Жизнь не отменяется: слово о святой блуднице

III

Свадьбу решили проводить без гармониста. И хотя многие предлагали послать за Петькой, Серафима настаивала на своем — никакой гармоники: на вечеринках надоела она. По ее мнению, подвыпившие мужики и без нее, затянут — мило послушать. Все жали плечами, удивлялись, но перечить невесте не стали.

И вот диво: дверь распахнулась, и на пороге показался Петр Сырезкин. На лице улыбка презрения, зло поблескивали глаза. Можно было подумать, что Петр вот-вот произнесет: «Ну вот и встретились!».

Одет он был в батистовую рубаху яркого палевого цвета, перетянутую узким кавказским ремешком с двумя блестящими металлическими наконечниками. На нем были темные плисовые штаны.

— Решил вас повеселить, а то что это за свадьба, если гармони нет, — заикаясь, объяснил он. — Все будет прилично.

Ему кто-то кивнул на свободную табуретку, и Петр бесцеремонно опустился на нее. Сделал он это так, как делают люди, чувствующие себя здесь своими и хорошо знающие себе цену. Уставился на стол, где в изобилии было жареного, пареного, квашеного. Посередине стола, как каланча, стояла до краев наполненная трехлитровая бутыль.

Мать Серафимы удивила всех тем, что в городе, может быть, у бывшей дворянской девицы купила или выменяла на продукты фату. Сегодня ее дочь в этой деревенской компании выглядела прямо-таки царевной.

Сырезкин возбужденным взглядом уже успел рассмотреть ее бледное лицо, обрамленное темными, красивыми волосами. Но выряженного в новый коричневый вельветовый пиджак Михаила Воланова он, казалось, не замечал.

Странности Петра не кончились лишь его несуразным музыкальным «вступлением».

— Пойдем, выйдем — процедил он сквозь зубы и многозначительно кивнул Михаилу на дверь.

Воланов, ничего не понимая, пожал плечами, посмотрел на гармониста. Гости возмущенно загудели.

— Ты че, безобразничать сюда приперся? — угрожающе спросил сидевший напротив мужчина. — Смотри, а то сейчас же выпровожу…

— Да я же для пользы самого жениха хотел… кое-что сказать, — уже без прежнего гонора пояснил Сырезкин.

Михаил встал и, не обращая внимания на недоброжелательный ропот, направился к выходу. Зажав под мышкой гармонь, вслед за Волановым вышел и Петр.

Сошли со ступенек крыльца. Петр сразу же вплотную приблизился к Воланову, обдал его запахом только что выпитого самогона. Михаил удивился, увидев в глазах Петра крошечные, но яркие бусинки слез. Сырезкин от волнения не сразу смог подобрать нужные слова.

— Как с мужиком хочу покалякать… — сбивчиво, не глядя в глаза Воланову, начал он. — Разве ты не знал, что Серафиму я давно уготовил к себе в невесты?

— Не знал, первый раз слышу, — с добродушной улыбкой ответил Михаил. — А зачем теперь об этом говорить?

Что-то звериное проснулось в Сырезкине, исчезла растерянность.

— Не знал, не знал, ишь ты, мымра! — передразнил он Воланова. — Еще не поздно, сумел натворить, так сумей исправлять, понял? Ты меня хорошо знаешь… Вострушка должна быть моей… Вы сейчас должны сыграть не свадьбу, а отвальную… Понял, нет? Понял, нет? — на несколько секунд он умолк и поднял волосатый кулак. — Если ты сегодня заночуешь в одном доме с Серафимой — утром вот этой рукой прирежу, на кусочки расхвачу…

Михаил улыбнулся и по-простецки положил руку на плечо Сырезкина.

— И не только в одном доме… — спокойно и с убийственной для Петра улыбкой пояснил Воланов.

…За свадебным столом гул недовольства усиливался. Гости и родственники молодых недоуменно переговаривались, посматривали на дверь, тянулись к окнам…

— Ну вот, испортили всю обедню, — ворчали мужики. — И кто пустил сюда этого петуха? Чего ему тут?

Многие повскакивали с мест, когда на улице, где-то за дверью громко хряснуло, взвыла и тут же осеклась гармоника. Что-то ухнуло, сухо скрипнуло…

Дверь распахнулась, и в комнату вошел жених. По его лицу трудно было догадаться, что же все-таки произошло там, на улице? Что означала едва заметная, с оттенком грусти, улыбка Воланова?

— Поговорим, поговорим… — пробиваясь к своему месту, тараторил Михаил, словно хотел этими словами дать ответ на вопрошающие взгляды гостей. — Ушел, ушел Сырезкин, говорит, что утром рано вставать надо, ярмарка в городе объявлена…

Хотел что-то еще сказать Михаил, но через минуту понял, что все это он мелет ни к селу ни к городу. Вскоре в комнату заскочил и Петр Сырезкин. Зрачки его, казалось, застыли, по лицу большими кругами расползались оранжевые пятна, из правого уголка губ ручейком к подбородку стекала кровь. Контрастными пятнами виднелась она и на палевой рубахе. В левой руке у него была одна половина гармони — басы и большая часть меха. В правой — другая половина с ладами и остатками меха.

Сырезкин сейчас никого не видел перед собой. Грозный взгляд был адресован только одному: Михаилу Воланову.

— Мишка! — злобно прохрипел он. — Не забыл, что я тебе разъяснял на крыльце? Учти, завтра сможешь спохватиться, докумекаться, да поздно будет! Смотри, крысенок!

Он потряс в воздухе половинками гармони, резко повернулся и громко хлопнул дверью.

С этого начиналась новая, семейная жизнь Михаила и Серафимы.