Грехи в наследство

Глава 4

На следующее утро я спешно собралась и отправилась к Алле Викторовне домой. Визит Ефимова окончательно убедил меня, что иметь дело с этой семейкой — себе дороже. И деньгами не разживешься, и нервы себе истреплешь. Мне эти радости были ни к чему, при моей репутации и связях перспектива остаться без клиентов мне не грозила. Всегда найду, на чем заработать. В общем, я была полна решимости положить конец нашим с Аллой Викторовной деловым отношениям, но для этого нужно было вернуть вещи и получить назад свою расписку.

К сожалению, из этого благого намерения ничего не вышло. Ефимовой дома не оказалось. Хуже того, мне даже не смогли сказать, когда она может появиться. В ответ на все мои расспросы горничная лишь пожимала плечами и смущенно улыбалась.

В течение всей следующей недели я регулярно звонила Алле Викторовне, пытаясь договориться о встрече, однако ее мобильник был постоянно отключен, а по домашнему телефону вежливо сообщали, что хозяйки нет и в ближайшие дни не будет. Выслушав уже ставший привычным ответ, я клала трубку, шла к сейфу и извлекала на свет доверенные мне Аллой Викторовной вещи. Честно говоря, злость на Ефимовых постепенно улеглась, а вот любопытство осталось и с каждым днем разгоралось все сильнее. Расследование, начатое и брошенное в самом начале, не давало покоя. Я томилась, подолгу сидела у стола, задумчиво разглядывая безделушки.

Что скрывать, люблю я предметы старины. И дело здесь не в том, что многие из них представляют собой большую художественную ценность, а значит, стоят немалых денег. Само по себе обладание произведениями искусства меня совершенно не привлекает, по натуре я не собиратель. Поисками раритетов занимаюсь исключительно потому, что ничего другого делать не умею и, кроме того, очень неплохо зарабатываю этим себе на жизнь. А вот люблю их совсем за иное. Тайна с большой буквы, которую каждая старинная вещь обязательно хранит в себе, будоражит мое воображение. Иногда мне приходит в голову вот какая мысль… Может быть, именно потому я так и удачлива в своих поисках, что меня гонит вперед не столько стремление отыскать сам раритет, сколько желание шаг за шагом выяснить его историю. Для меня нет ничего более захватывающего, чем кропотливо докапываться, кто был создателем данной вещи, кто ею владел, из каких рук в какие, и при каких обстоятельствах, она переходила и какую жизнь прожила.

В конце недели мое терпение лопнуло. Бездействие и полная неопределенность нервировали до крайности. На этой почве я даже сон потеряла, не говоря уж об аппетите. Дальше так продолжаться не могло, и однажды вечером я приняла решение ехать в Смоленск. Если владелец герба происходил родом из тех мест, в местных архивах вполне могли храниться касающиеся его семьи документы, а мне и самой, в конце концов, было любопытно, чем все обернется. Отправиться решила во вторник. Можно было бы, конечно, и в понедельник, но я предпочла не рисковать. Всем известно, что понедельник — день тяжелый и удачи в делах не сулит, а без надежды на успех затевать эту поездку смысла не имело.

То, что в Смоленске, как и во всяком областном центре, обязательно имеется архив, сомнений не вызывало. Однако Смоленск — город не маленький, не кататься же по улицам, расспрашивая случайных прохожих, где у них тут располагается нужное мне учреждение. Для выяснения ситуации накануне отъезда залезла в Интернет и, поскольку интересовали меня документы сугубо исторические, начала поиск со смоленских музеев. Потратив добрых два часа, а все потому, что постоянно застревала на описаниях местных достопримечательностей, неожиданно наткнулась на очень интересный факт. Оказывается, после революции семнадцатого года в Смоленск свезли архивы со всей губернии. Собирали их не только в различных учреждениях, начиная с жандармского управления, но и в частных домах и усадьбах. Таким образом, документы, письма, дневники многочисленных дворянских семей оказались сконцентрированными в музейных хранилищах губернской столицы и оставались там на хранении до начала Великой Отечественной войны. 24 июня 1941 года фашисты первый раз бомбили город, 15 июля они ворвались в его южную часть, но прошло еще целых две недели, прежде чем они смогли овладеть Смоленском. Драка шла за каждую улицу, за каждый дом. Советские войска стояли насмерть, всеми силами оттягивая сдачу города, но 29 июля Смоленск пришлось оставить.

Пока войска обороняли город, музейные работники эвакуировали ценности. К сожалению, условия и сроки были таковы, что спасти все возможности не было. Тогда удалось вывезти лишь часть огромного смоленского архива. В Вязьму. Считалось, на время, потому что никто не верил, что война продлится долго. Оказалось, навсегда. Теперь в Вязьме работает филиал смоленского архива, и в нем хранятся бумаги многих смоленских родов.

«Отлично. Вязьма мне по дороге. Заеду сначала туда, а если ничего не найду, двину дальше. В Смоленск», — решила я, выключая компьютер.

От Москвы до Вязьмы около двухсот километров. Выехав из Москвы в восемь утра, уже в одиннадцать я была на месте. Вязьма — городок небольшой и лежит рядом с трассой. Стоит съехать с дороги, и ты уже в городе. Со стороны он выглядит не слишком привлекательно: проржавевшие гаражи, заводские корпуса, обшарпанные девятиэтажки.

Покружив по запутанным улочкам и чуть не лишившись подвески на местных колдобинах, я в конце концов все-таки добралась до центра. К моему удивлению, он приятно отличался от своих окраин. Чистенький, ухоженный, с трогательными особнячками и высокой, слегка покосившейся колокольней на площади.

Отыскать нужный мне дом труда не составило (адрес архива нашла во все том же Интернете). Мысленно попросив у судьбы удачи, я дернула за ручку входной двери и решительно шагнула через порог. Длинный коридор, поворот, еще одна дверь, и я оказалась в читальном зале. Одного беглого взгляда на ящики с картотекой оказалось достаточно, чтобы стало понятно: вздумай я самостоятельно проводить поиски, суждено мне тут встретить свой столетний юбилей. У меня планы на собственную жизнь были совсем иные, поэтому я бодро промаршировала по проходу между столами и застыла перед дежурной по залу. Прежде чем заводить разговор о главном, широко улыбнулась. По своему богатому опыту знаю, ничто так не способствует налаживанию взаимопонимания между незнакомыми людьми, как улыбка. Сработало и в этот раз. Девушка, до того хмуро перебиравшая формуляры, на улыбку хоть и не ответила, но посмотрела на меня с интересом.

— Доброе утро, — жизнерадостно гаркнула я, спеша закрепить свой маленький успех.

— Доброе, — отозвалась она, помимо воли все-таки расплываясь в ответной улыбке.

— Отличный денек! — поделилась я пусть и не оригинальным, но вполне соответствующим действительности наблюдением.

Девушка прыснула и совсем по-свойски спросила:

— Вам чего?

— Хочу увидеть кого-нибудь из научных сотрудников. Реально?

— А чего нужно-то? Их у нас несколько.

Я наклонилась вперед и заговорщицки прошептала:

— Книгу пишу об Отечественной войне 1812 года, а знаний не хватает. Срочно нужна консультация.

— Какая же это? Взялись писать, а сами ничего не знаете?

Признание в собственной слабости или некомпетентности всегда действует на служивый люд благотворно, не стал исключением и этот случай.

— Ну кое-что я знаю… — фыркнула я и, дробно стуча каблучками, скрылась между стеллажами у себя за спиной.

Ждать долго не пришлось. Очень скоро дежурная появилась снова, но теперь уже не одна, а в обществе молодой, скромно одетой женщины. Молча кивнув на меня, дежурная вернулась к своим карточкам, а пришедшая с ней женщина устало поинтересовалась:

— Какая консультация вам нужна?

— Я все объясню, — поспешно заверила я ее. — Только давайте отойдем в сторонку. Не будем мешать человеку работать.

Сотрудница архива глянула на меня без всякого интереса, но возражать не стала и первой пошла в дальний конец комнаты.

Остановившись у последнего стола, она снова спросила:

— Ну так что за дело?

Я смущенно улыбнулась, набрала воздуха в легкие и бойко затарахтела:

— Я пишу книгу. Это художественное произведение. Роман! Возможно, в двух частях… Пока еще не решила. О войне восемьсот двенадцатого года. У меня есть один герой… Он родом отсюда, со Смоленщины… Это реальный персонаж… Ох, путано выходит… Так вы ничего не поймете… давайте я все подробно расскажу. Простите, как вам зовут?

— Татьяна Владимировна.

— Так вот, Татьяна Владимировна, сюжет строится на том… — Азартно поблескивая глазами, я придвинулась к собеседнице вплотную, всем своим видом демонстрируя искреннюю готовность не откладывая приступить к детальному изложению содержания будущего творения.

Женщина испуганно отпрянула от меня и торопливо заверила:

— Нет-нет, спасибо! И так все понятно. Лучше объясните, что требуется от меня.

— Мне нужно узнать, кому принадлежит вот такой герб?

Выхватив из сумки блокнот, я быстрыми движениями обозначила щит, наметила квадраты, набросала контуры архангелов, пушки и дракона.

Татьяна Владимировна посмотрела на рисунок и смущенно пожала плечами.

— Так сразу и не скажу. Я ведь не знаю все гербы наизусть. Что касается известных фамилий, таких как Вяземские, Татищевы, Прозоровские, тут отвечу сразу. А этот…

— Но вы ведь можете узнать?

Она покосилась на меня и очень сухо заметила:

— У меня есть своя работа.

— Сто долларов! — выпалила я, боясь, что сейчас она повернется и уйдет.

Женщина покраснела и неуверенно спросила:

— Зачем платить такие деньги, если сами можете порыться в книгах?

— Времени нет, — энергично замотала я головой. — И я даже представления не имею, где искать.

Немного поколебавшись, Татьяна Владимировна согласилась:

— Хорошо. Приходите к концу рабочего дня. Постараюсь сделать.

— Спасибо. Вы меня очень выручите.

Сотрудница архива смущенно кивнула и сделала шаг в сторону проходу, но я схватила ее за руку.

— Раз уж будете заниматься этим вопросом, так, может, и родословную скопируете? Мне важно знать об этой семье все. Чем больше информации, тем лучше. За родословную заплачу дополнительно.

Татьяна Владимировна окончательно смутилась, густо покраснела и еле слышно прошептала:

— Ждите на той стороне улицы. В девять вечера. Я выйду.

Весь день я колесила по городу и его окрестностям. Посетила два монастыря, побродила вдоль остатков городской стены, съездила в расположенный неподалеку музей-заповедник, а ровно в девять уже стояла на условленном месте и гипнотизировала взглядом заветную дверь.

Татьяна Владимировна задерживалась, и за те сорок минут, что ее не было, я от переживаний чуть не поседела. Наконец она появилась, быстро перебежала дорогу и остановилась передо мной.

— Ну что? — выдохнула я, отчаянно боясь отрицательного ответа.

Не говоря ни слова, Татьяна Владимировна протянула мне папку. Пока я торопливо просматривала ее содержимое, она комментировала:

— Тут все, что смогла найти. Должна предупредить, не много. Род был малочисленный и ничем особенным не прославился. Но основное я собрала: родословная, сведения о некоторых наиболее известных личностях, план и описание усадьбы. Ксерокопии сделала.

— Огромное спасибо, — сказала я, захлопывая папку. — Дома все посмотрю внимательно.

Татьяна Владимировна неуверенно глянула на меня, и я вдруг вспомнила, что до сих пор не расплатилась с ней. Выхватив из кармана кошелек, торопливо отсчитала три сотенных бумажки.

— Это вам. Еще раз спасибо, — сказала я, протягивая доллары.

— Так много! — испугалась она.

Я засмеялась и помахала папкой над головой.

— Возможно, именно здесь находится ключ к тайне. А такие вещи всегда стоили дорого!

Утро выдалось таким же хмурым, как и мое настроение. Накануне я приехала в Москву за полночь, хотя всю дорогу гнала как сумасшедшая, а все равно казалось — медленно. Влетев в квартиру, сразу кинулась к столу и занялась привезенными бумагами.

Первым шел мой собственный рисунок. Нетерпеливо отбросив его в сторону, я схватила следующий лист. Это была ксерокопия герба, переснятая из какой-то старинной книги. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что он является повторением моего рисунка. Надпись внизу сообщала, что данный герб принадлежит дворянам Денисовым-Долиным. Третий лист представлял собой переписанную аккуратным почерком Татьяны Владимировны копию диплома о пожаловании герба дворянину Ивану Павловичу Денисову-Долину. В дипломе свидетельствовалось, что род Денисовых-Долиных ведет начало от внука Ростислава Удалого, потомка Рюрика в девятом колене.

Я довольно улыбнулась. Выходит, не ошиблась, расшифровывая фигуру архангела Михаила на гербовом щите. Действительно, Рюриковичи! Несколько следующих страниц были заполнены перечислением наиболее ярких представителей рода Денисовых-Долиных. Эти листы я сразу же отложила в сторону, лишь пробежав глазами по диагонали. На тот момент меня не слишком интересовало, что Иван Иванович был воеводой, Юрий Степанович служил прапорщиком лейб-гвардии Семеновского полка, а Павел Яковлевич принимал участие в Бородинском сражении в 1812 году и был награжден золотой шпагой за храбрость. Эти личности принадлежали к глубокому прошлому, а мне нужны были сведения о последнем потомке Денисовых-Долиных. Их я нашла на последней странице, где Татьяной Владимировной была вычерчена родословная рода. Начиналась она с Ростислава, а заканчивалась на Павле Яковлевиче. Умер последний представитель Денисовых-Долиных в 1815 году и потомства после себя не оставил.

Сделанное ночью открытие было не только неожиданным, но и крайне неприятным. Род Денисовых-Долиных пресекся в 1815 году, и, значит, никто из его представителей не мог стать дедом Ефимова. А между тем матушка депутата недвусмысленно намекала сыну, что он является наследником славной фамилии. Сочиняла? Маловероятно. Во времена молодости Павла Юрьевича еще не было моды на дворянские корни. Напротив, те, кто их действительно имел, боясь репрессий, тщательно скрывал сей прискорбный факт своей биографии. И эти вещи… Откуда-то она их взяла? Не купила же в комиссионном магазине… А если и так? Допустим, приобрела по случаю, зачем было вручать их сыну с такими напутствиями? Храни, мол, в память о дедушке.

Я привычно прошлась по комнате, пытаясь привести в порядок свои куцые и до чрезвычайности запутанные мысли.

«Начнем с того, что идея о дворянском происхождении Павла Юрьевича принадлежит его супруге, Алле Викторовне. Особе, как я уже поняла, высокомерной и до крайности амбициозной. Именно от нее исходит убежденность, что дед Ефимова был дворянином и имел титул. Мать же Ефимова ничего подобного не утверждала, она даже никаких фамилий не называла. Просто сказала, что счастлива, потому что сын вырос достойным своих славных предков. Понятие «славные предки» само по себе достаточно расплывчато, и при желании трактовать это можно по-разному. В принципе своим предком можно назвать даже того, кто не связан с тобой тесным и непосредственным родством, особенно если за ним числятся некие заслуги…»

Я остановилась возле стола и потерла переносицу.

«Если так, то чьих родственников она имела в виду? Несомненно своих, раз часы достались ей от отца! Значит, она имеет некое отношение к Денисовым-Долиным… Какое, если последний представитель Денисовых-Долиных умер неженатым и бездетным?»

Я снова уперлась в своих рассуждениях в тупик. В 1815 году последний мужчина рода Денисовых-Долиных скончался, и с его смертью мужская линия пресеклась. Я заметалась по комнате, стараясь придумать хоть какое-то объяснение словам матери Ефимова. И когда я нарезала очередной круг, меня вдруг осенило!

Так то мужская! А женская? Что там имелось по женской линии? У Павла Яковлевича ведь могли быть любящие сестры, которые по рождению так же являлись Денисовыми-Долиными! Конечно, выйдя замуж, девушки поменяли фамилию и, строго говоря, перестали быть Денисовыми-Долиными, но это ведь не могло помешать им любить брата! После его смерти они вполне могли взять на память о нем некие принадлежащие ему вещи, в том числе и эти ефимовские безделушки. Если так, то становятся понятны слова матери Павла Юрьевича, что эти вещицы принадлежали ее отцу. Они действительно могли ему принадлежать, перейдя по наследству от его собственных родителей. В старинных фамилиях было принято бережно обращаться с семейными реликвиями. Ими гордились, их берегли, их передавали из поколения в поколение. Мать Ефимова тоже сберегла, а потом передала сыну.

Догадку следовало проверить, и я снова извлекла из папки страницу со схемой родословного дерева. Если раньше меня интересовали исключительно мужчины, теперь же я занялась всеми Денисовыми-Долиными.

Как оказалось, у Павла Яковлевича имелась только одна сестра. В таблице было отражено лишь имя Елизавета и даты жизни. И это было понятно, ведь она была всего лишь женщиной, и не от нее зависело продолжение рода Денисовых-Долиных. Однако, если предположить, что Елизавета вышла замуж и дала жизнь нескольким детям, то кто-то из ее потомков вполне мог стать дедом Ефимова.

Собственные рассуждения мне очень понравились, поскольку указывали на выход из тупика, в который я угодила. Однако сами по себе эти догадки ничего не стоили. До тех пор пока не будут получены подтверждающие их факты, они так и останутся всего лишь пустыми рассуждениями. А факты следовало искать в семье Ефимова, и тут без помощи Аллы Викторовны мне было не обойтись.

Ни на что особенно не надеясь, я набрала номер ее мобильника, и тот вдруг откликнулся бодрым голосом госпожи Ефимовой:

— Слушаю!

— Доброе утро, Алла Викторовна, — сдержанно поздоровалась я, хоть меня так и подмывало сказать ей пару ласковых слов.

В отличие от меня Алла Викторовна пребывала в отличном расположении духа и мой звонок восприняла как вещь само собой разумеющуюся.

— Анечка? Ну наконец-то! Куда же вы пропали? — воскликнула она.

— Я? Пропала? — От нахлынувшего возмущения я чуть не задохнулась. — Да я звонила почти ежедневно, только вас нигде не было.

— Неужели? — хихикнула Ефимова. — Значит, вам просто не повезло.

«И не могло повезти, если ты мобильник выключила», — мрачно подумала я.

А Ефимова тем временем фонтанировала энергией и без передыху сыпала вопросами:

— Ну как подвигается ваше дело? Есть первые успехи?

— Об успехах говорит пока рано, — сухо откликнулась я, совсем не разделяя ее жизнерадостности. — Есть некоторые догадки, и в связи с этим мне нужно уточнить некоторые детали. Это касается родителей и ближайших родственников Павла Юрьевича. Скажите…

— Нет-нет! Только не по телефону, — торопливо остановила меня Алла Викторовна. — Давайте встретимся и поговорим с глазу на глаз. Если позволите, сама приеду к вам. Я сейчас тут неподалеку, в Петровском пассаже.

Против этого предложения я возражать не стала. Личная встреча меня вполне устраивала. Это тебе не телефонный разговор, когда не видишь лица собеседника, и нет никакой возможности выпросить все досконально.

— Жду, — без колебаний согласилась я.

Алла Викторовна явилась меньше чем через полчаса и выглядела великолепно. На сей раз она мне показалась сушеной воблой. Высокая, подтянутая, с прекрасным цветом лица и жизнерадостной улыбкой.

— Вот, захватила пирожных к чаю, — прямо с порога по-свойски сообщила она, помахивая перед собой красочной коробкой с кокетливым бантом.

— Проходите в комнату, — не скрывая отчуждения, пригласила я.

И снова у меня появилась возможность убедиться, что Алла Викторовна обладает поистине непробиваемой психикой. Равнодушно проигнорировав мое явное недовольство, она шаловливо подмигнула мне:

— А может, на кухне? По-простому? Посидим, попьем чайку, и вы мне все обстоятельно расскажите.

— Как пожелаете, — проронила я и, повернувшись к ней спиной, двинулась в направлении кухни.

Пока я ставила на стол чашки и выкладывала пирожные на блюдо, гостья беззастенчиво вертела головой по сторонам.

— Мне нравится, — как и в первый раз, вынесла она свой приговор, и прозвучало это очень категорично.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарила я.

Мой тон явно не располагал в светской беседе, но Алла Викторовна как ни в чем не бывало продолжала оживленно болтать:

— Честно говоря, я иначе представляла себе ваше жилье. Думала, раз занимаетесь антиквариатом, все должно быть другим… Ну вами понимаете… Картины по стенам, старинные безделушки… А тут ничего подобного! Все так стильно, так современно… Как к подобной обстановке относится Алексей Антонович? При его-то капиталах…

— Голубкин ко всему этому касательства не имеет. Здесь живу я, — отозвалась я, всем своим видом показывая, что затронутая тема мне не нравится.

Аллу Викторовну мое недовольство не смутило, и она благодушно заявила:

— Извините, если не в свое дело лезу, но уж такой я человек. Что думаю, то и говорю.

Выслушивать ее откровения, причем очень далекие от истины, не было ни времени, ни настроения, и я поспешила перевести разговор на интересующую меня тему:

— Мне нужна информация о родителях и ближайших родственников Павла Юрьевича. И побольше подробностей. Фамилии, места проживания.

Моя просьба Ефимовой не понравилась, и она сердито насупилась:

— Зачем?

— Чтобы начатое расследование продолжалось, — не менее сердито ответила я. — Герб на часах оказался настоящим. Принадлежал Денисовым-Долиным.

Лицо Аллы Викторовны моментально разгладилось, и, порывисто подавшись вперед, она выдохнула:

— Знатные?

— Да, от Рюриковичей род вели.

Ефимова откинулась на спинку стула и торжествующе усмехнулась.

— Видите, я была права!

Потакать ее непомерному тщеславию я не собиралась и потому с легким злорадством сообщила:

— Загвоздка в том, что род этот давно пресекся. В 1815 году умер последний его представитель.

— Это невозможно! — возмутилась Алла Викторовна. — Свекровь сама рассказывала…

— Вот об этом поподробнее. Что именно она рассказывала?

— Но я же все объяснила…

— Этого мало. В том, что вы говорили, слишком мало конкретики.

— А вещи?! Часы, кольцо, запонки? Где она их взяла, по-вашему? Украла? — так и вскинулась Алла Викторовна, яростно сверкая глазами.

Я покачала головой.

— Вряд ли. Не стала бы она дарить сыну ворованное. Скорее, получила в наследство.

Я принялась излагать Ефимовой придуманную утром теорию о сестре и семейных реликвиях, Ефимова слушала внимательно, но с каждой моей фразой хмурилась все больше и больше.

— Получается, этот герб не имеет к Павлу никакого отношения? А как же титул? Дворянство? — разочарованно протянула она, как только я смолкла.

«Далось тебе это дворянство. Без него тебе, что ли, плохо живется», — раздраженно подумала я.

Однако нравилась мне Ефимова или нет, но она являлась моей клиенткой. Я согласилась выполнить для нее работу, и теперь тот факт, что она мне была глубоко несимпатична, роли уже не играл. Согласилась, значит, согласилась! И, загнав подальше раздражение, я терпеливо пояснила:

— С такой родословной, как у сестры Денисовой-Долиной, ее супруг не мог быть простолюдином. Если она вышла замуж, так только за дворянина. И может быть, даже с титулом.

— Ну так докажите это! — сердито фыркнула Алла Викторовна.

— Пытаюсь! — ответила я. — Потому и прошу рассказать о родственниках Павла Юрьевича.

Алла Викторовна задумалась, потом с неохотой призналась:

— Честно говоря, я мало что знаю о его семье. Свекровь, например, ни разу в жизни не видела.

— Даже на собственной свадьбе?

— Она не приезжала.

— Что так?

Мои настойчивые расспросы и раньше нервировали Ефимову, а тут она просто вспыхнула:

— Вы знаете, кем был мой отец?

Я недоуменно пожала плечами. До недавнего времени я и о ней самой понятия не имела. А тут папаша! Алла Викторовна правильно расценила мое молчание и с нескрываемым высокомерием выпалила:

— Виктор Червинский! Звезда советской оперной сцены! Солист Большого театра! Вся страна знала голос Червинского! Его сам Сталин обожал! А мать Павла? Кем она была? Простой малограмотной женщиной. Жила в маленьком городишке и всю жизнь трудилась простой работницей на фабрике.

— И что?

— Мои родители были против этого брака, — вздохнула Ефимова. — Собственно, не мама, а отец. Мама-то как раз не возражала… Она была… как бы это поточнее выразиться… В общем, все социальные предрассудки ей были чужды. Ей был присущ этакий врожденный аристократизм, если вы понимаете, что я имею в виду… Никакого снобизма, она была выше этого. С отцом дело обстояло иначе… Он многого в жизни добился, но далось ему это не просто, и он очень гордился достигнутым. Характер у него был суровый, на все имелась только одна точка зрения, собственная. А так как отец был значительно старше мамы, его авторитет в семье был непререкаем… Хотя теперь, по прошествии лет, мне кажется, что это была игра. У мамы характер был не мягче, но она ему сознательно уступала. Подыгрывала, позволяя отцу вести партию первой скрипки и, внутренне усмехаясь, отступала в тень…

Почувствовав, что чересчур разоткровенничалась, Алла Викторовна оборвала себя на середине фразы и сердито закончила:

— В общем, отец был против этого брака.

— Но вы его все равно не послушались!

— Не послушалась! В принципе я всегда соглашалась с родителями, но в этом случае сделала по-своему. Понимаете, мы с Павлом учились на одном курсе. Я влюбилась в него сразу, как только увидела, а он на меня не обращал внимания. Он вообще на девушек не глядел. Все дни пропадал в читалке. Занимался. Павел ведь очень честолюбив. Он всегда и во всем должен быть первым. Иначе не может!

— С таким характером нужно идти в президенты.

Алла Викторовна вызывающе вздернула подбородок:

— А почему бы и нет? Павел вполне достоин!

Вспышка погасла так же внезапно, как и возникла. Уже в следующую минуту Алла Викторовна совершенно спокойно заявила:

— Не о политике сейчас речь. Мне пришлось буквально завоевывать Павла, разве после этого я могла от него отказаться только потому, что его мать из себя ничего не представляла? При чем здесь мать, если я выходила замуж за Павла? Он был лучшим, кого я знала. Его ждала блестящая научная карьера… К счастью, прошло некоторое время, и отец меня понял. Он очень нам помогал… купил кооперативную квартиру, по мере сил способствовал Павлу в становлении его карьеры. У него ведь были колоссальные связи! Павел, кстати, ценил то добро, что ему делали, и очень тепло относился к моим родителям.

— Короче, вы любили Павла, но с его матерью знакомы не были.

— Она меня не интересовала, — брезгливо поджала губы Ефимова.

Сказать на это было нечего, и я попробовала зайти с другого конца:

— Муж рассказывал о своих родителях? Знаете, такие трогательные воспоминания детства, смешные случаи?..

— Ничего и никогда. Он человек целеустремленный и живет будущим! Копаться в прошлом — не в его натуре.

— Хорошо. Что конкретно вы знаете о своей свекрови?

Алла Викторовна надолго задумалась и в конце концов без особой уверенности сообщила:

— Работать она начала рано. Совсем девочкой. Приехала из своей деревни в Вуславль и поступила на фабрику.

— Что за деревня?

— Понятия не имею.

— Есть сведения о родственниках? Родители, братья, сестры?

— Никаких родственников. Она была сиротой.

— Ясно. Что еще?

— Потом перебралась в Москву…

— Почему?

— Ну откуда мне знать?! В поисках лучшей доли, наверное. Тогда ведь многие из деревни в Москву ринулись…

— Дальше что было?

— Замуж вышла. В каком году — не знаю. Не интересовалась, но, думаю, поздно. Павел родился в сорок втором.

— Кем был отец Павла Юрьевича?

— Военным. Представления не имею, как они встретились, но он на ней женился.

— Дальше что было?

— Да ничего! Жила с мужем в Москве. Потом война. Отец Павла ушел на фронт, а она вдруг сорвалась с места и снова вернулась в свой городишко.

— Почему? Бомбежек боялась?

Алла Викторовна неопределенно передернула плечами, показывая, что никогда над этим не задумывалась.

— Возможно… Она ведь уже беременная была…

— Как жила после переезда?

— Да никак! Сами подумайте, что интересного могло быть в судьбе такой женщины? Работала, растила сына. Умерла в семьдесят девятом.

— А муж?

— Погиб. Замуж она так больше и не вышла.

— Не густо. Больше ничего не знаете?

Алла Викторовна отрицательно мотнула головой.

— Девичья фамилия свекрови вам, наверное, тоже неизвестна…

— Иванова. Ольга Петровна Иванова. Однажды мы с Павлом говорили о президентских выборах, и он смеялся, что идеально подходит на роль президента, потому что у него хорошая биография и фамилии в семье исключительно русские. Ивановы да Ефимовы.

— Может, что-то еще вспомните?

— Больше ничего не знаю.

— Мало. Здесь оттолкнуться не от чего.

Ефимова не удостоила меня ответом, только в крайнем раздражении нервно передернула плечами. Мол, рассказала, что знала, а дальше действуй сама, зря, что ли, деньги плачу? Мне ее точка зрения была ясна и понятна, вот только такой подход к делу меня совершенно не устраивал, и я без малейших угрызений совести пошла на шантаж:

— Алла Викторовна, сами знаете, в этом расследовании вы куда больше моего заинтересованы. Мне что? Здесь не сложится, другого клиента возьму, более склонного к сотрудничеству. Клиентов, слава богу, хватает! А у вас, сами говорили, ситуация другая. Так что если хотите получить результат —помогайте! Ничего не знаете сами, тогда, может, стоит расспросить вашего мужа?

Спокойствие мигом покинуло Ефимову. Одарив меня яростным взглядом, она отчеканила:

— Исключено!

Другого ответа я не ожидала, но и на месте топтаться надоело.

— Без вашей помощи мне не обойтись, — твердо заявила я.

Лицо Аллы Викторовны приобрело страдальческое выражение. Прижав унизанные кольцами пальцы к вискам, она раздраженно простонала:

— Я хочу помочь, хочу! Но мне мало что известно, а Павла спрашивать нельзя. Будет грандиозный скандал. Знаете же, как он к этому относится.

Теперь наступила моя очередь пожимать плечами.

— Какой же тогда выход?

Ефимова перегнулась через стол, схватила мои руки и запричитала:

— Анечка, придумайте что-нибудь! Я вам буду бесконечно благодарна!

На меня мольбы Аллы Викторовны впечатления не произвели, я уже поняла, что она великая актриса и ни одному ее слову верить нельзя. Но тут мне очень некстати вспомнился Голубкин, которому я была сильно обязана, и уже полученный весьма щедрый аванс, который нужно было возвращать в случае отказа, и еще больше внушительное вознаграждение, которое меня ждало при удачном завершении дела. А самое главное — угроза так никогда и не узнать, кому же принадлежали часы с гербом Денисовых-Долиных… В общем, я поняла, что не смогу ей отказать.

— Есть семейные документы? Фотографии, письма, дневники. Старые справки, наконец, — без всякой надежды на положительный ответ поинтересовалась я.

— Нет!

— Неужели после смерти матери Павел Юрьевич ничего не привез из родного дома?

— Что там было брать? — скривилась Алла Викторовна. — Старье? Да и зачем? Она — это она, а мы — это мы, и между нами нет ничего общего!