинула её, дабы заработком своим помочь небольшой семье, зависящей от неё и потому гулко презирающей себя. Ведь из-за того груза, что свалился на плече дочки, от глупости и той вины, что была с ненавистного дня лесной пропажи, пред сестрой, – обычная девушка, бывшая кошачьим оборотнем, вынудила себя рисковать жизнью, посвятив её призрачному спасению тех, кого любила. И вот, сегодня она возвращается обратно; возможно, всё-таки сумев достичь того, чего так искренне желала.

– Странный запах… – прогудел Тимиос, медленно раскрывая ветви впереди. – Дым, гарь, сожжение. Так пахнет битва, но никак не какая-то из местных кузниц, – весь отряд шёл ровно за ним, настороженно смотря по сторонам и тщательно стараясь не издавать случайных или громких звуков от лиственного и трухлявого настила, покрывающего в этот период года всю местную землю.

Тревожащее напряжение разливалось в окружение и ткало страшные мысли, заставляющие как торопиться, так и подготавливаться к чему-то пугающему и плохому.

– Я ничего не слышу… – Зонтас был задумчив и потому тщательно отслеживал любую странность, которая бы выбивалась из привычной картины. – Совсем ничего…

Треугольные, чуткие ушки оборотницы мерно дёргались, пытаясь уловить там, недалеко, – за несколькими холмами и оставшимся редеющим пролеском меж ними, хоть какие-то звуки, разрушающие неспокойную тишину:

– Ты прав, – произнесла она, также лишь улавливая носом запах недавнего пожара, оставившего после себя тление, сопрение и разложение. – И это совсем не к добру…

Тихое окружение сводило с ума своей неизвестностью, путало и настораживало. Однако авантюристы продолжали свой неспешный путь; молча, осторожно, скрытно. Оборачиваясь по сторонам, они то и дело надеялись заметить хоть что-то среди тьмы, исходящей от теней меж деревьев, услышать хотя бы что-то в тихом щебете птиц, скрывающихся за густой повсеместной листвой, понять то жуткое и дурное нечто, случившееся здесь не так давно и, вероятно, принёсшее беду в жизнь поселения, оставленного без спасения. Но томление пред тайной сошло на нет, когда они пришли.

– Боже… – тихо промолвил Писто, взирая на открывшуюся пред ним картину. – Кто мог сотворить подобное зло..?

В разуме Зиосии что-то щёлкнуло, сорвалось, затрещало и в безумии распалось, а амулет на её шее начал мерно вибрировать, будто уловив что-то. Она же без оглядки на своих товарищей побежала по песчаной, ухоженной дорожке, ведущей прямиком в её деревню; побежала через уродливые деревья в форме крестов, выращенные кем-то вдоль неё; побежала, не смотря на тот ужас, что сделал кто-то с её бедными односельчанами, развешанными сейчас на десятках этих деревянных, омытых кровью крамольных творениях; побежала, не взирая на оголённые, измученные, истерзанные и умерщвлённые тела, все шеи которых были грубо перерезаны, бездвижные кисти рук привязаны шипастыми лозами к распятьям, а животы безжалостно вспороты, высвободив холодное, но когда-то живое нутро.

Сердце в груди девушки билось набатом, слёзы текли по её бархатным щекам, развеиваясь по ветру, а сама она мчалась сквозь то дикое безумие, что окружало её, стараясь всеми силами загасить разрастающееся внутри своей души отчаяние.

Всё, что встречалось ей тут, было сожжено, обуглено, развалено и осквернено. Всё, что она когда-то знала, среди чего когда-то выросла, было полно уничтожено, изуродовано и обезображено. Чья-то воля, чья-то ненависть, чей-то злостный огонь, – испепелили всё то, что когда-то было для неё родиной и тем заветным добрым местом, куда можно была всегда вернуться.

Её бег замедлился, ноги стали идти по тропе меж выгоревших местных домов осторожно и неверяще. Дух её трепетал от боли, а тело тряслось, пребывая в панике. Страх пропал, но захватила разум обречённость, ведь прямо пред ней, возле крова, когда-то вырастившего её, на кривой, уродливой крестовине, выросшей из земли, была распята убитая мама, а под ней, у онемевших ног, лежала в небольшой кучке, разрубленная на кровавые куски, её больная сестра, чья голова, положенная здесь, ровно на верхушку, смотрела пустым взглядом из незакрытых век в хмурое небо.

Зиосия упала на подогнувшиеся колени и зарыдала. Всё то, ради чего она жила; всё то родное, что давало ей сил идти дальше и не унывать; всё бережное и тёплое, – всё оно рухнуло в безмерную пропасть вечных земных бед, числа которым не было.

Руки её трясущиеся взяли отделённую извергами от тела, сестринскую голову. Глаза мёртвые у неё были уже безмятежны и бездвижны, но по ворсистым от меха, исхудавшим щекам её прослеживались дорожки красных, болезненных слёз, запечатлевших в себе невинность и тот ужас, что она повстречала.

Аккуратно и трепетно закрыв теперь незрячие мёртвые веки, будто извиняясь, Зиосия прижала голову к себе и, отчасти неосознанно, отчасти чуть полубезумно, стала покачивать её, будто бы своего ребёнка, которого беззаветно любила и не хотела никуда отпускать. Она плакала, жизнь её лишилась в единственный миг всего смысла. Надежды и стремления к мечтам, простые мирские радости, чувства и все её эмоции, – не осталось ничего от той, кем она была совсем недавно; ничего и совсем никак.

#Выстрел, – тихий и скользкий звук разорвал воздух за спиной девушки, затем что-то неуловимое, но до сих пор присутствовавшее изменилось в здешней атмосфере.

Зиосия медленно обернулась и встретилась с непонимающим взглядом Тимиоса, который с другими её товарищами стоял позади, и который из-за усиленной интуиции и реакции смог что-то заметить и подставить под быструю атаку свой тяжёлый и прочный, массивный щит, однако же оказался пробит вместе с ним почти насквозь подобием длинной древесной иглы, излучающей зелёный свет. Ноги большого воина подогнулись, доспехи громко ударились о землю, а сильное сердце, пронзённое замершим внутри него смертельным орудием, просто остановилось, принудив простую человеческую жизнь покинуть это бездыханное тело.

– К оружию!!! – закричал Писто, их командир, заставляя всех в миг очнуться, дабы начать действовать и заняться защитой. – Зонтас, Зиосия, в круговую оборону, живо!!! – и его крик подействовал, ибо все они встали вокруг тела их павшего друга, смерть которого казалась сейчас ненастоящей, слишком резкой, совсем неправильной.

В собравшихся от пережитого шока разумах каждого из них бушевали бури, порождённые неведением, страхом и тем опытом, что они накапливали внутри себя среди тех многих битв, где смогли побывать. А их честь и понимание неотступности придавали им лишь ещё больше сил и намерения принять этот бой достойно.

В это же время продолжал незамеченную вибрацию и стал медленно фонить своим невидимым, тленным излучением, подаренный девушке амулет.

– Мы можем поставить тот барьер, что в прошлом сражении защищал нас..? – вопрос лидера обратил внимание всех их взоров на странное творение непостижимого магического искусства, энергия в котором будто бы была сознательной и разумной, но ничего не делала.

Зиосия лишь покачала на это головой:

– Он не поддаётся мне, почему-то не хочет меня принимать…

Зонтас же, сосредоточенно оглядываясь по сторонам, с печалью произнёс:

– Или же артефакт в принципе не поддаётся нашему контролю…

Ещё одно мгновение и вновь что-то незримо переменилось в окружении деревни. Деревья сзади обвалившихся углями домов на крохотный миг зашуршали, а затем…

#Выстрел!

#Выстрел!!

#Выстрел!!!

Древесные иглы ударили со всех сторон, заставляя быстро поворачиваться, чтобы попытаться заблокировать их своей поношенной броней или отбить оружием. Скорость же их была такова, что в полёте они были совершенно невидимы для глаз, отчего только звук разрезаемого ими воздуха давал трём авантюристам подсказки, куда примерно направлены вражеские смертельные острия.

И этот обстрел продолжался долго, снова и снова, повторяясь из раза в раз. Измотанные же тела наёмников, что уже потеряли счёт летящим в них снарядам, постепенно теряли в этой слепой и, видимо, бессмысленной обороне, всё больше сил, уже не содержащих в себе былой прыти.

Начавшие повторяться осечки, ошибки, скованность некогда скорых движений, – безжалостно отражались на уставшей плоти ушибами, порезами и кровавыми ранами, кои скапливались всё более и довлели над сопротивляющимися духами всё тяжелее.

– Я устал… – пот тёк с лица Зонтаса от изнеможения и неостановимого темпа, руки его дрожали и еле удерживали свои потрескавшиеся от ударов короткие клинки, а кровь вытекала из его глубоко израненных конечностей и повсюду иссечённого торса, изливаясь грубыми толчками в такт прерываемому дыханию средь стальных пластин раздробленной от отражаемых ударов, уже ни на что негодной экипировки. – Ребят, я…

#Выстрел!

#Выстрел!!

#Выстрел!!! – и спина его оказалась пробита насквозь злополучным шипом, светящимся ядовитым и противным гнилостным сиянием. Двое напарников же около, едва отбившие другие сдерживающие их атаки, просто никак не смогли помочь ему. Ловушка изматывания сработала, и жертвы стали обречены.

– Зонтас!!! – лишь краем глаза увидев произошедшую трагедию с товарищем, Зиосия в истерике закричала и бросилась к нему, чтобы поддержать от падения. – Зонтас, не умирай!! Зонтас, прошу!!

Но взгляд когда-то неунывающего и весёлого разведчика затуманивался, безвозвратно стекленея и навсегда замирая:

– Зиосия… – на лице его появилась какая-то печальная, безбрежная в доброте, улыбка дорогого и родного человека; появилась всего на миг, а потом просто ушла, как уходит лето, сменяясь зимой, и как ночь всецело собой отдаётся вмиг новому дню.

От шока, немоты и немочи в руках, девушка расслабила кисти и отстранилась. Тело мёртвое тяжко, но глухо и незаметно рухнуло на грязную, измазанную сажей, бренную почву. Молодую же авантюристку покидал огонёк воли, и она, не верящая, что всё вокруг реально, уже никак не противилась этому…

– Зиосия!!! – жёстко взял её за плечо с трудом дышащий, но ещё стоящий Писто из рода потомственных воителей Полемисти. – Соберись!! Нам нельзя сдаваться, – взор его суровый, в действительности не являвшийся для неё таковым, смотрел в неё; глядел безотрывно в её тусклые глаза, потерявшие уверенность и тягу к продолжению. – Соберись, или весь тот путь, что ты прошла с нами, был бессмысленен и бесполезен! – и она вновь собралась, найдя в себе последние остатки духа и безвольно кивнув.

Минута за минутой, вдох за вдохом, и время, что было неумолимо ни к кому. Этот жестокий бой вновь развязался после короткого мгновения и снова изматывал. Мышцы слушались всё хуже, зрение улавливало образы всё смазаннее, а энергия, дающая возможность выжить под гнётом беспощадных мощных атак, истрачивалась, как песчинки в перевёрнутых песочных часах.

Кошачья оборотница отбивалась от летящих игл уже только лишь рефлекторно, покрываясь всё больше с головы до ног многочисленными порезами и ссадинами; болезненные же ушибы растекались в боли своей по всей её бедной и нежной коже, скрывающейся за мехом и фрагментами брони.

Впрочем, Писто, её единственному здесь остававшемуся всё ещё живым другу, было совершенно не легче, если не намного труднее. Ведь ему, как верному лидеру, приходилось оберегать от подлых и коварных атак ещё и своего единственного теперь живого компаньона. И силы у него были, увы, не бесконечны.

#Выстрел! – и зеленоватая длинная игла вонзается в не могущего вздохнуть, остановившегося мужчину, что тут же пытается отбить следующий снаряд, однако…

#Выстрел!! – теперь уже не только сердце пронзено у него, но и середина лопаток; потому как злостное орудие попало прямо в позвоночник, парализуя этим всего воина.

#Выстрел!!! – третья, завершающая древесная спица вонзилась в замершее тело, ровно с первой такой же, опять в самое сердце, будто пригвоздив человечье существо к удручённому безнадёгой воздуху.

И вот, этот воин, всегда бравый и честный, всегда отзывчивый и понимающий, всегда помогающий, оказался просто убит, так и не умерев собственной смертью, находясь в тёплом кругу детей и внуков. Его жизнь оборвалась здесь, в забытом краю, в низменной битве без чести, без никогда не бывших ему нужными – заслуг и наград.

Зиосия увидела смерть своего капитана, увидела и поняла, что теперь она одна. Однако же несмотря ни на что, не принимая в какой-либо расчёт усталость и боль, продолжила этот бой и не остановилась; не прекратила двигаться ни на секунду. Холодное желание отдать всю себя без остатка этому последнему бою управляло ей, заставляя онемевшее от ужасных ран и бескрайней, повсеместной боли, слабое тело, – сопротивляться всему, что мешает. Ибо последние слова, произнесённые ей Писто, гулко продолжали звучать в её голове, и потому умереть просто так, без всех усилий, выложенных ради выживания, ради памяти о своих друзьях, обо всей своей деревне, об отце, матери и сестре, она просто не могла. Они бы не простили её, наивную дуру, если бы она так просто сдалась на милость уродов и мразей, что устроили весь этот ад.

Но в какой-то момент оба плеча её, и первое, и второе, оказались пронзены, вынуждая выпустить из рук поломанные и теперь бесполезные клинки. Она вздохнула и почувствовала, что это конец, плоть перестала слушаться её окончательно. Затем же также одновременно пронзены были её бёдра, заставляя упасть своими коленями посреди земли, пропитанной кровью с трупов людей, бывших её дорогими и родными. Миг, и ещё две длинные, противные, но теперь безразличные для неё, мерзкие иглы пробили её тёплый, мягкий живот. На лице же у неё были безмолвие и равнодушие, ведь теперь она лишь ждала, когда жизнь окончательно покинет её и уйдёт за грань.

Шорох деревьев где-то за спиной, чуть уловимое приминание лесного настила, едва заметное изменение потоков воздуха, – всё это дало понять умирающему разуму, что кто-то решил приблизиться. А кто именно это… – ответа не требовалось…

– Ты такая жалкая, – медленно пред затуманенным взор появился мальчик, внешний вид которого, а вернее – блестящие всеми цветами крылья за детской спиной, говорил о том, что это один из редко встречаемого кем-либо, живущего за океаном, мифического народа фея, что всегда в образе своём оставался похожим на ребёнка. – Поганая звериная потаскуха, нечестивое отродье уродливого семени, дикая тварь, достойная лишь убиения… – на лице этого красивого существа было омерзение, смешанное с непререкаемым презрением. – Весь ваш дурной вид, все три ваши лика, всё это надо вырезать как болезнь с просторов терпящего вас мира, мерзкая подстилка.

Вслед за вставшим возле неё мальчиком появилось ещё трое, но уже девочек, Красотой своей и удивительностью крыльев совсем не уступающих ему самому, являвшемуся, вероятно, их лидером. За спиной же каждого из врагов парили клубки, сплетённые из живых, движущихся меж собой, жутких корневищ, которые, очевидно, и были источником древесных и ядовитых игл.

– Даже не верится, что такому созданию достались такие удивительные дары… – завистливая улыбка отразилась на его устах, когда он посмотрел на шею Зиосии, удерживающую непонятный до сих пор в своей природе, магический тёмный кулон. – Наша святая Богиня и всеблагая мать, превеликая Нэрайда, лично приказала мне, своему чемпиону, добыть то, что не принадлежит вам по праву, и покарать мерзость, забывшую своё проклятое происхождение, – бесчувственная ненависть правила им. – И, как я считаю, порученное задание было выполнено мной просто превосходно… – взгляд его посмотрел на своих прекрасных спутниц. – Всё ведь верно, жёны мои..?

Те же, как-то по-особенному изуверски и похотливо-монотонно кивнули:

– Всё так, наш милый муж… – произнесли они одновременно и страстно.

Ему это понравилось. В конце концов, все эти трое были принцессами Ковенов, дочерями влиятельнейших матриархов огромного фейского государства, где женщины по праву рождения своего властвовали над мужчинами и владели целыми гаремами, коими хвалились перед друг другом и наслаждались, низводя статус сильного пола, рьяно и обожающе подчиняющегося им, практически до рабского и бесправного. Однако же были и исключения из такого общественного порядка, и к ним, в том числе, относились божественные аватары, которыми по заветам их премудрого Божества могли стать только безвольные носители семени. И к таким избранным феям относился он, молодой и знаменитый Юпокритикос из прежде безынтересного к нему, но теперь восхваляющего его, великого дома под названием Наркиссистэс.

С момента наречения в своё совершеннолетие у него вместо недостатка и голода появилось практически всё – от богатства и изобилия пищи, до власти даже над теми, кто издревле привык повелевать и приказывать. Тело его плотское стало одним из тех, что принадлежали только Матери крылатого народа, воля его стала собственностью её и отныне выражала лишь божьи желания и устремления, а дар его магический, выделяющийся на фоне большинства своим потенциалом к развитию, был усилен, дабы никто не смел вставать на пути планов Первой Главы Мирского Триумвирата.

И оттого молодой юноша, с детства таящий в себе обиду и зависть, делал всё, лишь чтобы его бесподобная в своей неописуемой Красоте и в своем глубоком уме, всезнающая ласковая Богиня, обращала на него больше своего желанного внимания, нежели чем на других чемпионов, и позволяла ему хотя бы чуть дольше быть с собой, в своей божественной скрытой обители, наедине и только вдвоём.

Те же девы, что были сейчас с ним и гордо нарекались его любящими жёнами, были не любимы им, и использовались только для утоления своих тёмных страстей, проистекающих из жестокого эгоизма, пагубного лицемерства и ещё нарциссизма, проявляющегося в садистических наклонностях его порочного характера.

– Знаешь, вырезать эту захудалую, вшивую деревню было весьма интересно, – глаза этого существа мерцали издёвкой и не насыщаемой ничем озлобленностью. – Однако же больше всего нам понравилось расправляться над твоей маленькой семьёй, – пальцы рук его сделали какой-то неуловимый жест, и все иглы в бездвижном теле, подобно сорняку, стали разрастаться и ветвиться внутри погибающей плоти Зиосии, причиняя той боль столь сильную, что вопила даже её бедная, настрадавшаяся душа. – Ах, как же они обе стонали и выли… – от наслаждения его зрачки закатились за веки, а язык чувственно, по-хищническому облизал губы. – Это была та чудесная мелодия, что не сравнится даже с сильным оргазмом, испытанным множество раз подряд… – непередаваемая безжалостность будто бы исходила из его дикой и изящной ауры. – Впрочем, кстати говоря… – глаза его вновь вернули свою концентрацию и взглянули прямиком на мучающуюся, пойманную жертву. – Твоя мать была хорошей шлюхой; смогла кончить от моего члена целых четыре раза, пока три моих дорогих супруги, грамотно тратя выделенное время, милосердно рубили вот ту тупую немощную суку, не способную произнести даже одного слова и только лишь постоянно ноящую… – указал он наклоном головы в сторону останков несчастной, жестоко убитой девушки, над которой даже после смерти бессердечно надругались.

Погода была серой, пасмурной, хмурой. Печальные облака заволакивали небо, затмевая собою далёкий и холодный солнечный свет. Ветер разносился среди округи гомонящим гулом и эхом, будто бы пытаясь заглушить всё то отвратное и неприятное, что происходило здесь, в когда-то самобытном, мирном месте, полном простой жизни. И, казалось, сам Мир был против того, что было зверски тут сотворено.

– Ну, думаю, пора разговоров и романтичных откровений прошла, паршивка… – улыбнулся ехидно юноша, склонившись над побеждённой и онемевшей оборотницей, сердцебиение которой уже навсегда остановилось, и потянул антрацитовый амулет, лежащий на её изрезанной и замершей впредь груди, на себя. – Ты и так долго жила, поэтому изволь быть благодарной…

Металлическая цепь на шее умершей девушки натянулась, мальчик дёрнул её, дабы оборвать, но сильнейшая вспышка напряжения ударила в его маленькую руку, отчего защитные артефакты на нём активировались, чтобы рассеять магический удар. И тем не менее, сила этой энергетической и неожиданной атаки предмета была такова, что Юпокритикос, чьи мышцы по всему телу оказались шокированы и обездвижены, был отброшен на несколько метров назад, упав на свои радужные крылья и замерев, ненадолго лишившись неготового к этому сознания.

– Муж!!! – одномоментно бросились три феи к своему кашляющему супругу, начавшему медленно и рассеянно подниматься с земли, держась за шумящую голову.

Мысли путались в его разуме, однако быстро возвращались в привычную норму, собирая всё восстанавливающееся сознание из резко образовавшегося в нём хаоса, пульсирующего в болезненных висках.

– Замолчите, глупые дуры… – тихо, но грозно проговорил он с явной натугой. – Разберитесь с ней, – попытался его взгляд посмотреть на лежащую поодаль Зиосию. – а не стойте сейчас надо мной…

И, кажется, это подействовало, ибо все трое обернулись к поверженной жертве, что уже должна была подохнуть, но почему-то ещё доставляла им всем неудобства. Такое было неприемлемо, и вредное зверьё обязано было знать своё место всегда, даже после того, как околело.

Три клубка над ними, состоящие из древесных, странных корней, зашуршали, внутри них нечто голодно заурчало, а затем уже показанные ранее деревянные иглы, мерцающие зеленоватым светом, устремились прямиком к девичьему, мёртвому телу.

…

Тепло покидало её; горячая кровь, испаряясь от прежней усталости, остывала; плоть замирала в своём бытии и отпускала томящуюся в ней жизнь; а сама она сейчас, находясь перед самым краем своего существования и тем светом, что являлся тленом, отдала всё это на волю судьбы, ибо у всего есть свой предел, а вечных битв не бывает. В конце концов, даже Великий Трёхликий Зверь однажды встретил свою кончину, приняв бой, из которого ему не суждено было вернуться.

Слабая, едва заметная улыбка коснулась кончиков тонких и бледных губ Зиосии, отражаясь на её аккуратном, полузверином оскале грустью и принятием своей судьбы. Блестящий огонёк в глазах её, напоследок посмотревший на сокрытое за тучами, слабое небесное светило, в какой-то момент просто поблек и погас, став своей тенью. А разум, до этого сохраняющий последние мысли, безвозвратно потух в той тишине, которую так желал.

…

# ~ Крх! Крх!! Крх!!! – мгновение назад полностью безвольное и недвижимое, покойное туловище девушки прерывисто-резкими, необычными движениями для рук, отбило все три тонких, но опасных снаряда, запущенных в него с огромной скоростью.

Фейские жёны на миг остановились, непонимающе смотря на это действо, совершенно точно не свойственное для тех, кто уже должен являться простым трупом. А он, тем временем, неуклюже-рвано, дёрганно стал подниматься и вставать на ноги. Одновременно же с этим амулет на шее зверолюдки, начал будто бы жить сам по себе, ибо небольшой алый глазок в его середине по-особенному завораживающе засветился, вращая крестовый зрачок изумрудного цвета и словно следя за обстановкой вокруг. Впрочем, судя по всему, как предположили три феи, так оно и было.

– Он взял её тело под контроль, – произнесла первая из них.

– Значит, нужно отделить их друг от друга, – сказала в довесок вторая.

– А ещё у него должен быть заряд, – дополнила их третья, что была младшей. –Необходимо его истратить.

И, поняв свой план действий, троица вновь развязала бой на изматывание, заставляя странную цель обороняться и соблюдать с собой достаточную дистанцию. Однако же скорость истерзанной прежде оборотницы стала постепенно возрастать, реакция увеличиваться, а движения оттачиваться и улучшаться до мастерского уровня, отчего все вражеские атаки для неё обернулись просто лишь раздражающим фактором и тем, что не причиняло ей какого бы то ни было вреда. Более того, изувеченное тело, неподвластное теперь своей мёртвой хозяйке, в какой-то момент покрылось полем, тонкий золотистый слой которого едва заметно поблескивал в скоротечной схватке, будто бы ещё более усиливая собой марионеточную, тленную плоть.

# ~ Вшь-ь-ь! – враг нереальным образом поймал летящую прямо в воздухе иглу, зажав в своей искрящейся от защиты кисти, а после чрезмерно мощно метнул назад, ровно в шею одной из своих соперниц, и быстро рванул на ещё оставшихся двух фей, что не растерялись и из-за поясниц достали парные, богато украшенные камнями, металлические сабли из крайне дорогого сплава.

Беспрерывная череда скрежещущего лязга от скоростных и быстрых ударов заполонила все звуки в сотрясаемой ими округе и стала разносить повсюду свой звон, вызванный столкновением плоти, укутанной в плотный артефактный барьер энергии, против обрушивающихся на неё холодных и острых лезвий зачарованного оружия.

Расстановка сил на доске судьбы поменялась, и фея, падающая на грязную почву и зажимающая своё пробитое, окровавленное и растворяющееся от собственного яда, не способное уже дышать, дрожащее горло, была явным доказательством этому факту.

А тем временем, также поднявшись с рыхлой земли, божественный чемпион, оценив сложившееся положение дел, медленно активировал на своём ручном браслете одно из встроенных в него заклинаний. Шар, сплетённый из корней и парящий за его спиной, вместе с подобными ему, принадлежащими супругам, слились в единую композицию, после чего получившаяся жуткая сфера медленно приблизилась к нему, раскрылась, а затем, подобно паразитическому созданию из лоз, стала окутывать его своими гибкими, шипованными побегами по всему юношескому тельцу. И словно бы древесная, странная броня, покрывала она командующего собой носителя, делая того, вслед за набирающим мощь противником, более сильным и крепким, однако же взамен забирая из него своими впивающимися в плоть, цепкими шипами, требующиеся для этого объёмы ценной магической крови, полнящейся инферной. Впрочем, не будь юный представитель фей избран аватаром для нужд своей Богиня, не будь он изменён ею на духовном и материальном плане, едва ли бы тогда в сей миг способно было его тело вынести происходящее слияние с «сердцевиной жердяя», потому как суть её не терпела обратных разлук и завладевала добычей своей навсегда.

В руке крылатого, оплетённого в корневище, готового к новой битве юноши, выросло длинное и прочное древко копья, увенчанное в навершии наконечником, светящимся ядовито-зелёным цветом. И в экстазе созидательной природной жизни, насильно смешанной с разрушающей всё порочной греховностью, расцвела ненависть, взращённая неутешимым презрением.

В фиалковых глазах Юпокритикоса, средь чудовищно плескающейся энергии, отразилось на миг чувство неправильного сожаления, ибо смотря на младшую жену, что сейчас испуганно и дрожа сидела на коленях, пытаясь вытащить из тонкой шеи болезненный и сопротивляющийся этому инфернальный шип, – он искренне жалел, что эти изящные, очаровательные куски мяса почти ничего из себя не представляют по сравнению с той, к которой он действительно хотел бы быть ближе.

– Бестолковая дрянь… – жёстко вонзил он своё копьё в спину этой милой феи, ожидавшей от своей мужа помощь и спасение. – Слабая, неспособная и бесполезная… – простое в своём исполнении, проклятое оружие вошло прямо промеж её лопаток, разделяя бьющиеся по воздуху от вспыхнувшей, жуткой боли, дивные парные крылья, а также выпивая из неё как все питательные жидкости, так и всю духовную оболочку, называемую душой. – В следующий раз буду выбирать получше, а не на один бой…

Красивое девичье тело, недавно отдающее притягательной очаровательностью, спустя всего лишь несколько мгновений стало абсолютно высохшим и мёртвым, потому как даже кабальный дух его хозяйки был безжалостно высушен и употреблён. Надавив же ногой на спину этой использованной и теперь ненужной, гадкой падали, чемпион с брезгливостью выдернул всё ещё находившееся в ней оголодавшее оружие и стряхнул с него неприятные останки тёмно-бордовых цветов.

Всё это, разумеется, видели и две его оставшиеся, сражающиеся с врагом, жены. Однако же они смиренно предпочитали не думать об этом, ведь каждая из них троих, соглашаясь стать верной спутницей божественного аватара, отрекалась от той судьбы, что была дарована при рождении ей раньше. И с тех пор, с момента святого сочетания себя и своего мужа узами непреложного брака, умереть для них ради него и Богини – было безусловной и безоговорочной честью, а также избавленческим великим даром, ибо так они встретятся во всесветлой обители со своею Матерью намного раньше, удостоившись при этом редкого и почётного права быть одними из её личных слуг.

# ~ Вр-р-жъ! – попытались две феи нанести одновременные удары по телу Зиосии, отчего создали своими сильно зачарованными, артефактными саблями резонанс щита, покрывавшего давно умершую плоть оборотницы. И тем не менее, тот не повредился, и вспыхнув на миг обжигающим золотистым светом в местах попытки пробития, вновь стал стабильным и уравновешенным в своих внутренних энерго-потоках.

Руки её, двигающиеся неимоверно быстро, подобно нерушимым орудиям, необузданно бойко мелькали в пространстве и сдерживали на себе хладный металл, стремящийся прервать в ней своими выпадами ту псевдо-жизнь, что по какой-то причине всё ещё существовала и продолжала бороться.

Но вскоре чаши весов вновь изменили своё положение на весах судьбы, так как, восстановив потраченные силы и получив для себя достаточную физическую мощь, число участников битвы снова увеличилось, ибо к ней присоединился юный чемпион, сразу попытавшийся достать жалом своего копья уворачивающийся от атак полутруп и, этим самым, завершить надоевшее сражение. Однако же, не поймав скорую плоть, юноша грязно выругался про себя и стал действовать ещё более рьянее и напористее, ибо каждая секунда, упущенная им в таком «боевом состоянии» тратила его жизнь, постепенно состаривая и убивая. Впрочем, похожая ситуация относилась и ко врагу, ведь запас энергии управляющего им артефакта определённо имел свой предел. Ослабление же действующего до сих пор кинетического щита на это явно намекало, обозначая скорое поражение одной из сторон.

# ~ Вр-р-жъ!! – быстрые фейские жёны снова нанесли свои одновременные удары, подгадав правильный момент в изнуряющей схватке. По телесному барьеру их цели прошёлся очередной резонирующий всплеск энергии, дестабилизирующий защиту, однако же артефактные системы с мгновенной эффективностью стали его развеивать, приводя поддерживаемые защитные слои в норму. Но этим воспользовался чемпион…

# ~ Вр-р-жъ!!! – растерзанный во многих местах тленный живот мёртвой девушки оказался почти пронзён злополучным копьём, заставившим силовое поле замерцать, предотвращая своё пробитие, и ослабиться в других местах защищаемой поверхности.

Ситуация в миг обратилась в критически опасную, и чтобы не проиграть в ней, искусственный разум таинственного артефакта решился на принятие крайней меры. Практически весь оставшийся запас его энергетического ресурса был высвобожден, дабы спровоцировать снаружи анти-полярный взрыв, создаваемый выбросом из ядра двух противоположных друг другу и моментально аннигилирующихся зарядов.

В разогнанном сознании юноши совершаемые врагом действия были замечены. Интуиция его, несмотря на то, что смысл вражеских приготовлений он не понимал, завопила о смертельной тревоге. И оттого за мгновение до произошедшей детонации он крайне резко отскочил назад от своей загнанной жертвы и сразу же защитился. Однако так поступил лишь только он один, ведь его забывшиеся в азарте сражения, разгорячённые и ретивые жёны, увидев удручающее состояние своего оппонента, устремились прямо к нему, желая снести тому голову третьей одновременной атакой. И мысленный крик отступиться их не остановил.

Всего миг отделил все прошлые события от будущих.

Врыв яркого белого света, породившись диаметром примерно в десяток метров, буквально развоплотил всё, что попалось на пути его молниеносного распространения, укрыв это бедное пространство сферой буйствующе-наэлектризованного, белого пара.

Ветер вокруг гудел свирепыми завываниями и стенаниями по местности. Воздух, казалось, накалился от остаточной ударной волны и теперь пытался остыть. Звуки скорбной тишины разносились по округе, неся в себе лишь тихий треск исчезающих в пустоте синих разрядов, будто бы пытающихся зацепиться за этот Мир своими мерцающими электрическими ветвями.

Стоящий под пропадающим от перенапряжения энерго-барьером Юпокритикос, до сих пор находящийся в симбиозе с паразитом, высасывающим из него всю жизнь, невольно в который раз за этот бой закашлялся и, облокотившись на древко копья, едва устоял на ногах. Сил у него, к прискорбию, после сдерживания щита под мощью, обрушившейся на него, осталось крайне мало. И, что поражало его в этой обстановке, подобное случилось с ним впервые, ведь на свою полубожественную выносливость жаловаться ему никогда раньше не приходилось. Однако же, увы, бой не был окончен, и потому кому-то необходимо было поставить точку в этом затянувшемся сражении.

Крылатый чемпион, пошатываясь и тяжело дыша, неспешно пошёл вперёд, постепенно погружаясь в серый и удручающий туман всё дальше и ещё глубже. Длинное копьё его впивалось в землю, а сам он опирался на него и просто брёл, пытаясь не чувствовать ту режущую его боль, кою доставляло инфернальное создание, что должно было служить ему, но пользовалось его слабостью и пыталось пожрать, всё сильнее врезаясь своими шипами в желанное нутро. Избавиться же от этой твари теперь просто так было невозможно, ибо она будет сопротивляться ему изо всех сил, отчего в сложившейся ситуации он банально потеряет над ней контроль и проиграет, став тем, что называют «крамольным древом».

Хриплый и трудный, грудной вздох раздался где-то неподалёку от него, прерванный на почти неслышный, болезненный стон. Юноша всмотрелся в пелену, окружавшую его, и средь белёсого мрака, опадающего на выжженную, чёрную почву, увидел одну из своих супруг.

Она скрюченно и сжавшись лежала на обугленном боку, а всё тело её маленькое, одетое теперь в обгоревшее и разорванное, некогда завораживающее «боевое платье», было полно обожжено и оттого повсюду окровавлено. Глаза же её недавно красивые отныне спеклись, полопавшись от жара в глазницах подобно спелым ягодам и истеча наружу грязно-красными слезами по опалённым почти до черноты щекам. Волосы, крылья, былая безупречность, – всё это тоже было нещадно выжжено на ней и почти полностью обращено в угольную, осыпающуюся вместе с сухой кровью золу.

«Ущербность» – вот, что подумал нарцистичный муж её, смотря на жалкое тело, чья хозяйка вновь оказалась обычной дурой, не способной даже на то, чтобы просто, когда это нужно, послушать своего умного господина. Впрочем, ему было всё равно, но фея, словно бы ощутив на себе его взгляд, дрожа и пребывая в дикой агонии боли, повернула к нему свою трясущуюся голову с отсутствующими глазами и попыталась потрескавшимися тёмными губами что-то произнести. Однако в этом не было смысла.

Взмах копья и его жало, пробивая женский, хрупкий череп, вонзается прямиком в ничего не успевший понять мозг. Безвольное, ранее дивное тельце этой юной феи, как прежде заведённая жизнью кукла, утратившая весь свой последний остаток завода, без каких-то противных движений глухо припала к земле и замерла уже так навсегда.

Юноша не смотрел на остатки того, что было когда-то ему беззаветно предано; лишь его руки сильнее надавили на орудие, жадно впитывающее в себе все без остатка телесные жидкости мёртвой феи. Разум его уставший постепенно восстанавливался, плотские раны и изнеможение исцелялись, а душа продолжала впитывать ту энергию, что была переработанной жизнью теперь бесполезной тупой болванки, лежащей у ног.

В какой-то момент, что настал весьма быстро, всё этой истерзание завершилось, и чемпион, ощущая свои отчасти возвратившиеся силы, вновь продолжил свой путь, дабы достичь находящегося где-то там, совсем недалеко впереди, ждущего его врага. Однако же предыдущая картина вновь повторилась, и он снова узрел одну из жён, – первую по старшинству в их женской иерархии и последнюю из всех троих.

Его сердце тоже было холодно к ней, и она, наверное, как и две её «сестры», всегда это понимала. Однако какое дело всем до твоих чувств, когда есть святой долг, когда есть единые стремления, и когда есть «божественная воля»…

Лежа на бренном, разрыхленном от взрыва, всё ещё тёплом грунте, она дрожала. Всегда тренируемые ею мышцы, постоянно укрепляемое эликсирами красивое тело, – всё это теперь не имело никакого значения пред тем, что она провалила свою миссию. Умереть ради Богини – это стоит дорого, но ещё дороже стоит заслужить её уважение. И сейчас, в этом бою, вероятно, она оскорбила её своей неоправданной ошибкой, приведшей к такому безысходному состоянию.

В отличие от своей второй сестры, ей удалось защититься от магической мощи, высвобожденной так неожиданно, чуть лучше, хоть и также губительно и безнадёжно. Амулеты сдерживания из-за того, что она была немного дальше от эпицентра, сработали более эффективно и продержались под обрушившейся на них тиранией огня на несколько секунд дольше. И по итогу, хотя всё тело её было обожжено и обуглено, находясь в предсмертном виде, зрения она лишилась, пусть и невозвратимо фатально, неполностью, ибо каким-то чудом один полувидящий теперь глаз её всё-таки уцелел. И потому приближение к ней невысокой тени от едва различимой, знакомой фигуры, она заметила довольно скоро, отчего лишь смиренно ожидала, когда та, наконец, неспешно подойдёт.

– У-у-бей… – прошептала фея прерывающимся на болезненный вздох голосом. – У-у-бей… м-ме-н-ня… – с алых губ её медленно текла едкая и вязкая, тёмная кровь. – Я-а-а… п-п-о-две-л-ла… т-те-б-бя… и… – договорить она, к сожалению, не успела.

Юноша резко и безжалостно вонзил в её едва уцелевшую глазницу своё копьё, безразлично начав вновь высасывать из своего инструмента всё то полезное для себя, что теперь было ему необходимо, дабы продолжить жить. А сполна насытившись, обратив при этом свою бывшую супругу в ненужную кучу костей, бескровной кожицы и прожитого воспоминания, он на мгновение отстранился, взглянув на тусклое солнце, и снова двинулся во мглу тумана, дабы поквитаться с гадкой и мёртвой зверолюдкой, что доставила ему столько неприятностей.

Земля под ногами его хрустела от пережитого жара и отдавала запахом гари, угольки на ней трещали и сминались под его неровным шагом, а сам он просто шёл, стараясь не думать ни о чём. Это задание его ласковой Матери оказалось коварным; однако, пожалуй, именно поэтому она поручила его ему, своему лучшему сыну. Следовательно, от него требуется оправдать возложенные ожидания и подтвердить то, что как аватар для божественных помыслов – он самый правильный кандидат из всех.

Спустя же ещё несколько десятков пройдённых вглубь метров, он остановился, ведь недалеко от него в белых клубах пара, смешанного с грязной, парящей палью, почти незаметно мерцал золотым остаточным светом искомый им силуэт оборотницы.

Эта тварь, незаметно покачиваясь от дующего ветра, стояла на одном колене, стараясь, по-видимому, не терять своего псевдо-сознания и быть готовой ко встрече, что сейчас случится и быстро завершится её кончиной. На шее же её маняще тонкой, презренно блестел в рубиново-изумрудных цветах маленький обсидиановый амулет, ради которого всё свершившееся здесь злополучно и произошло.

– Не знаю, понимаешь ли ты меня, – произнёс чемпион, смотря на это существо. – Но я предлагаю тебе сдаться и отправиться со мной в чертоги моей святой Матери, – его речь была наполнена безграничным уважением к той, о ком он говорил в этот миг. – В конце концов, какой смысл защищать этот паршивый и никому не нужный труп..?

То, что было утром этого дня оборотницей по имени Зиосия, а сейчас вечером являлось чем-то пугающим и оттого отторгающим, лишь только промолчало в ответ. Оно находилось здесь, будто бы и вовсе не воспринимая как-либо своё окружение, пребывало тут и просто ожидало дальнейших действий со стороны ехидного создания, отдавшегося во всласть развращающей инферны и потому непреклонно враждебного. «Оно», казалось, не хотело иметь с ним ничего общего, ведь он был существом греха, уподобившимся «живущим» в инфернальной бездне отродьям.

– Что же, я предложил тебе мир, – сказал юноша с нескрываемой неприязнью. – Значит, твоё молчание – моё отрицание… – и с этими словами он собрался броситься со всей своей ненавистью к ослабленному и проклятому, опостылевшему врагу. Однако же что-то резко изменилось в этой неразличимой, серой области битвы, поменялось настолько, что он не смог сделать и шага, сумев только повернуть голову чуть назад, ведь там, за спиной его, нечто незримо явилось в красной вспышке хаоса, ступив на прожжённую огнём землю из чудовищно тёмной, сотворённой пропасти, разрывающей словно бы само полотно здешней беззащитной реальности.

Всё замерло в сие мгновение, не могло двигаться будто бы даже вечное время. Казалось, само пространство дрожит от присутствия того, кто решил посетить его, прервав происходящую здесь кульминацию долгого сражения. А гость таинственный, чёрные и витиеватые доспехи которого будто бы были покрыты сознательной тьмой, степенно двигающейся на них своим пугающим покровом из воплощённых ужасов, оглядел тем временем всё оцепеневшее своим сияюще-златым, изучающим взглядом, остановившись на крылатом чемпионе, не способном даже выдавить из себя слово.

Юпокритикос не знал, что это за существо. Никогда до этого не слышал о нём. Однако же сего и не требовалось. Ведь разум, душа, дух, – всё вопило в нём страхом, исконно исходящим из самого первобытного основания всякой жизни пред смертью. Никак не помогала прийти в себя текущая в жилах кровь, напитанная едкой инферной; бездействовала божественная энергия, подаренная ему великой и всесильной матерью. И совсем не понимало с чем столкнулось, его рассыпающееся сознание. А Богиня, всегда отвечающая ему на мольбы, почему-то не откликнулась на зов о помощи.

– Спи… – кратко и пробирающе произнёс всепроникающий голос из этой мглы, разносясь из уст хозяина своего и погружаясь словно бы в саму суть фейского юноши. – И будь отныне моим ключом… – добавил он, и разум этого несовершенного аватара, что пытался сопротивляться своему подавлению, беззащитно и потерянно померк, растворившись всеми мыслями прежними в безграничном просторе «тёмного ничего».

Паразит же его, что впивался до сих пор в желанную плоть уязвимого носителя и пил из неё сладко-чадящую кровь, будто внезапно обжёгся и, беззвучно заверещав, постарался в миг отделиться от тела этого, ставшего ловушкой, однако же не успел. Древесные щупы и корни, из коих он состоял, а после и вся его материальная основа, что выражала суть греха-прародителя, из энергии которого в Инфернуме он был зачат, стали быстро истлевать и обращаться в пепел, осыпавшись на землю в конечном итоге с упавшего небольшого туловища, – простым разлетающимся по ветру прахом, парящее ядро которого было тут же разрушено веяниями непреступной тьмы.

А гость, тем временем, безразлично наблюдал за действом этого разложения, смотря на картину творимого очищения, следующей наготы и принятого смирения. Из-за спины же его, словно бы по негласному согласию, не сказанному им вслух, появились силуэты нескольких безумных, звероподобных созданий на четырёх лапах, что тут же устремились к бессознательному тельцу представителя «небесной воли», дабы взять то в свои хищные пасти и поволочь внутрь зева открытого позади портала.

– Ты выполнил приказание? – спросил он, обращаясь к поднимающемуся телу, некогда принадлежавшему приятной и доброй оборотнице, которая ему понравилась.

Девичья, истерзанная фигурка, всё ещё окутанная поблескивающим барьером, неровно и с видимым усилием встала с колена посреди устроенного здесь раздора, наполненного повсюду прискорбными, ненужными потерями.

– Да, Владыка… – проскрипели страшные звуки из её растерзанного горла. – Духовные основы подконтрольной группы захвачены, – невзрачный чёрный амулет, покоящийся на хрупкой девьей шее, едва заметно мерцал в такт словам алым светом, – В том числе, я осмелился кабалить три убитые в ходе этого боя вражеские единицы… – крестец изумрудного зрачка по центру сего маленького артефакта взирал на Творца, подарившего ему псевдо-жизнь и смысл его бытия, с подобострастием и любовью, которыми дети обычно смотрят на своих дорогих родителей. – Но охраняемое тело, увы, более не пригодно для использования, – чужеродная речь стала разочарованной, скрывающей печаль и вину, – ресурс этой плоти был полностью мной истрачен…

Неведомо было несчастному Миру, наблюдавшему за творящимися событиями, то, о чём думал «тот», кого он явственно ощущал и воспринимал «миро-убийцей», вторгшимся в его просторы из безграничной всеобители, прозванной Мирозданием. Неведомо было ему то, зачем он пришёл и что принёс с собой. Но знал от отчётливо – «сопротивляться почему-то смысла этому нет».

– Ты поучаствовал в достойном сражении; и достиг хорошего результата, – слегка кивнул ему мужчина. – Я не виню тебя, Шестьдесят Шестой, а доволен тобой, – с этой фразой он вытянул руку, и миниатюрный разумный артефакт, снявшись с шеи, служившей ему остовом, медленно пролевитировал до ладони своего господина, чтобы после аккуратно в неё лечь и мирно утухнуть, уйдя в чертоги личного сознания. А бренное тело же женское, оставшись без удерживающей силы, глухо рухнуло оземь, окончательно оставшись тем, чем и являлось – бедной жертвой чьих-то пороков.

Медленно, неторопливо и отчасти грациозно из кружащегося портального окна, переливчатого в искрящихся тёмно-красных цветах, что плавно сменяли друг друга, позади своего повелителя, вышло крупное существо, походящее на грозное сочетание двух совершенно разных видов – некоей чрезмерно опасной магической мантикоры, обладающей смертельным концентратором энергии на своём гибком, длинном хвосте, а также неопознаваемого химерного орла, чья покрытая серебристыми перьями голова обладала эстетично изогнутым, невероятно острым клювом адамантитовых оттенков. А ещё всё это увенчивали сложенные сейчас, но огромные в своём массивном взмахе, два дивных, смоляных крыла, что будто бы были пропитаны непревзойдённой мощью.

– Вы звали меня, Владыка? – удивительно плавным и не каркающим голосом спросил этот грифон своего хозяина, оглядывая открывшийся перед собой пейзаж, полнящийся любимой им стихией тлена и послушания.

Тот, к кому он обратился, – сомкнув руки за спиной, молчаливо и даже строго, однако вполне привычно, по-отцовски, посмотрел на него – на ещё одно своё дитё, созданное незапамятно давно в качестве одного из трёх Смотрителей Ковчега.

– Это поселение должно быть сожжено, Грюпас, – сказал он чуть назидательно. – Бедные жители его должны обрести покой, пусть и в огне беспощадного забвения… – взгляд его жёлтых глаз поднялся к рассеивающимся на блеклом небе сухим облакам. – А затем, мой вестник, – в разум этого по-красивому ужасающего, дивного создания устремились видения свершившейся здесь бойни, причиной коей стал фейский народ. – Ты разнесёшь сии образы жестоких расправ и смертей по всем окрестным деревням, принадлежащим зверолюдям, а после дашь им всего одну простую, но ёмкую мысль… – гриф, усвоив всё переданную информацию, тихо ожидал главного для себя указа. – Они либо со мной, либо их участь, увы, совсем не завидна…

Убийственная химера, чей возраст насчитывал бесчисленные прожитые циклы, возрадовалась про себя от искренне приятного, полученного задания. В конце концов, это была отличная возможность для восславления своего Господина в сей реальности. И потому, как прирождённый посланник, он донесёт до презренных и скудных умов все посылы непостижимого для них в своём величии властительного провидения.

– Будьте уверены, мой Владыка… – приклонился он на подогнутых лапах, обличающих походящие на лезвия когти, – Все они, без исключения, чётко поймут, что иного пути, вместо показанного вами, для них просто нет… – и сказанные слова, прозвучавшие преданно в царящем здесь пепелище, были, несомненно, правдой.