Грехи в наследство

Глава 7

Звонок на мобильный прозвучал в тот момент, когда я по городскому телефону ссорилась с Голубкиным. Кстати сказать, начало нашего с ним разговора протекало вполне мирно. Он заботливо поинтересовался, как идут мои дела, я в ответ начала охотно жаловаться на возникшие сложности. Этим бы мне и ограничиться, но дернуло же меня за язык спросить, когда он планирует завершить дела и вернуться. Алексей тут же трагическим голосом сообщил, что переговоры с предполагаемыми партнерами затягиваются и поэтому ему придется задержаться.

Пока я переваривала эту новость, он начал нудить, что жутко соскучился, и неплохо было бы мне приехать к нему. Эта тема поднималась уже не раз, но, пока он обретался в Швейцарии, я отговаривалась тем, что терпеть не могу эту страну по причине ее крайней унылости.

— Там смотреть нечего, кроме гор, — отбрыкивалась я в ответ на увещевания Голубкина.

Но теперь, когда дела завели его в Испанию, крыть стало нечем.

— Приезжай, — ныл любимый в трубку. — Тут памятники на каждом шагу понатыканы. Повысишь свой культурный уровень. Столько старины вокруг, вовек не обозреть.

— Ты исключительно обо мне заботишься?

— Конечно!

Ответом ему было ледяное молчание. Сообразив, что зарвался, Голубкин неохотно добавил:

— Ну и о себе тоже. Мне без тебя плохо. Весь день на встречах да переговорах, а вечерами сижу в номере, обложившись бумагами. Ты приедешь, и все изменится. Буду хоть иногда ходить вместе с тобой на прогулки, обозревать достопримечательности. Пусть это будет наше свадебное путешествие.

— Мы еще не поженились, — сурово напомнила я.

— А кто виноват? — тут же нашел повод обидеться Голубкин. — Ты резину тянешь. А сама, между прочим, обещала.

Голубкин говорил правду. Было дело. В порыве сентиментальности действительно пообещала что-то похожее, но потому быстро одумалась. Какая из нас семья, если пять минут поговорим спокойно, а на шестой уже дым коромыслом?

— Не могу, у меня работа.

— Плюнь! — великодушно разрешил Голубкин.

— Между прочим, это ты мне ее и сосватал, — с тихой лаской напомнила я.

— Ничего подобного, — возмутился он. — Ефимова просила только о консультации, про работу не было ни слова. Это ты сама в нее ввязалась, чтобы был повод не приезжать ко мне. Тебе плевать, что я тут чахну.

— Если тебе так плохо, приезжай.

— У меня здесь дела. Не могу же я все бросить на полпути, — начал свирепеть Голубкин.

— У тебя, значит, работа, а у меня так… бирюльки, — в свою очередь вскипела я. — Ну и женись на своем бизнесе, а меня оставь в покое.

— Спасибо за совет. Я, наверное, так и сделаю. На испанке женюсь. Они здесь, кстати, сплошь красавицы и все очень домашние.

— Желаю большого семейного счастья, — фыркнула я, но трубку не положила.

Времена швыряния трубок давно прошли, теперь я стала умнее. Знала, что короткий миг наслаждения оставить последнее слово за собой может обернуться ссорой длинной в несколько месяцев. Это мы с Голубкиным уже проходили. Меж тем было слышно, как Алексей натужно запыхтел на том конце провода. Значит, следовало ждать привычного взрыва — кротостью нрава он никогда не отличался. И тут снова возникла дилемма: то ли молча выдержать град упреков, то ли ввязаться в бой. Решение принять было сложно, и в этот непростой для меня момент мелодичным перезвоном залился мобильник.

— Звонят, — проинформировала я любимого, причем с радостью, так как проблема выбора отпала сама собой. — Говорить больше не могу.

— Кто? — тут же насторожился он.

— Понятия не имею. Сейчас отвечу и узнаю, — беззаботно откликнулась я, очень довольная, что, ничем не рискуя, могу подпортить ему настроение. Голубкин, ко всем его недостаткам, был еще и ревнивцем, хотя тщательно это скрывал. Звонил, как оказалось, Можейко.

— Анна, у меня для вас новости. Хорошие. От Аллы Викторовны, — с места в карьер сообщил он.

— Да? И что же это за новости? — удивилась я, поскольку ничего хорошего от этой дамы давно уже не ждала.

— Не хотелось бы по телефону обсуждать. Может, встретимся, если у вас есть свободное время?

Новость, да еще хорошую, узнать хотелось, поэтому я не стала капризничать и тут же согласилась:

— Далеко идти времени нет, но рядом с моим домом есть неплохой кафе. «Старый Томас» называется. Если бы вы смогли подъехать…

— Конечно, без проблем. Минут через пятнадцать буду.

— Адрес…

— Я знаю, — ответил он и отключился.

Не успела я положить мобильник, как затрезвонил городской телефон. Конечно же это был Голубкин.

— Ну что там у тебя? Кто звонил? — грозно потребовал он ответа.

Кося глазом в сторону платяного шкафа, я сладким голосом пропела:

— Господин Можейко. Срочно вызывает на встречу. Вот сию минуту собираюсь и еду. Будем обсуждать дело Ефимовых.

Мои старания дать Алексею понять, что на нем свет клином не сошелся, даром не пропали.

— Гони его в шею, — проорал он. — Можейко известный бабник. Ничего общего у тебя с ним быть не может.

— Хорошо, что предупредил. Обязательно учту, — проворковала я и быстренько начала прощаться.

— Ты там поосторожней, когда из квартиры выходишь, — напутствовал меня напоследок Голубкин, и это он говорил уже вполне серьезно.

Беспокойство Алексея мне было понятно. Когда в домашнем сейфе время от времени хранятся ценности на значительную сумму, а в комнате, бывает, ждет своего часа картина немалой стоимости, поневоле будешь осторожной. Неудивительно, что из-за этой и некоторых других особенностей своей работы посторонних я в свой дом не вожу. С клиентами у себя в квартире принципиально не встречаюсь. Со знакомыми, которых у меня великое множество, предпочитаю пересекаться на нейтральной территории. Слесарей, сантехников и прочих подобных граждан на порог не пускаю. Вот и получается, что ходят ко мне лишь близкие друзья. Ну теперь вот еще Ефимовы повадились. Слава богу, хоть Можейко в гости не просится. И тут вдруг сообразив, что назначенное для встречи время уже прошло, я нырнула в джинсы, натянула блузку, накинула на себя пиджак и, вихрем пронесшись по комнатам, выскочила из квартиры.

Влетев в кафе с уже приготовленными фразами извинения, с удивлением обнаружила, что Можейко моим отсутствием совсем не тяготится. Устроившись в одиночестве за дальним столиком, он поглощал гигантскую порцию мороженого и выглядел очень довольным. Завидев меня, Степан Степанович приветственно взмахнул рукой, приглашая присоединиться. А стоило мне подойти, как он улыбнулся и без смущения сообщил:

— Я ужасный сластена. Не представляете, как обрадовался, когда вы назначили встречу именно здесь.

— Почему? — опешила я.

— Легальный повод лишний раз побаловать себя сладким. Я здесь по делу, и, значит, совесть моя чиста. Кстати, присоединяйтесь. Мороженое здесь отличнейшее.

— Нет, спасибо. Я ненадолго.

— Понимаю, — кивнул Можейко, с сожалением отодвигая в сторону вазочку с недоеденным мороженым. — Я свалился вам на голову без предупреждения. Простите, но так уж получилось. Был тут неподалеку и решил по дороге завернуть. Нужно поговорить.

Господин Можейко оказался человеком деловым, тратить время попусту не стал и сразу приступил к главному:

— Вчера мы с Аллой обсудили трудности, с которыми вы столкнулись в ходе порученного расследования. Я ее еще раньше предупреждал, что одних ваших усилий будет недостаточно, но она мне тогда не поверила.

— Мне действительно бывает нужна консультация специалиста. Дело двигалось бы значительно быстрее, будь у меня развязаны руки. К сожалению, Алла Викторовна категорически возражает.

— Ее можно понять, — скорбно поник головой Можейко. — Она боится огласки. Павел — человек публичный, весь на виду, а тут выборы не за горами. Любой неосторожный шаг может привести к скандалу. А неприятностей нам и так хватает. Максим, сын Ефимовых, последнее время доставляет массу хлопот.

— Я его видела. Столкнулась в доме Ефимовых.

— И он конечно же был пьян, — удрученно качнул головой Можейко.

— Да, было дело.

— Жаль! А какой был парень совсем недавно! С отличием окончил МГУ, поступил в аспирантуру. Профессора нахвалиться не могли, сулили блестящее научное будущее... а Максим вдруг как с цепи сорвался. То в одну историю влипнет, то в другую. Недавно учинил драку в баре, попал в милицию. Как я ни пытался замять эту некрасивую историю, журналисты все равно разнюхали, и информация попала в газеты. Павлу это не на пользу. Он, лидер, должен быть кристально чист. И так среди руководства партии наблюдается недовольство. Боятся, что избирателям подобные эксцессы могут не понравиться. Подумают; если человек не способен справиться с собственным сыном, как же он может браться решать судьбу страны... Ситуация складывается не слишком хорошая.

— Мне трудно об этом судить, я не интересуюсь политикой...

Можейко сдержанно кивнул:

— Помню. И говорю все это лишь для того, чтобы было ясно, что опасения Аллы имеют под собой реальную почву.

Я пожала плечами:

— Проблему это не снимает.

Степан Степанович энергично рубанул воздух рукой:

— Это слишком важное дело...

— Павел Юрьевич думает иначе, — не сдержавшись, перебила его я. — Он категорически против данного расследования.

— Знаю, — кивнул Можейко, — но это потому, что он идеалист.

— А вы? Нет? — я усмехнулась.

— Конечно нет! — вполне искренне воскликнул Степан Степанович. — Идеалистам в политике делать нечего. Это весьма и весьма грязное дело.

— А как же Павел Юрьевич? Идеалист — и в то же время глава партии? Не стыкуется, знаете ли!

— Паша свое место занимает по праву, — нахмурился Можейко, явно недовольный моей непочтительностью к своему другу. Уперев тяжелый взгляд мне в переносицу, он отчеканил: — Павел — необычайная умница, в его голове рождаются блестящие идеи. Мало кто из ныне существующих политиков способен стать с ним в один ряд.

Я смотрела на него с веселым интересом. Его раздражение меня ни капли не задело, а вот необычайная горячность позабавила. Степан Степанович уловил в моем взгляде насмешку и криво усмехнулся:

— К сожалению, блестящие идеи не могут существовать без солидной материальной базы. Ну сами понимаете... Деньги, спонсоры, раздача постов... Это все не для Паши...

— Для этого у него есть вы! — хмыкнула я.

— Точно! Я грязи не боюсь и легко со всем этим справляюсь.

— Выступаете в роли Плохиша? — съязвила я.

— Друга Павла, — очень серьезно поправил меня Можейко. — Я беру все это на себя потому, что иначе Паша не сможет работать.

— Жертвуете собой, — снова не удержалась я от шпильки. Мое замечание Степана Степановича развеселило.

— Совсем нет! — от души расхохотался он. — Мне моя работа нравится.

— Чем?

— Возможностью принимать решения. Я не такой головастый, как Паша, и ничего толкового придумать не смогу, как бы ни пыжился. А вот в работе с людьми мне равных нет! Я ведь человек очень конкретный. Поставь мне задачу, и я ее выполню! Причем, чем она сложнее, тем большее удовольствие я от нее получаю. Можно сказать, благодаря Паше я нашел себя. Но если б даже эта работа мне не нравилась, я все равно бы ею занимался. Ради Павла! Ему одному такого дела не поднять.

— Значит, все-таки жертвуете.

Степан Степанович кинул на меня короткий взгляд, отвел глаза в сторону и задумчиво протянул:

— Назовите это иначе. Это не жертва, дружба. Ради нее можно и не такое сделать. Заметьте, имею в виду настоящую дружбу, а не ту, о которой кричат на каждом углу.

Пока я молчала, переваривая услышанное, Степан Степанович деловито заявил:

— Все это лирика, а нас ждут практические дела. И здесь не должно быть проблем. А если они все же возникли, нужно срочно их ликвидировать. К счастью, это в наших силах. В общем, я убедил Аллу быть более гибкой и разрешить вам при необходимости прибегать к помощи специалистов.

Такого подарка от него я не ожидала.

— Спасибо! — выпалила я, искренне обрадованная.

Можейко строго погрозил мне пальцем:

— Но, разумеется, с соблюдением крайней осторожности. Никто ни о чем не должен догадываться.

— Я буду осмотрительна. Обещаю!

— Тогда у меня все. Позвольте откланяться. Да, вот еще что! Послезавтра мы едем в Вуславль. Нас ждет архив. Я уже обо всем договорился.

Едва расставшись с Можейко, я тут же развила бурную деятельность. Раз уж мне развязали руки, глупо было бы этим не воспользоваться. Заскочив домой, я в спешке переоделась, схватила ключи от машины и понеслась на стоянку. Ехать, естественно, намеревалась к Дарье. Даша была моей самой близкой подругой и неоценимым помощником. Она работала в очень солидном научно-исследовательском институте, созданном еще в стабильные советские времена. Первоначально он задумывался как учреждение, занимающееся исключительно научным изучением произведений искусства, но постепенно поле его деятельности расширилось. К помощи физических и химических лабораторий института стали прибегать реставрационные мастерские музеев, у которых постоянно возникает нужда провести то микроанализ красочных пигментов для установления подлинности картины, то рентгеноскопию полотна, «подозреваемого» в более позднем дописывании. Занимаясь оказанием технической помощи музеям, институт постепенно оброс собственными мастерскими и превратился в научно-реставрационный комплекс, в котором можно и пришедшее в плачевное состояние произведение искусства восстановить, и любое исследование провести. Заведующей одной из таких лабораторией и являлась Дарья. В тех случаях, когда мне в руки попадало произведение искусства, подлинность происхождения которого вызывала сомнение, я обращалась к ней за помощью. Даша проводила необходимые исследования и выносила вердикт, которому я верила безоговорочно. Дарья была специалистом высокого класса.

Подругу мое появление не взволновало. С головой уйдя в изучение разложенного на столе куска ткани, ни на что другое реагировать она была просто не способна.

— Садись, скоро закончу. — Не поднимая глаз, Дарья махнула рукой в сторону ближайшего стула.

Я покорно опустилась на краешек, но усидеть не смогла. Распиравшее меня нетерпение не давало покоя, и в следующее мгновение я снова вскочила на ноги. Сделав круг по комнате, пристроилась за спиной подруги и заглянула ей через плечо.

— Что это у тебя за вышивка?

— Запон, — рассеянно отозвалась Дарья.

— Никогда не слышала.

— Масонский передник. В него облачаются во время церемоний. Служит напоминанием о строительной профессии каменщика.

— Какая ты умная, Даша, — с уважением прошептала я. Дарья усмехнулась:

— Не завидуй. Это все, что я знаю. И только потому, что владелец данного раритета меня просветил. До недавнего времени ни одной масонской вещи в глаза не видела.

— А эта откуда?

— Из частной коллекции. Принесли на реставрацию. Видишь, в каком она состоянии, — озабоченно нахмурилась Дарья.

Вещь и в самом деле выглядела не лучшим образом. Сама ткань была густо покрыта рыжими разводами, шелковые нити вышивки местами растрепались, а местами просто сгнили. У меня создалось впечатление, что ее долго хранили в сыром месте.

— Значит, ты занята и времени на меня у тебя нет, — пригорюнилась я.

— Абсолютно нет, — согласилась Дарья. — Коллекционер торопит, и отказать ему я не могу. Он живые деньги заплатит.

Я подхалимски прижалась щекой к ее полному плечу:

— А может, прервешься ненадолго? У меня дельце совсем крохотное. Много времени не займет.

Дарья оглянулась и одарила меня недовольным взглядом. Я ответила ей умиленным хлопаньем ресниц и несчастной миной.

— Настырная ты, Анька, — сокрушенно вздохнула Даша. — И прилипчивая, спасу нет. Что там у тебя?

— Часы и кольцо.

Я торопливо извлекла из сумки предметы своих тревог и сунула подруге под нос. Та без интереса посмотрела на них и сухо проронила:

— И что?

— Покажи знающему человеку. Пусть скажет, когда были сделаны, — заискивающе попросила я.

Дарья вздохнула:

— Попросить я, конечно, могу. Только ведь откажут. У всех дел полно, и ювелиры — не исключение.

— Тебе не откажут. И потом, о многом я не прошу. Пусть только глянут одним глазком и время назовут. Хоть ориентировочно.

— Деньги давай. Даром делать не станут, — ворчливо приказала Даша.

Я выхватила из кошелька несколько купюр и сунула Даше в карман халата.

— Хватит?

— Нормально. Ладно, попробую. Жди здесь, я скоро вернусь.

— Дашенька, раз уж ты все равно будешь с ними договариваться, так попроси справочку чиркнуть. Малюсенькую, но на бланке и с печатью. Ладно?

— Наглая ты, Анютка, сил нет. Тебе дай палец, так ты и руку отгрызешь, — хмыкнула Дарья и грузно потопала к двери.

Пока Даша занималась моей проблемой, я от нечего делать разглядывала запон. Эта вещь хоть и называлась фартуком, но вид имела не совсем привычный. Верхняя часть полотнища была заметно шире нижней, слегка вогнутые боковины плавно переходили в округлые углы и двумя волнистыми линиями сходились внизу, образуя тупой угол. В центре фартука на фоне подбитого горностаем балдахина был вышит увенчанный короной трон. По бокам трона располагалось по колонне. Верхушку левой украшал полумесяц, правой — солнце с густой бахромой лучей. Над короной помещался череп со скрещенными костями, а у подножия трона было вышито дерево. Помимо этих крупных деталей узора по всей площади запона было разбросано множество мелких. Некоторые из них, такие как циркуль, треугольник, топор, можно было распознать легко, на изображениях других нитки были настолько попорчены, что понять что-либо было трудно. Мне приглянулось изображение то ли затейливого домика, то ли старинного фонаря, и я наклонилась поближе, пытаясь догадаться, что же это на самом деле. К определенному мнению прийти не удалось, потому что за моей спиной раздался голос Даши:

— Что это ты там высматриваешь?

— Детали твоего передника. Очень занятно.

— Он не мой. Масонский, — хмыкнула подруга, протягивая мне бланк. — Держи.

— Ну что там? — с замиранием сердца спросила я.

— О кольце ответ дадут через несколько дней. А в часах ничего интересного нет. Конец девятнадцатого века.