Гербарист. Благословение смерти. Том 1 из 3

Глава пятая. Отрывок – 4

Вот уже не один десяток циклов прекрасная Апатэлес из самонаречённого рода Эпистатэс с пристрастием и «обоюдным удовольствием» от выполняемой работы служила своим покровителям, что в этом огромном мире провозгласили себя «Божественной ложей» или «Хранителями мирских народов».

Её роль, как покорной и «честной» слуги, заключалась в том, чтобы принимать на себя все издержки по-своему «добрых» и «праведных» Божеств. Ведь то, что является символом и знамением цивилизаций, не должно принадлежать к чему-то маркому и портящему репутацию.

Фактически, она была одной из тех, кто брал на себя ответственность за ту грязную деятельность, что вершили в тени всесильные «опекуны». И, хотя многие из плодов совершаемых деяний ей приходилось отдавать им, дабы отплатить за возможность «жить», что-то дозволялось всё-таки оставить и себе. И этого вполне хватало, дабы она продолжала трудиться для них с усердием и никогда, несмотря на свой характер, не понукать. Ведь на её памяти вспоминалось множество примеров, когда любая проявленная кем-либо дерзость оборачивалась мгновенной гибелью вне зависимости от статуса осмелевшего возразить «лакея».

…

На бедную Апатэлес взвалили, в своё время, весьма тяжёлую задачу. Однако, как это ей и свойственно, она с успехом с нею справилась. А теперь вполне сытно пожинала результаты изящно решённой проблемы.

Запрещённый во всех трёх государствах: и людей, и вампиров, и фей; имеющий порочное название, кое боялись произносить почти во всех политических обществах; и всепублично приписывающий себе инициаторство в отнюдь не светлых происшествиях… – «Обет инферны» ввергал в предупреждающий, перманентный страх разумы многих обывателей простым лишь своим упоминанием или подозрением в причастности к чему-либо.

И, что имеет важность для придирчивой суккубы, она была им довольна.

Это она его создала, она его организовала, и она заставляла его каждодневно функционировать, расширяясь и укрепляясь. Обширная власть посредством него сосредотачивалась в её руках. Подданные ей инкубы, которых она рожала и воспитывала, преданно защищали свою псевдо-мать от попыток иных членов инфернального тайного общества попрать её законные права на заслуженное первенство «в этом поприще». И каждый раз, когда с её указки вершились пугающие и громкие события; каждый раз, когда по её слову в израненном мире появлялась очередная ужасная рана…

…Она испытывала оргазм столь непередаваемый, что в откровении своего томно-мерного порока, из которого произошла в Матернум, в изливающемся вожделении, что усиливало её тягу к исследованиям плотских дозволенностей, в бытии когда-то давно крошечной, когда-то не так давно растущей и когда-то недавно взрослой…

…Она скрытно, но явственно ощущала себя одной из «Богов».

…

Сейчас же, в эту ночь, в своём скрытом в катакомбах «храме», обворожительная и совращающая Апатэлес нежилась в постели, а рядом с ней возлежали нагие и разгорячённые, уставшие и покрытые испариной от долгих утех, рослые парни и лишившиеся в этот же день своей девственности, теперь уже не невинные девушки.

Красивая, фиалково-тёмная кожа суккубы поблёскивала в этот момент от тёплого пота, будто бы маленькими разноцветными искрами. Копны её густых, чёрных, как смоль, длинных волос, – опадали на медленно вздымающиеся, средние по размеру груди с возбуждёнными сосками, из которых по чуть-чуть вытекало «молоко». Испробовать этот эликсир было честью для её инкубских детей и великой наградой для обычной приближённой челяди, ибо эффект столь дивного вещества был ошеломляющим для простого сознания и тела, – невообразимая похоть завладевала всеми мыслями и молодила всякую плоть.

И вот, на мгновение присосавшись к одной из двух её молочных желёз, заигравшаяся юношеская фигура скрутилась в судороге от крайне сильных, граничащих со смертельным «инфарктом», оргазмических приступов и начала испытывать резкие, рвущие окончания, заставившие также осушить весь свой сжимаемый внутри мочевой пузырь. Однако стыда в его опустошённом разуме не было, теперь он был ему не нужен; ведь всё, что способно принести удовольствие, нужно встречать без сомнений и с предвкушением. А потому юные губы устремились к манящему сладостью и дурманом, всеми желанному межножью «его госпожи».

Апатэлес не сопротивлялась таким порывам своих «игрушек». Ей нравилось смотреть на то, как они ломаются, как нарушают собственные устои и правила, как изменяют себе и своей морали, сотворяют из естественного инстинктивного начала «себя новых»…

Оно обожала эти всегда интересные, хоть и сохраняющие в себе общий пагубный мотив, пылкие игрища. И для неё, порой, даже не было разницы, – ублажают её, или зыбким ублажением занимается она сама; насилуют её, или же насильником предстоит побыть ей.

В этот дивный момент, мурлыкающе зажмурив веки и скрыв под ними закатившиеся от неги фиолетовые глаза, её красивые руки, пальцы на которых имели аккуратно подстриженные, но по-прежнему заострённые когти, подтянулись к своей голове и схватились за толстые и прочные, монолитно-обсидиановые рога, кои росли прямо из висков, закручиваясь кончиками ко лбу и образуя, этим самым, некое подобие «короны». Мышцы суккубы сжали их столь сильно и потянули вниз так мощно, что затылок «хозяйки» поддался и опрокинулся на подушку, вжавшись в неё с непомерным напряжением.

Юноша, что облизывал ей чувствительное место, не мог остановиться, так как внутренние нектарные жидкости, которые он волей своей безумной лакал, сказывались на нём также одурманивающе и усыпляюще и лишь усиляли его около-обморочное, помутнённое состояние. Бедняжка не мог понять, что сам запрягал себя сейчас в этот чудовищный, но отнюдь не явный для него капкан, который уже понемногу стал смыкаться.

Апатэлес застонала сильнее и громче; она знала, чем это закончится, и мысль об этом доставляла ей удовольствие ещё большее. Каждый раз это было незабываемо, и каждый раз жестоко и красиво, в каком-то смысле – непременно-завораживающе, умопомрачительно.

Она стала сжимать бёдра, меж которых было лицо «жертвы», закинув ноги на широкие плечи и сомкнув свои стопы над крепкой шеей. Поначалу, человек не замечал этого действа, однако вскоре давление на слабое, по сравнению с порождением страсти, и хрупкое тело стало расти, движения ощутимо ограничиваться, а дыхание затрудняться. И вот, нежные ноги сомкнулись ещё рьянее и жёстче, плотно зафиксировав бьющуюся в конвульсиях от нехватки воздуха и опасного удушения, очередную «причудливую куклу».

Никто из присутствующих здесь людей не желал вмешиваться в этот процесс, все они лишь смотрели на это вожделенное истязание своими опьянённо-сонными глазами и с придыхание наблюдали за проявлением такой «заботы» и такого «внимания» со стороны суккубы, что не была человеком, и для коей всё человечье было чуждо…

А тем временем лёгочная «лихорадка» пойманного «мальчика» стала закономерно оканчиваться его погружением в забвение и «вечный покой». Однако Апатэлес не хотела такого исхода этого маленького происшествия, а потому напрягла и сжала бёдра ещё сильнее, давя уже не только на шейные мужские позвонки, но и на до сих немного брыкающуюся каштановую головку пленника.

Мгновение, и…

#Взрыв, – череп жертвы не выдержал этой нагрузки и лопнул, как переспелый плод, обдав и обагрив своим красным соком всё поблизости; а использованное для произошедшего развлечения тело навсегда замерло.

Апатэлес кончила, – бурно, сочно, как она и любила.

Обезглавленный труп, отдающий своё тепло окружению, лежал у неё в сведённых ногах и дополнял картину совершённого развращения «экстравагантными красками». Его же поверженная плоть, обильно залитая сверху мочой «победителя», указывала на животрепещущее завершение столь бурного акта «недавних схватчатых взаимоотношений». Оргазм не должен останавливаться на чём-то одном, когда доступны разные варианты его происхождения. А потому, как уже говорилось ранее, нет ничего плохого в том, чтобы не препятствовать удовольственным стремлениям реализовываться во всей своей палитре красочности, какими бы не были обстоятельства.

В то же время, мало кто мог бы заметить, как в момент телесной смерти вся «пленённая тушка» будто бы «духовно разрядилась», переправив всю свою энергетическую основу: и душу и сам дух – сердцевину всего, в страстное лоно суккубы, коя вновь удовлетворённо замурчала.

– «И вновь свежее потомство…» – подумала та, поглаживая свой ровный живот, внутри которого начала преобразовываться и формироваться «новая жизнь».