Жизнь не отменяется: слово о святой блуднице

XXXXIII

Через несколько часов от дома Волановых отправился «газик». В кузове его виднелась нехитрая домашняя утварь: стол, табуретки, кое-какая одежда, посуда. В кузове, около самой кабины, на разостланном куске шубняка пристроилась Серафима. А через небольшую отогретую проталину на лобовом стекле кабины виднелись сияющие лица Саньки и Данилки. Машина пробиралась к проселочной дороге.

Серафима грустно смотрела на дом, в котором сейчас не осталось ничего живого. Ветер хлопал калиткой, открытой удивленной пастью чернела дверь в сенцы. Растопорщенные доски накануне свалившегося забора напоминали издалека прутья разоренного гнезда.

Машина еще не успела свернуть на проселочную дорогу, как шофер увидел бегущего по сугробу навстречу человека. Он энергично махал рукой и что-то кричал. «Газик» остановился.

— Постойте, постойте… — борясь с одышкой, произнес он, подходя к кабине. — Дело есть очень большое.

Серафима выглянула из-за борта и увидела раскрасневшееся лицо Тырнова. С минуту он еще не мог успокоить дыхание и произнести слово. По всему было видно, что председатель чем-то сильно взволнован. Он переминался с ноги на ногу, беспокойно поглядывал на Воланову. Затем снял с рук шерстяные варежки, сунул их в карман и вытащил из-за отвернутого борта полушубка белый листок бумаги.

Серафима и шофер вопросительными взглядами следили за движениями председателя. Еще ничего не успел сказать Тырнов, как из-за угла ближайшего дома вышли несколько женщин с детьми и тоже направились к машине.

— Не знаю, как уж и начать, — заикаясь произнес Тырнов. Он робко взглянул на Серафиму и снова уткнулся взором в снег. — Большая ошибка вышла, Серафима… Ты уж не взыщи с нас, не по своей воле так делали. Вот тут письмо пришло из военкомата… Не был твой Михаил предателем… Курунов Ванька ему все подстроил. Контуженного он приволок Михаила к немцам… Вот тут и написано так: «Немцы решили использовать популярность разведчика в своих корыстных целях. Когда он немного оправился от контузии, они предложили Воланову за большие деньги сотрудничать, выступать у нейтральной полосы перед громкоговорителем, агитировать солдат переходить на сторону фашистов. Но когда он отказался это сделать, немецкий офицер застрелил его… А все передачи от имени Воланова вел некто Курунов, его сослуживец, сын помещика. Он много знал о жизни Воланова и в выступлениях для большей убедительности пользовался фактами, взятыми из рассказов Воланова.

А фотография для листовки была сделана при первой встрече с немецким офицером, который еще до начала переговоров любезно предложил пленному закурить.

Перейдя в наступление, советские солдаты разгромили этот немецкий агитационный пункт и захватили предателя Курунова, сознавшегося в своих предательских проделках…»

— Вот видите, как все получается, — оторвавшись от бумаги, вздохнул Тырнов и кинул взгляд на подошедших женщин.

Все молча смотрели на Серафиму, видимо, боясь сказать что-то некстати. Выражения лица Серафимы никто не видел. Она стояла в кузове, низко опустив голову. Не шелохнулась она и после того, как Тырнов громко выразил ей свое сочувствие.

К машине подбежала ватага разрумянившихся от мороза мальчишек.

— Предательша! Она! — удивленно глядя на кузов, выкрикнул один из мальчуганов. И тут же его шапка, сбитая чьей-то рукой, полетела в снег.

— А еще тут написано так: «Восстановить доброе имя советского патриота Михаила Воланова, оказать материальную помощь его семье…» — завершил чтение Тырнов. — Поняли, нет? Я уже завтра велел дров привезти и из кладовой кое-каких харчей подбросить. Никуда не уедешь, Серафима… Не могу отпустить… Вот тут печать есть и подпись военкома…

Но Серафима, казалось, ничего не слышала. Ее взгляд застыл на колее, проделанной колесами машины. Поднявшаяся поземка засыпала ее мелкой снежной пылью… И уже вдалеке все вокруг виделось гладким, ровным, чистым…