Глава 2

Я лежала на диване, разглядывала потолок и строила планы мести. Один кровавее другого. Ну, Голубкин, только явись! Я тебе покажу!

Я заворочалась, устраиваясь поудобней, и принялась рисовать в голове сцены расправы. С наслаждением изобретала одну пытку ужаснее другой и в запале иногда доходила до такого, что самой собственные фантазии казались перебором. На мгновение Голубкина становилось жаль, все-таки он парень неплохой, ноя тут же сурово напоминала себе о той пакости, что он мне учинил, и мимолетная жалость тут же улетучивалась.

Это ж надо было додуматься! Послать меня к этой вобле сушеной! А она-то! Она! Мало того что обозвала меня «милочкой» и держалась так, будто я безработная, явившаяся к ней за дармовой похлебкой, так еще угрожать мне вздумала!

Я с удовольствием вспомнила свой уход из депутатского особняка, расстроенную Аллу Викторовну, Макса и малость подобрела. Бог с ней, Аллой Викторовной, она мне никто. А вот Голубкину прощения нет! Пусть только явится из своей Швейцарии, мигом потеряет здоровый цвет лица, нагулянный на тамошнем экологически чистом воздухе. Здесь не Швейцария, где даже коровы по лугам в веночках из полевых цветов бродят. Здесь родная сторонка и нравы пожестче западных будут.

Вообще-то я к Голубкину была несправедлива. Он местные нравы знал не понаслышке и уж, точно, куда лучше меня. Прежде чем стать крупным бизнесменом с реальными интересами в различных регионах нашей необъятной страны и солидными партнерами за рубежом, он прошел очень и очень непростой путь. Начинал с того, что перегонял машины из Германии в Москву. Бизнес по тем временам доходный, но опасный. Не один человек на нем шею сломал, но не Голубкин. Может, ему везло, может, характер помог, но через несколько лет он уже владел несколькими автосалонами, в которых продавались те же угнанные в других странах иномарки. Только теперь этим грязным делом занимались уже другие. Постепенно бизнес усилиями ушлого Голубкина разрастался, превращаясь в легальный и попутно обрастая новыми фирмами с новыми направлениями деятельности.

Думаю, многие этапы этого непростого пути известны лишь узкому кругу посвященных, я же могу о них только догадываться. Но меня это, кстати, и не интересует, у нас с Голубкиным свои отношения. Давние и довольно запутанные. Голубкин вроде бы меня любит и жаждет жениться. Я тоже его, похоже, люблю, но замуж идти не желаю. Он теперь, конечно, респектабельный бизнесмен, коллекционер, но… Не верится мне в нашу долгую и счастливую семейную жизнь. Слишком непростые у нас обоих характеры. Я и сама не подарок, а уж Голубкин… С ним все время нужно быть настороже, иначе обязательно попадешь впросак. Тут я очень кстати снова вспомнила подсунутую мне все тем же Голубкиным Аллу Викторовну и моментально распалилась так, что ждать приезда Голубкина стало просто невтерпеж.

«Мог бы и позвонить, — сердито подумала я. — В конце концов, я и по телефону могу душу отвести. Мало не покажется».

Я покосилась на телефонный аппарат, но тот безмолвствовал.

«Ну вот! Как не нужно, трезвонит утром и вечером по всякому пустяку, а как возникла в нем нужда, так исчез. Чувствует Голубкин, что ничего хорошего его в этот раз тут не ждет».

Не успела подумать, как телефон взорвался пронзительным звонком.

«Голубкин! Легок на помине», — пронеслось в голове, пока я хватала трубку.

— Алло! — весело гаркнула я, предвкушая грандиозный скандал.

— Анечка?

— Кто это? — растерялась я, потому что голос мало того что был совсем не голубкинский, женский, да к тому же просто сочился медом.

— Алла Викторовна Ефимова, — нежно проворковали в трубке.

Услышав ответ, я опешила и на мгновение потеряла дар речи.

— Анечка, нам нужно поговорить, — торопливо заявила Алла Викторовна, нагло пользуясь моей вынужденной немотой.

Вот уж чего мне меньше всего хотелось, так это снова общаться с госпожой Ефимовой. От одной только перспективы разговора с ней у меня моментально прорезался голос.

— Мы вроде бы уже все друг другу сказали? — сухо заметила я, даже не пытаясь быть приветливой.

К сожалению, это я поняла еще днем, Алла Викторовна обладала крайне настырным характером, и потому ни моя холодность, ни явное нежелание вступать в переговоры ровно никакого впечатления на нее не произвели. Наделенная необыкновенным умением идти напролом, она попросту проигнорировала мое недовольство и бархатным голосом пропела:

— Анечка, произошло ужасное недоразумение. Я все объясню, согласитесь только выслушать меня.

— Говорите.

— Это не телефонный разговор, — проворковала Ефимова. — Лучше мне зайти к вам. Я думаю, в квартире беседовать будет значительно удобнее.

Просьба, учитывая наше недавнее бурное расставание, была просто-таки смелой. И в этой смелости я заподозрила подвох.

— Вы где? — осторожно поинтересовалась я.

— У вашего подъезда.

«Ни фига себе! Вот это темпы!» — подумала я.

— Алло, вы меня слышите? — встревоженно вскрикнула Ефимова, обеспокоенная моим молчанием.

Мстительно пропустив мимо ушей ее взволнованное кудахтанье, я сурово спросила:

— Откуда у вас мой домашний адрес?

Если Алла Викторовна и растерялась, то только от моей непроходимой глупости.

— Но вы же сами дали мне визитку с домашним и мобильным телефонами, — удивленно заметила она.

«Дура набитая, — прокомментировала я свой собственный поступок, хотя оправданием мне вполне могло служить то, что в тот момент я еще не подозревала, что за штучка эта Ефимова. — Зная телефон, адрес выяснить труда не составит».

Между тем Алла Викторовна тревожно спросила:

— Так я могу подняться?

— Поднимайтесь, открою.

Я стояла у порога квартиры и прислушивалась к гудению лифта. Услышав, что он остановился на моем этаже, отворила дверь и выглянула на площадку. Как раз в этот момент створки лифта разошлись, и я оказалась лицом к лицу с Аллой Викторовной. Глядя на нее, я пришла к выводу, что она сама на себя не похожа. Мне показалось, за то короткое время, что мы не виделись, она постарела лет на десять. Чисто формально Ефимова была в полном порядке. Стильная стрижка, сделанная явно не дешевым мастером, выглядела безукоризненно. Украшения идеально подходили к элегантному костюму. А вот лицо у дамы было крайне расстроенное, и его бледность не мог скрыть даже тщательно наложенный макияж.

— Здравствуйте, — с легкой заминкой произнесла Алла Викторовна, нервно теребя ремешок сумочки.

— Виделись уже, — хмыкнула я в ответ.

Алла Викторовна сделала несколько быстрых шажков в мою сторону и вдруг зачастила взволнованной скороговоркой:

— Анечка, произошла ужасная вещь. Вы только выслушайте, и я все объясню.

Видеть мне ее не хотелось, разговаривать тем более, но произошедшая с ней перемена меня заинтриговала. После недолгой борьбы любопытство взяло вверх над неприязнью, и я неохотно посторонилась. Алла Викторовна, словно став еще суше, ловко проскользнула мимо меня в квартиру, окинула все цепким взглядом и снисходительно проронила:

— Очень просто, но стильно. И это впечатляет.

На мгновение она снова превратилась в высокомерную, до чертиков уверенную в себе женщину, но, поскольку я всем своим видом демонстрировала нежелание вести светскую беседу, Алла Викторовна тут же опомнилась.

— Анечка, я позволила себе явиться без приглашения, потому что произошло нечто ужасное, — прощебетала она, заискивающе заглядывая мне в лицо.

— Нашли в кабинете мужа еще один сверток? Теперь уже с бабушкиным наследством? — усмехнулась я.

Алла Викторовна была явно шокирована моей непочтительностью, но характер проявить не решилась.

— Нет, конечно. Никаких новых находок. Я пришла извиниться. После вашего ухода я имела разговор с мужем… — Она через силу улыбнулась.

Каждая фраза давалась Алле Викторовне все с большим трудом. Сама того не замечая, она снова начала нервно дергать и крутить ремешок своей сумочки.

— Очень трудный разговор… Выяснилось, что вы, оказывается, приходитесь Алексею Антоновичу женой, — потупив глаза, выдавила она из себя.

Женой Голубкину я не была. Наши с ним отношения начались не вчера и складывались не просто. В тот период я работала под руководством некого Павла Ивановича, хорошо известного среди коллекционеров. Я была его воспитанницей, помощницей и теми руками, с помощью которых он и добывал свои раритеты. За долгие годы занятий антиквариатом старый пройдоха обзавелся обширными связями, которые здорово помогали ему в его сложном бизнесе. С помощью знакомых он не только сбывал попадавшие ему в руки вещи, но и, словно паук, собирал сведения о самых разных людях. Павел Иванович тщательно отслеживал появление на столичной орбите тех личностей, которые могли бы стать его клиентами и, соответственно, покупать за хорошие деньги, предлагаемые им к продаже, раритеты. К этой задаче, как, впрочем, и ко всем остальным, мой патрон относился со всей серьезностью. Он дотошно выяснял возможности новоявленного богатея, его увлечения, маленькие слабости и потом использовал эти знания с большой выгодой для себя. Среди тех, кто покупал у Павла Ивановича его «товар», встречались самые разные личности. От собирателей, для которых покупка произведений искусства и антиквариата были лишь одним из способов вложения денег, до коллекционеров. Павел Иванович из всех своих клиентов больше всего любил коллекционеров, они платили охотнее. В отличие от скуповатых и практичных собирателей, настырно торговавшихся за каждую копейку, эти, одержимые навязчивой идеей, готовы были выложить за обладание вожделенной вещью любую сумму.

Голубкин являлся именно таким двинутым коллекционером, он собирал вещи, имеющие отношение к Наполеону. Неудивительно, что, едва в руки Павла Ивановича попали дорожные часы полководца, он сразу вспомнил о Голубкине. Он идеально подходил для задуманной старым прохиндеем операции: был богат, азартен и до неприличия молод. Последний фактор играл в хитроумном плане Павла Ивановича решающее значение, потому что на роль продавца он решил определить меня. По задумке патрона, мне следовало познакомиться с Голубкиным, завести с ним легкий роман и потом втюхать ему Наполеоновы часы. За тройную цену. «Со мной он будет торговаться, а перед тобой не устоит и выложит не моргнув глазом сколько запросишь», — категорично заявил Павел Иванович. Я отбивалась, как могла, только все приводимые мной доводы на патрона не действовали, и в конце концов мне все-таки пришлось подчиниться приказу.

Я нашла возможность познакомиться с Голубкиным и даже продала ему те злосчастные часы за деньги, на которых настаивал шеф. Тогда нам обоим казалось, что задумка удалась, и только много позже, когда наш с Голубкиным бурный роман подошел к финалу, я узнала, как мы с патроном ошибались. Этот иезуит сразу нас раскупил, а часы купил, причем за дикие деньги, только для того, чтобы иметь повод встречаться со мной. Голубкин оказался пройдохой похлеще моего патрона и быстро понял, что я молода, наивна и меня за содеянное обязательно будет мучить совесть. Голубкин же угрызений совести в принципе не ведал и потому пользовался моей слабохарактерностью, как хотел. Он буквально преследовал меня, задаривая цветами и с утра до вечера обрывая телефон. Наконец обнаглел настолько, что предложил выйти за него замуж. Первые разы, когда Голубкин делал мне предложение, я отказывала мягко, и в ответ он учинял мне небольшие скандальчики в виде битья подвернувшейся под руку стеклянной утвари и шварканья подаренных им же букетов о стену. Последующие отказы сопровождались более бурными проявлениями темперамента, а последнее предложение руки и сердца было сделано в ресторане и закончилось уже полноценным скандалом: услышав привычный ответ, Голубкин одним махом разгромил стол, за которым мы сидели. Привлеченные скандалом посетители глазели на нас и радостно делились впечатлениями. Тут терпение покинуло меня, я встала и ушла, но напоследок поклялась, что встретиться с ним еще раз меня не заставит даже угроза смерти. Но, как говорится, зря зарекалась! Жизнь повернулась так, что нам снова пришлось встретиться.

Перипетии нашего с Голубкиным бурного романа и не менее бурное расставание не стали тайной для моего учителя. На следующее же утро он вызвал меня к себе и устроил грандиозную головомойку. Речь патрона в тот момент отличалась крайней эмоциональностью, а красной нитью через нее проходила одна-единственная фраза: «Ты непроходимая дура, которая не понимает своего счастья». По словам Павла Ивановича, мало что в городе было не по силам Голубкину. То, что нельзя было купить за деньги, он получал с помощью своего авторитета. А если не работало ни то, ни другое, то в ход шла сила. Тоже, кстати, немалая. «И все это могло принадлежать тебе! А ты…» — орал мой опекун и учитель, багровея от душившей его ярости. Дальше шли выражения, которые даже мне, проведшей детство и юность среди дворовой шпаны, казались чрезмерными.

Павел Иванович орал, я в ответ угрюмо молчала. И вовсе не потому, что мне сказать было нечего! Просто смысла не видела. Если бы я только заикнулась, что одной из причин, причем не самой худшей, по которой я категорически отказывалась стать женой Голубкина, была его страсть любой разговор превращать в балаган, шеф бы меня высмеял. С его точки зрения, эта была и не причина вовсе, а блажь. Но то была его, сугубо личная, точка зрения, а я знала наверняка, что жить бок о бок с человеком, который из каждой ситуации устраивает цирк, невыносимо. У самой такой же характер. Поэтому, рассудив, что два шута в одной семье — явный перебор, я его и послала. Тогда казалось, что навсегда, но жизнь забавная штука. Прошло немало времени, и она снова свела нас во время моих поисков картины «Христос в терновом венце». Обстоятельства сложились так, что я вдруг осознала: Голубкин мне совсем не так безразличен, как мне хотелось думать. И вот последние несколько месяцев мы с ним жили вместе и попытались понять, что же может получиться из нашего непростого союза. Однако все это было моим частным делом, и посвящать в него госпожу Ефимову я не собиралась.

— А вы меня за кого приняли? — хмуро спросила я Аллу Викторовну.

— Ах, дело, видите ли, в том… — замялась она. — Когда Алексей Антонович сказал, что у него есть классный специалист, мне и в голову не пришло, что он ведет речь о своей жене. Я думала, вы просто работаете на него. Я ведь знаю, он коллекционер… Вот и решила, что при необходимости Алексей Антонович обращается к вашим услугам… А тут мы с Павлом начали обсуждать ваш визит к нам… И когда он вдруг понял, кто вы есть на самом деле… он ведь раньше никогда с вами лично не встречался, только слышал о вас от Алексея Антоновича… В общем, Павел мне такого наговорил, что я пришла в ужас… — При воспоминании о муже Алла Викторовна окончательно расстроилась, и на глазах у нее навернулись слезы. Она быстро поморгала, прогоняя их, и торопливо закончила:

— Я очень прошу меня извинить и не держать зла.

Чувствовалось, что извинение ей далось с трудом. Она в буквальном смысле слова наступила на собственную гордость, но на меня это впечатление не произвело. Мне ни капли не было жаль сушеную воблу.

— Не буду, — холодно кивнула я.

— Простите?

— Забудем. Вы извинились, я извинения приняла. Вопрос закрыт.

Я ожидала, что после этого она повернется и уйдет, но Алла Викторовна продолжала стоять, да еще выжидательно смотрела на меня. Так, будто я ей что-то должна, а отдавать не собираюсь. Чувствовать себя должницей, особенно если причин для того нет, я не люблю. Неудивительно, что я занервничала, и в результате мой голос прозвучал жестче, чем хотелось бы:

— Что еще?

— Хочу поговорить по поводу того предложения, что я вам сегодня сделала, — с тихим упрямством произнесла Алла Викторовна, и мне мигом стало неуютно.

Мне за глаза хватило предыдущего разговора с ней, и ввязываться в нудные пререкания по новой не было ни малейшего желания. Однако, и я это отлично понимала, не такова была Ефимова, чтобы оставить мне шанс быстро от нее отвязаться. От этой печальной перспективы лицо у меня непроизвольно вытянулось, а Алла Викторовна прижала руки к груди и несчастным голосом запричитала:

— Анечка, это жизненно важный для меня вопрос. Мне сложно сейчас все объяснить, но… Понимаете, количество политических партий велико, конкуренция огромна, и, чтобы завоевать голоса избирателей, нужно предложить что-то исключительно привлекательное. Естественно, лидеры той партии, которую возглавляет мой муж, выработали свою программу. Должна сказать, очень взвешенная, реальная программа, направленная на решение болевых проблем общества. Но как вы догадываетесь, остальные тоже не дремлют. Они не хуже нас знают ситуацию в стране и в погоне за дешевым успехом готовы пообещать электорату золотые горы. В общем, для нашей победы нужна изюминка. Найти ее не просто. Вот сейчас, к примеру, много рассуждают о национальной идее, а прийти к единому мнению не могут. К сожалению! Потому что те, кому удалось бы выкристаллизовать чаяния нации, стали бы победителями. Лично я не замахиваюсь на подобную задачу, но вот что пришло мне в голову… Наш народ ностальгирует. С каждым годом он со все большей тоской возвращается мыслями в прошлое. Обратили вниманиеё если раньше поголовно все с увлечением смотрели боевики и мыльные оперы, то сейчас умиляются старыми советскими фильмами?

— Я не смотрю кинофильмы. Ни американские, ни советские, — хмыкнула я.

Алла Викторовна пропустила мою реплику мимо ушей и увлеченно продолжала:

— А канал «Культура»? Замечательная часть населения вообще не смотрит ничего, кроме «Культуры». О чем это говорит? — Ответа она, естественно, не дождалась, но совсем не расстроилась и бодро объявила:

— О том, что у нас есть шанс! Реальный! Если вы мне поможете, все получится! Ну хотя бы попробуйте. Я оплачу все! И потраченное время, и усилия. Хорошо оплачу! Деньги в данном случае не вопрос! Попробуйте! Я просто уверена, что Павел происходит из знатного рода и этот факт его биографии следует подтвердить документально. Это важно!

— Пустая трата денег, — угрюмо буркнула я, хотя обещание хорошего гонорара сделало свое дело и существенно поколебало мое сопротивление.

Конечно, женщина я далеко не бедная. Мое ремесло приносит вполне приличный доход, особенно теперь, как я рассталась с Павлом Ивановичем и стала работать на себя. Однако поскольку я живу одна и должна сама о себе думать, то от возможности заработать никогда не отказываюсь. А тут Ефимова повела речь о щедром вознаграждении… Конечно, характер у нее не сахар и иметь с ней дело — себя не любить. И затея совершенно бредовая… Но ради действительно солидных денег можно ведь и потерпеть, верно? В конце концов, о последствиях я ее честно предупредила, но, если человеку охота швырять деньги на ветер, это его право.

Напряженно вглядывающаяся мне в лицо Алла Викторовна мгновенно уловила перемену в мое настроении:

— Соглашайтесь, соглашайтесь, Анечка!

Чтобы принять окончательное решение, мне нужно было подумать, но Алла Викторовна так мешала сосредоточиться, что больше никаких здравых мыслей в голову мне не приходило. Сказав себе, что все доводы исчерпаны и моя совесть перед потенциальной клиенткой чиста, я обреченно согласилась:

— Хорошо, привозите ваши «вещественные доказательства». Посмотрим, что можно сделать.

— Они у меня с собой! — воскликнула Алла Викторовна, торопливо щелкая замком сумочки.

— Предусмотрительно, — усмехнулась я. — Значит, были уверены, что уговорите?

Она покачала головой:

— Никакой уверенности. Взяла на всякий случай.

— Пойдемте в комнату, составим договор, — обреченно вздохнула я.

Такого оборота дела Алла Викторовна не ожидала, и он ей не понравился. При слове «договор» она испуганно вскинулась:

— Договор? Хотите закрепить наши соглашения на бумаге?

— Обязательно.

— Зачем?!

— Чтобы впоследствии не было недоразумений.


Выпроводив Аллу Викторовну из квартиры, я уже собралась было захлопнуть дверь, как услышала негромкий свист. Сделав несколько шагов вперед, посмотрела вверх… Ну надо же! На подоконнике пролетом выше сидел непутевый сын Ефимовых и с самым беззаботным видом глядел на меня. Одарив его неприязненным взглядом, я быстро взлетела по ступеням и сердито поинтересовалась:

— Вы здесь как оказались?

Мой грозный вид на парня впечатления не произвел. Сверкнув белозубой улыбкой, он беззаботно пожал плечами:

— Следом за маменькой приехал. Услышал, как она ваш адрес выясняет, и посуетился. Грех было такой возможностью не воспользоваться, верно? Мне ведь и самому нужно было с вами увидеться.

— Зачем?

— Поговорить. Скажите, с чего это маменька за дворянский титул биться решила? Амбиции взыграли или что другое, более серьезное?

Ответом ему была моя насмешливая усмешка.

— Чего спрашивать, сами же все слышали. Если не ошибаюсь, под дверью тогда стояли.

Он одарил меня еще одной обаятельной улыбкой и, нисколько не смущаясь, признал:

— Подслушивал, не спорю, но слышал только конец разговора. Изложение причин пропустил, потому и приехал.

— Не проще ли было у матери спросить?

Макс посмотрел на меня, как на больную.

— Придумали! Она мне ни слова не скажет.

Загрузка...