Грехи в наследство

Глава 26

Накануне мы с Аллой Викторовной договорились, что я приеду к ней на следующий день утром, но не слишком рано, часиков в двенадцать. Ей так было удобнее, поскольку к этому времени ее супруг уже отбудет по своим неотложным депутатским делам и мы сможем спокойно поговорить с глазу на глаз. Однако то, что устраивало Аллу Викторовну, совсем не подходило мне. Я-то как раз была совсем не против встретиться с Ефимовым, поскольку то, что собиралась сказать, касалось й его. В общем, не стала я ждать назначенного часа, выехала из Москвы пораньше и уже в начале одиннадцатого стояла на пропускном пункте их элитного поселка. Хотя Ефимовых я навещала не так часто, охрана уже знала меня в лицо, а все потому, что девушка я приветливая и с обслугой держусь без заносчивости. И дело здесь не столько в характере, сколько в опыте. Жизнь научила со всеми ладить. При моей работе никогда не знаешь, кто может пригодиться, а прислуга все замечает и всегда в курсе всех событий. Короче, ребята встретили меня улыбками, я тоже в долгу не осталась. И улыбнулась в ответ, и шуточку отпустила, и пококетничала слегка. Довольные возможностью немного скрасить монотонность службы, парни мое старание оценили и, когда я между делом задала несколько вопросов, отмалчиваться не стали. Расставались мы очень довольные друг другом. Я — оттого, что разжилась информацией, они — от нежданно свалившегося на них развлечения.

Мое появление Аллу Викторовну не обрадовало, а поскольку, в отличие от меня, она прислугу держит в строгости, то и со мной церемониться не стала.

— Вы слишком рано. Павел еще не уехал. — Она недовольно скривилась и для большей убедительности даже губы поджала.

— Так уж получилось, — беззаботно отозвалась я и в ответ на ее кислый взгляд улыбнулась особенно лучезарно.

— Провожу мужа, тогда и поговорим, — заявила Алла Викторовна, бесцеремонно впихивая меня в ближайшую к выходу дверь.

Водворив меня в небольшую комнату непонятного назначения, она тут же исчезла. Я и слова вымолвить не успела, как перестук ее каблуков раздавался уже где-то вдалеке. Сделав несколько шагов, я остановилась и задумалась. Идти разыскивать Ефимова по всему дому было до крайности неприлично, а перехватывать его на выходе — не имело смысла. Пока я мучилась сомнениями, дверь приоткрылась и в комнату бочком проскользнул Макс.

— Привет, — белозубо улыбнулся он, и я, не удержавшись, улыбнулась в ответ.

Хоть и непутевый был младший Ефимов, но в обаянии ему отказать было невозможно.

— Зачем пожаловали к нам с ранья? Неужели закончили расследование и приехали отчитаться?

— Точно, — усмехнулась я.

— Неправильно выбрали время. — Он забавно скривился. — У нас сегодня ответственная пресс-конференция. Будем доносить программу своей партии до прессы и телевидения. Журналистов соберется тьма! Со всех каналов и газет! Отец с Можейко вчера до поздней ночи над докладом корпели, готовились. Сейчас отчалят.

— Жаль, хотелось бы, чтобы и он при разговоре присутствовал.

— Так вас же мать нанимала! Ей и отчитайтесь! Отец при чем?

Не дождавшись ответа, подобрался ближе и с любопытством заглянул мне в лицо.

— Или что интересное нарыли? Не желаете со мной поделиться? Помнится, договор у нас с вами был...

Я отрицательно помотала головой:

— Позже.

Макс скроил уморительную рожу:

— Боитесь, что растрезвоню? Зря! Я, если требуется, могила!

Я оценивающе глянула на него. Чем черт не шутит... Вдруг и правда удастся его уломать...

— Просто так не скажу, но если предложение о сотрудничестве еще в силе... В общем, мне опять нужна помощь.

— Вам никогда не говорили, что вы пройда? — Макс беззлобно усмехнулся.

— Говорили, но я не обижаюсь. Так оно и есть. Ну, каково будет решение?

Долго размышлять Макс не стал.

— Что от меня требуется? — с готовностью спросил он.

— Пустяки. Свидетельство о рождении Аллы Викторовны.

— Когда?

— Хотелось бы побыстрее.

— Тогда давайте прямо сейчас, — кивнул он и выскочил из комнаты.

Ждать его возвращения долго не пришлось. Уже через несколько минут Макс появился снова и без слов протянул мне зеленую книжицу. Посчитав свои обязательства полностью выполненными, с размаху плюхнулся на диван и, вальяжно раскинувшись на подушках, стал с интересом наблюдать за мной. Я же, не теряя времени, принялась изучать принесенный им документ. Так, родилась в Москве... Надо же, Алле Викторовне уже шестой десяток идет, а по виду никогда не скажешь. Смотрится великолепно... Графа «отец» — прочерк, «мать»... За дверью раздался перестук каблуков и раздраженный голос Аллы Викторовны, гневно отчитывающий за какой-то проступок нерадивую прислугу. Макс сорвался с места, выхватил у меня из рук свидетельство и быстро сунул его в карман брюк.

Когда мать вошла в комнату, он уже сидел на диване и с безразличным видом глядел в окно.

— Что ты тут делаешь? — грозно осведомилась Алла Викторовна, обнаружив в комнате присутствие любимого сына.

— Просто сижу. Ты против?

— Выйди! Мне нужно поговорить с Анной.

Неизвестно, как повел бы себя Макс в этой ситуации, но тут дверь неожиданно распахнулась, и на пороге показался Ефимов.

— Вот ты где! — недовольно пробормотал он. — Я уезжаю. Проводи меня.

— Ты взял все, что нужно? — вскинулась Алла Викторовна, тревожно оглядывая мужа с головы до ног.

— Конечно! Вчера еще уложил.

— Проверь! Вдруг что важное забыл. Нехорошо получится.

— Алла! — моментально взвился Ефимов. — Оставь эти бабские глупости! Времени нет! Степан уже в машине.

Алла Викторовна вспышку мужа проигнорировала и железным голосом припечатала:

— Проверь!

Выхватив из рук Павла Юрьевича элегантную кожаную папку, положила ее на стол и дернула за молнию. Два следующих события произошли с разрывом в одну короткую секунду. Сначала взвизгнула молния, а следом за ней Алла Викторовна.

— Ой! Что это?

Брезгливо отведя руку в сторону, она с недоумением смотрела на зажатый в ней кусок какой-то темной ткани. Оторопь длилась недолго. Уже в следующее мгновение она развернулась в сторону сына и с нескрываемой яростью прошипела:

— Твоя работа?!

— Доклад где? — пролепетал Павел Юрьевич, растерянно вертя в руках пустую папку.

Макс ничего не ответил, но взирал на родителей с веселым любопытством. Судя по тому, как побелела Алла Викторовна, ей было не до шуток и дело вполне могло дойти до рукоприкладства. К счастью, подобному развороту событий помешало внезапное появление Можейко. Приоткрыв дверь, он просунул голову в комнату и нетерпеливо позвал:

— Павел, ты здесь? Пора ехать.

От Можейко не ускользнуло царившее в комнате напряжение, тем более что на вопрос ему никто так и не ответил. Да что там ответил! Никто, кроме меня, в его сторону даже головы не повернул. Окинув одним взглядом всю нашу компанию, Можейко с недоумением спросил:

— Что тут происходит?

— Он совсем свихнулся! — истерично выкрикнула Алла Викторовна, тыча пальцем в сторону сына. — Ты только посмотри, что он сделал! Выкрал у отца доклад, а вместо него сунул в папку эту грязную тряпку.

— Это не я! — подал голос Макс, но прозвучали его слова неубедительно.

— Не лги! — возмутился Павел Юрьевич. — Сделал пакость, так хоть имей смелость признаться! Я вчера лично укладывал бумаги в папку. Этой дряни там не было!

— Не заходил я в кабинет! — огрызнулся уже пришедший в себя Макс. — Ни вчера, ни сегодня! И эта тряпка — не моя!

— Вот как? А чья же тогда? — язвительно вскрикнула Алла Викторовна.

— Позвольте? — спросила я, осторожно вынимая ткань из ее судорожно сведенных пальцев.

Расправив полотнище, полюбовалась на него и тихо заметила:

— Макс правду говорит.

Ефимов, до того момента демонстративно не замечавший моего присутствия в комнате, отреагировал мгновенно.

— А вы как тут оказались? — разъяренно вскинулся он.

— Поговорить приехала.

— Немедленно убирайтесь из моего дома! — проревел он, окончательно теряя над собой контроль. — Вас тут только не хватало!

— Перестань кричать, — вмешалась Алла Викторовна. — Толку от твоих криков никакого. Давай и правда разберемся.

Покончив с мужем, она повернулась в мою сторону и властно приказала:

— Рассказывайте!

— Макс правду говорит. Это не его вещь. Она принадлежит совсем другому человеку.

— Кому? — нетерпеливо подхлестнула меня Ефимова.

— Степану Степановичу.

Супруги переглянулись и разом посмотрели на Можейко. Тот ответил им удивленным взглядом.

— Что за чушь? — пожал он плечами. — В жизни этой тряпки в руках не держал.

— Ну зачем же так, Степан Степанович? Во-первых, это не тряпка, а запон. Часть ритуального облачения масонов. Во-вторых, вам, как коллекционеру, стыдно так отзываться об экспонате из собственной коллекции.

Можейко укоризненно покачал головой:

— Странные у вас фантазии, однако, девушка. Масоны! Коллекция!

— Отнюдь не фантазии. Я за свои слова ручаюсь. Вы действительно коллекционируете масонскую атрибутику. Если потребуется, Рязанцев это подтвердит. Согласитесь, кому, как не ему, знать всю подноготную столичных коллекционеров. Какой утверждает, вы в Москве единственный, кто увлекается собирательством подобных предметов.

— Рязанцев никогда ничего подобного не скажет.

— Рассчитываете на его порядочность? Мол, не сдаст выгодного клиента? Не обольщайтесь, Степан Степанович. Еще как сдаст! Ему очень хочется заполучить одну редкую шкатулку. Он о ней давно мечтает, а шкатулка принадлежит мне... Улавливаете связь? Если попрошу, он таиться не станет. Выложит все как на духу. Сами понимаете, ради ваших интересов он своими поступаться не станет.

— Если такое случится, я в суд на вас обоих подам. За клевету! — с ледяным спокойствием пообещал Можейко.

— Вот даже как? Пожалуйста! Только зря вы меня судом пугаете, Степан Степанович. Проиграете! У меня ведь и другие свидетели имеются. Например, сотрудники лаборатории, куда вы приносили этот запон на реставрацию. Правда, вы там представились под другим именем, но это пустяки. В лицо-то они вас обязательно узнают, верно?

Удар был рассчитан точно, но желаемого результата не принес. Можейко не дрогнул и лишь невозмутимо полюбопытствовал:

— Откуда узнали про лабораторию?

Честно говоря, его умение владеть собой вызывало уважение.

— Случайно. Хотите верьте, хотите нет, но абсолютно случайно. Пришла навестить подругу, она у меня там работает, и вдруг услышала ваш голос. Подруга сказала: хозяин, мол, пришел забирать отреставрированный запон.

— Если даже я и коллекционирую подобные вещи, с чего вы решили, — тут он позволил себе легкую насмешку в голосе, — что речь шла именно о том запоне, что вы держите в руках? На нем написано, что он мне принадлежит?

— Так я же его видела! В мастерской!

— Ну что я могу на это сказать? Ложь! Гнусная, отвратительная, грязная ложь! — скорбно констатировал Можейко и, не желая и дальше глядеть на жалкую лгунью, демонстративно отвернулся. Взгляд его обратился в сторону четы Ефимовых, но если он рассчитывал на их поддержку, то сильно просчитался. Те стояли с вытянутыми лицами и потрясенно молчали. Высказывать дружеское участие и тем более бросаться грудью на защиту друга они явно не собирались. А я между тем не унималась:

— Степан Степанович, что вы ведете себя как ребенок, честное слово? К чему отрицать очевидные и легко доказуемые вещи?

— Оттого, что это провокация! — с мягкой укоризной произнес Можейко, одаривая меня полным сокрушенного сожаления взглядом. — Не понимаю, что за цель вы преследуете, но это точно провокация.

— Не люблю я таких слов, но раз вы сами его произнесли... Наверное, знаете, что говорите, — вздохнула я, вытаскивая из сумки газету. Помахав ею в воздухе, спросила собравшихся: — Узнаете?

— Это же та гнусная статья! — вскрикнула Алла Викторовна. — В ней Павла Юрьевича обвиняют в принадлежности к международной организации масонов.

— А знаете, кто ее заказал? — спросила я и, не дожидаясь вопросов, туг же сама и ответила. — Степан Степанович Можейко.

— Очередная клевета! — холодно отчеканил Можейко, глядя мне прямо в глаза.

— Как? Я же поручал тебе все узнать! А ты сказал, что автора выявить не удалось, — прохрипел Ефимов, нервно дергая узел галстука.

— Потому и сказал, что автором он сам является, — заметила я. — Одного Степан Степанович не учел: в нашей стране тайн не существует. Любая информация продается, весь вопрос только в цене.

— Зачем тебе это? — страшным шепотом спросил Ефимов своего друга детства.

— Неужели ты до сих пор не понял? — взвизгнула Алла Викторовна. — Он же подкапывается под тебя! Пытается дискредитировать в глазах общества! Не удивлюсь, если перед началом конференции каждому журналисту вручат по экземпляру этой гнусной газеты.

— Представляю себе картину! — вдруг захохотал Макс. — На глазах у прессы депутат Ефимов извлекает из папки вместо доклада масонскую тряпку. Скандал вышел бы феерический, а вы с мамой опять обвинили бы во всем меня. Верно?

Внезапно перестав смеяться, Макс очень серьезно спросил:

— Что ж ты, дядя Степан, так меня подставить решил?

— Максим, хоть ты чушь не пори! — с досадой вздохнул Степан Степанович. — Какая подстава? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Всегда, чем только мог, помогал. Утешал, конфликты улаживал, на путь истинный наставлял.

— Это точно! Наставлял! — истерично захохотал Макс. — А между делом ядом капал. Только я, дурак, этого не понимал. Ты мне нашептывал, что мать высокомерная, честолюбивая, амбициозная. Мол, никто ей не нужен и ничего, кроме собственного благополучия, ее интересует. А я, идиот, слушал!

— Так вот почему Макс так переменился, — ахнул Павел Юрьевич.

— Да подожди ты! — раздраженно оборвала его жена. — С Максом потом разберемся. Ты о другом сейчас думай. Понимаешь теперь, откуда брожение в партии взялось? Его работа! — Алла Викторовна обвиняюще ткнула пальцем в сторону невозмутимо взиравшего на нее Можейко. — Он на твое место метит! С его подачи все происходит, точно тебе говорю! Он всему зачинщик!

На мгновение она замолчала, переводя дух, а потом, осененная новой идеей, прошептала:

— А ведь это Степан подбил меня искать доказательства твоего дворянского происхождения, Паша. Неспроста это! Ох неспроста! Какую-то пакость против нас затеял...

— Что?! Так это твоя идея была? — взвился Ефимов, сверля ненавидящим взглядом Можейко. — Ну ты и сволочь, Степа! Ну и сволочь! — Упав без сил на стоящий рядом стул, Павел Юрьевич принялся раскачиваться из стороны в сторону и бубнить: — Опозорить меня решил! Идиотом перед всей страной выставить! Подлостью за все мое добро решил отплатить!

— Слушай, только вот про добро не нужно! — с досадой заметил Можейко, до того момента с интересом наблюдавший за моральными страданиями недавних друзей.

— Считаешь, я мало для тебя сделал?! — Ефимова так и подбросило со стула. Подскочив к Степану, он закричал ему прямо в лицо: — Да я тебя в люди вывел! Из ничтожества в человека превратил! Кем бы ты был сейчас без меня? А благодаря мне вторым лицом в партии стал. Ведь все, о чем другие только мечтать могут, ты получил!

— А ему всего этого мало! Он власти хочет! — тут же подлила масла в огонь Алла Викторовна.

— Слушайте, что вы меня своими благодеяниями попрекаете? — огрызнулся Можейко. Железный человек, а не выдержал упреков, сорвался. — Даром я, что ли, все получил? Да я вместе с тобой, Паша, эту партию строил! Только ты на трибунах стоял да речи толкал, а я по стране мотался и всю черную работу выполнял. Забыл, кто ячейки на местах организовывал, с администрацией местной контакты налаживал, спонсоров выискивал? А выборные кампании помнишь? Это не ты — я ночей не спал, по стране мотался, акции в поддержку нашей партии организовывал! И голоса избирателей я покупал! Все я делал! Хитростью, лестью, глоткой луженой! Как получалось, так и делал! Если б не я, не было б в помине никакой партии! У тебя, Паша, характера бы не хватило такую махину из ничего поднять! И деньги, что у тебя, Паша, в банках лежат, я заработал! Я, а не ты! Я своей шкурой рисковал, а ты их потом по иностранным счетам распихивал! Вот ты сейчас своими подачками меня попрекнул, благодетель. А сколько ты мне давал, помнишь? Крохи! А ты никогда не задумывался, что я чувствовал в тот момент? Ведь мне точно было известно, сколько ты взял себе, потому что это я добыл те бабки. Так что, если по справедливости судить, партия эта моя, а не твоя! Моими руками построена!

— Ты, Степа, подлец, — с тихой ненавистью прошептал Ефимов. — Неблагодарный, завистливый интриган! И всегда таким был! С детства!

— Какой пафос! — скривился Можейко и, язвительно прищурившись, спросил: — Выходит, я дрянь человек, а ты чистенький и непорочный? Может, тогда скажешь, откуда у тебя те дворянские побрякушки взялись?

Ефимов дернулся, как от удара, и побледнел, а Алла Викторовна с недоумением воззрилась на Можейко.

— Ты это о чем?

— О часах, кольце, запонках! — не скрывая злорадства, усмехнулся тот.

— Так ведь... они достались Павлу от матери...

— Это он тебе так сказал! Потому что лучше, чем есть, хотел казаться! Значимее! Ведь твой папаша его в упор не видел, за беспородного плебея, чуть не на помойке выросшего, держал. Не уважал он своего зятя, чего уж тут скрывать, и возможности это продемонстрировать не упускал. А наш Пашенька такого обращения не любит. Он у нас всегда первым должен быть! Вот и придумал красивую сказочку...

Тут у Ефимова окончательно сдали нервы. Подскочив к бывшему дружку, он вцепился в лацканы его щегольского пиджака и принялся трясти, приговаривая:

— Так ведь это твоя идея была! Твоя! Ты мне ее подсказал! И вещи эти проклятые ты мне принес. И историю ты придумал!

— А я и не отрицаю, — спокойно промолвил Можей-ко, брезгливо отцепляя пальцы Павла Юрьевича от своего пиджака. — Деньги были нужны, а из ценностей только эти побрякушки и имелись. Достались они мне по случаю, я ими не дорожил, вот и предложил тебе купить. А помочь, между прочим, хотел искренне. Видел же, как ты от высокомерия новых родственников страдаешь.

— Помочь! — взвизгнул Ефимов. — А цену по старой дружбе заломил такую, что я год с тобой расплачивался.

— Павел! Что ты говоришь? — простонала Алла Викторовна.

— Правду он говорит, — жестко оборвал ее стенания Можейко. — Что ты смотришь на меня круглыми глазами? Не верится, что наш идеальный, чистенький Паша на самом деле всего лишь мелкий и тщеславный лгун?

— Вот кто за всей этой историей с родословной стоял, — хмыкнула я себе под нос и уже во весь голос спросила: — Так это вы меня по голове стукнули, Степан Степанович?

— Глупости! — отмахнулся Можейко. — Зачем мне это?

— Так больше некому! Получив фото от Гаршиной, я тут же позвонила Алле Викторовне и поделилась с ней радостью. Она меня приглашала приехать, но я отказалась. Сказала, домой нужно, встреча с подругой назначена. Отлично помню, она тогда мне сказала, что немедленно все расскажет вам, Степан Степанович. Выходит, пока я домой добиралась, вы меня опередили. И когда я во двор вошла, вы там меня уже ждали. А я еще удивлялась, что за странный грабитель попался — на руке у меня кольцо с бриллиантом, дорогие часы, в кармане мобильник, деньги, а он забирает только фотографию. И заметьте, ведь здорово рискует, роясь в сумке рядом с моим распростертым на земле телом. Нормальному урке проще было ее просто с собой забрать.

Можейко посмотрел на меня с интересом и, скупо улыбнувшись, спросил:

— И почему же я сумку не взял?

— А тогда пришлось бы и вещи, принадлежавшие Денисову-Долину, забирать. А это в ваши планы не входило. Вещи должны были остаться у меня, чтобы расследование не прервалось.

— Не сходится, — покачал головой Можейко. — Если я был так заинтересован в поисках, зачем мне было красть фото?

— В данном случае подлинные фото Лили вам только мешали. Пока у меня на руках не было изображения настоящей Денисовой-Долиной, на ее место можно было прилаживать любую другую девушку. Хоть мать Павла Юрьевича, хоть кого иного, лишь бы биографии схожи были. А уж с биографией Лили прокола быть не могло, вы все заранее знали. И не качайте так скептически головой, никогда не убедите меня, что я не права. Вы, Степан Степанович, всегда были немного романтичны, об этом еще Зинаида-покойница упоминала. И когда вам в руки попали все эти часы, кольцо, запонки, вы просто не могли ими не заинтересоваться. Уверена в этом! Как и в том, что, заинтересовавшись, начали разузнавать о семье Денисовых-Долиных все, что только было возможно. Буду справедливой, тогда вы это делали из чистого любопытства. Это много позже вам в голову пришла идея превращения Павла Юрьевича в дворянина. Толчком, очевидно, послужило то, что в общих чертах биографии Лили и Ольги Петровны были схожи. А причиной вашей затеи стали зависть и желание погубить более удачливого приятеля.

— Насчет моего интереса к семье Денисовых-Долиных вы заблуждаетесь. До начала вашего расследования я понятия не имел, кому эти вещицы принадлежат.

— Не думаю. Откуда же тогда взялась эта страсть к масонской атрибутике? После семнадцатого года масонство в нашей стране было под негласным запретом. О нем мало что было известно широкой публике, и вдруг вы, выросший в маленьком городке, в специфической среде, человек не слишком образованный, начинаете увлеченно собирать культовые предметы масонов.

— При чем здесь начитанность и образованность?

— Не смешите меня, Степан Степанович. Серьезное коллекционирование, а именно этим вы и занимаетесь, неизбежно предполагает наличие глубоких знаний о собираемых предметах. Коллекция, из чего бы она ни состояла, — это не хаотичное скопище случайных вещей! Это система! И тот, кто эту систему строит, досконально знает историю и предназначение каждого экспоната. В вашем случае интерес к столь специфическим предметам родился в результате изучения истории семьи Денисовых-Долиных. У них ведь и дед, и внук были масонами. Помимо того что масонство само по себе достаточно таинственно, так еще сама графская семья окутана легендами. Вашу юную и романтичную натуру все это неизбежно должно было заинтриговать и увлечь.

— Вопрос с коллекционированием и масонами оставим в стороне. В конце концов, это мое личное дело. А вот обвинение по поводу фотографии звучит неубедительно. Это случайность.

— Совсем нет! Если бы пропала только фотография, принадлежащая Гаршиной, вы еще могли бы так утверждать. Однако фото из музея тоже пропало!

— И что?

— А то! Вы не были до конца уверены, что у Павла Юрьевича не сохранились старые фотографии матери. Конечно, он всегда говорил, что после нее ничего не осталось, но вы ему не особенно верили. И если бы вдруг Павел Юрьевич, который всегда был против проводимого нами расследования, предъявил портрет матери, и он бы не совпал с фотографией реальной Л или, все разом и кончилось бы. Тогда даже Алла Викторовна, чрезвычайно увлеченная идеей дворянского происхождения мужа, заподозрила бы неладное и отступилась. А вам это было невыгодно.

Наши с Можейко препирательства по поводу фотографий Аллу Викторовну не интересовали. Если Ефимов слушал с великим любопытством, то она сидела с отсутствующим видом и думала о чем-то своем. Стоило мне замолчать, как она потерянно спросила мужа:

— Павел, как же так? Выходит, ты меня все это время обманывал?

Ефимов, внимательно следивший за Можейко, оторвал взгляд от бывшего друга и с неохотой перевел его на жену.

— Получается, твоя мать ничего тебе не дарила? И никаких знаменитых родственников у тебя нет? Вот почему ты так противился моему расследованию...

— Поэтому! Ты все правильно поняла! И было бы просто отлично, если бы ты одновременно задумалась над тем, что вынудило меня на эту ложь.

Брови Аллы Викторовны изумленно взлетели вверх.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Догадайся!

— Ты намекаешь на папу?!

— Именно! Твой папенька ежеминутно заставлял меня ощущать себя плебеем. Думаешь, приятно было жить рядом с этой напыщенной знаменитостью? А ты сама? Разве ты лучше его? Думаешь, я не понимаю, почему ты вышла за меня? Только потому, что мне пророчили блестящее будущее. Будь я просто парнем из глубинки, ты в мою сторону и не посмотрела бы.

— Я тебя любила... Во всем помогала, жила твоими интересами.

— Своими интересами ты жила! Пока я был перспективным ученым, я тебя устраивал. А потом, когда времена переменились? Когда грянула перестройка и ученое звание гроша ломаного больше не стоило? Вспомни, как ты психовала, как злилась на меня. Быть просто женой нищего доктора наук тебя не прельщало. Потому и придумала создать эту партию!

— Я для тебя старалась! Я хотела помочь тебе занять достойное место в жизни!

— О себе ты пеклась! Как, впрочем, и всегда! Сказать тебе, почему ты затеяла эти дурацкие поиски родственников? Сказать? От непомерного тщеславия!

Алла Викторовна уткнула лицо в ладони и запричитала:

— С кем я прожила жизнь? С человеком, который меня ненавидит. С мелким, смешным лжецом!

— Ну ты тоже не без грехов! Только скрывать их умеешь лучше меня.

— Я?! Я никогда и ничего не скрываю! Я очень открытый и прямой человек. Знаю, мне это вредит, но такой уж у меня характер.

— Неужели? А на что тогда Зинка намекала? Она ведь что-то знала о тебе! — саркастически усмехнулся ее супруг.

Странно, но в нападках на Аллу Викторовну Ефимова вдруг поддержал Можейко.

— Точно. Зинка несколько раз повторяла, что знает тебя. Мы тебе рассказывали, помнишь? А ты, между прочим, тогда испугалась.

— Я? Испугалась? Глупости! Мне нечего скрывать и, значит, нечего бояться! — истерично взвизгнула Алла Викторовна.

— Алла Викторовна, успокойтесь, — мягко сказала я. — Ваш секрет не стоит таких нервов.

— Что за секрет? — тут же заинтересовался любопытный Можейко.

— Пустяки! Бабушка Аллы Викторовны жила в Вуславле.

Тут уже и супруг Аллы Викторовны проявил интерес:

— Какая бабушка?

— По материнской линии. Дело, видите ли, в том, что мать Аллы Викторовны была родом из ваших мест. Девушкой она уехала в Москву, а ее мать продолжала жить в Вуславле.

— Откуда вы знаете? — тут же спросил Ефимов.

— Знающие люди рассказали.

— Что за люди?! — подалась вперед Алла Викторовна.

Я покосилась на Макса. Тот сидел, вжавшись спиной в диванные подушки, и испуганными глазами таращился на меня.

— Разные. Свидетели всегда найдутся, — хмыкнула я, отводя взгляд. — Вот, например, абориген местный. Григорий. Бывший дружок вашего мужа. Рассказал, что Зинаида с матерью долгое время ухаживали за старушкой, у которой имелась состоятельная дочь в Москве. Поскольку они к ней в дом ходили не один год, между женщинами установились доверительные отношения. Старухе было скучно в одиночестве, и она охотно повествовала о дочери, внучке, знаменитом зяте. Правда, излагая все это, Гришка даже не подозревал, что ведет речь о дальней родственнице Павла Юрьевича. И еще Зинаида... Не врала она, когда говорила, что помнит вас, Алла Викторовна. Скорей всего, видела она вас в один из ваших приездов к бабушке. Вы на местную девчонку внимания не обратили, а она вас запомнила. Еще бы! Вы ведь были для нее столичной штучкой. Допускаю, что она вас видела не один раз, а больше. Трудно что-либо утверждать, но, когда я показала Зинаиде журнал с фотографиями вашей семьи, она ими сильно заинтересовалась. Я тогда отнесла этот интерес к Павлу Юрьевичу и ошиблась. На самом деле ее внимание привлекли вы.

— Ну вспомнила она меня! И что?

— Да ничего, если бы только Зинаида не решила вас шантажировать. Своей жизнью она была недовольна и, поразмышляв, решила за ваш счет разжиться деньгами.

— Меня? Шантажировать? Смешно!

— Это может показаться смешным любому человеку, но не тебе, — ехидно заметил любящий супруг. — Мама и бабушка родом из провинции! Простые и ничем не знаменитые! Ужас! Как ты только такое пережила? Понятно, почему молчала! Это бы разом подпортило твой изысканный имидж.

— Алла Викторовна смотрела на данную ситуацию именно с этой позиции. Что касается Зинаиды, она имела более веские основания для шантажа.

— Да? И какие же? — тут же оживился Можейко.

— У Зинаиды долгие годы хранилась папка с документами. Это было полицейское досье на некого Захара Сидельникова. Личностью он был, должна сказать, очень колоритной. Анархист. Провокатор. Убийца. Правда, жизнь свою кончил плохо. Как враг народа был расстрелян в тридцать шестом году. Вот содержимым папки, где собраны были документы на Сидельникова, Зинаида и собиралась прижать Аллу Викторовну.

Можейко нахмурился и с недоумением спросил:

— А к ней Сидельников какое отношение имеет?

— Он был дедом Аллы Викторовны. Старушка, за которой ухаживали Зинаида с матерью, являлась женой Захара. Мать Аллы Викторовны, Ксения, доводилась ему дочерью.

— Действительно, тещу звали Ксения Захаровна... — растерянно пробормотал Ефимов.

— Алла — Сидельникова?! — Изумлению Степана Степановича не было границ, и при всем своем умении держать себя в руках скрыть его он не сумел. — Откуда вы это взяли?

— Я видела свидетельство о рождении Аллы Викторовны. В общем, Зинаида хоть и была алкоголичкой, но все рассчитала правильно. Телевизора, наверное, насмотрелась. Госпожа Ефимова — жена известного политика, и просочись в прессу сведения о подобном родственнике...

— Это была бы катастрофа. Мы были бы скомпрометированы навсегда, — прошептал Ефимов и, повернувшись к жене, закричал: — И при таком деде ты смела нападать на мою мать?

— Я ничего не знала!

— Может, потому ты ее и убила? — протянул Можейко, глядя на Аллу Викторовну с большой задумчивостью.

— Степан, что ты несешь? Я никого не убивала! — взвизгнула та. — Да я в глаза не видела эту вашу Зинаиду!

— Неправда, — с неохотой заметила я. — Зинаида приезжала сюда.

— Ложь!

— Охранники на въезде запомнили колоритную внешность женщины. Согласитесь, такие сюда являются не часто. А когда вы в ответ на их звонок приказали ее пропустить, они удивились еще больше и, естественно, запомнили этот случай.

— Они лгут.

— Нет. Зинаида действительно ездила в Москву и вернулась из нее не с пустыми руками. Она привезла деньги и украшения. Думаю, вы дали их ей, чтобы она не скандалила и побыстрее убралась прочь. Зинаида по своей наивности решила, что они золотые, и с гордостью демонстрировала соседям. Если эти вещицы предъявить вашему окружению, Алла Викторовна, кто-нибудь обязательно вспомнит, что видел их у вас.

— Если она получила деньги, значит, мы договорились. Зачем же мне было ее убивать?

— Вы дали Зинаиде значительно меньшую сумму, чем она рассчитывала. Наверное, вам хотелось побыстрее спровадить ее отсюда, и вы сунули ей в руки то, что было в наличии. Остальное пообещали привезти потом.

— Так вот что она тогда лопотала, — пробормотал мертво молчавший до той минуты Макс. — А я еще в толк не мог взять, что за долг она имеет в виду.

— Я ее не убивала! — прошептала Алла Викторовна и зарыдала.

Не обратив внимания на слезы матери, Макс продолжал задумчиво развивать пришедшую на ум идею:

— Отдавать папку без денег эта алкоголичка не хотела. Сумму за нее наверняка назначила астрономическую. А ты женщина умная, понимала, что, растратив полученные от тебя деньги, она явится снова. Прикинув нескончаемую череду визитов и связанные с ними неприятности, ты приняла единственно верное решение. Убить!

Макс взглянул на белую как полотно мать и спокойно закончил:

— По правде говоря, я тебя понимаю... Выхода-то у тебя не было.

— Конечно! Выманила Зинку на берег озера и убила, — поддержал его Можейко. — А ночью залезла через окно в комнату.

Повернувшись к недавней подруге, он участливо поинтересовался;

— Нашла папку?

— Она у меня, — обронила я, но мои слова потонули в яростном крике Аллы Викторовны:

— Вы что, все разом с ума сошли? Что за чушь вы придумали? Чтобы я убила человека? Чтоб ночью лезла в чужое окно? Да вы хоть понимаете, что говорите?

— Мама, — с жалостью глядя на Аллу Викторовну, протянул Макс, — но ведь ту женщину действительно убили...

— И ты думаешь, что это сделала я?

— Ну не знаю... Мне, конечно, не хочется так думать... Но она тебя этой папкой в угол загнала. А мы тебя знаем. Для тебя оказаться посмешищем... Да это же означает крушение всего на свете! Ты бы с этим никогда не смирилась... И потом, кто еще мог такое с ней сотворить?

Алла Викторовна смотрела на сына затравленными глазами и молчала. Не любила я Аллу Викторовну, но тут не выдержала, вмешалась:

— А как насчет вас, Макс?

— Я? А при чем здесь я? — изумился Максим. — Да мне-то зачем?

— Ну это вы, Анна, загнули. Только не Макс! Он же пофигист, ему на всех родственников скопом глубоко наплевать, — насмешливо хмыкнул Можейко.

— Вы так думаете? — протянула я. — Что ж, возможно, вы и правы. В конце концов, у каждого из вас была причина расправиться с Зинаидой. Вы, Павел Юрьевич, боялись, что она наболтает лишнего о вашей матери. Вас, Алла Викторовна, она шантажировала папкой. Вы, Степан Степанович, рветесь в большую политику и тоже опасаетесь обнародования содержимого злосчастной папки.

— А мне-то чего бояться? — хмыкнул Можейко. — Ко мне все это отношения не имеет.

— Как сказать... Папку-то Зинаида от вас получила! Она хранилась в вашей семье, значит, имела к ней некое отношение. Какое именно, вы не знали, но опасались: вдруг что плохое выплывет?

Возмущенные выкрики слились в разноголосый, но очень дружный хор:

— Сумасшедшая!

— Интриганка!

— Провокация!

— Значит, не согласны переходить из свидетелей в подозреваемые, — подвела я итог. — Тогда вернемся к Максиму.

— Да зачем мне было ее убивать? — возмутился Макс, глядя на меня широко раскрытыми глазами. — Она мне ничем не мешала.

— Из вредности. На мой взгляд, вы, Максим, очень вредный человек. Сытно едите, мягко спите, работой себя не утруждаете. Одним словом, живете припеваючи, и все благодаря родителям. А свои силы и время тратите на вынюхивание, подглядывание, подслушивание...

— Что вы болтаете? — возмутился Ефимов.

— То, что есть на самом деле! — оборвала я его и, повернувшись к растерянному Максиму, жестко сказала: — Вы заигрались, Макс. Начали с мелкого пакостничества, а закончили убийством.

— Какое убийство? Зачем? — изумился он.

— Чтобы бросить тень на мать... Не понимаю почему, но вы ее ненавидите. Отсюда и этот повышенный интерес к ее делам. Вы, Максим, были в курсе всех ее действий, всех передвижений. Поэтому, уверена, появление в вашем доме Зинаиды не осталось для вас тайной. Вы конечно же подслушали их разговор. Иначе как можно объяснить ваше появление возле кафе в момент их встречи?

— Ну я действительно слышал разговор... А в Вуславль поехал, потому что за мать беспокоился. Мало ли как могла себя повести эта алкоголичка. Она мне показалась очень неуравновешенной особой.

— Она действительно такой и была, — не стала я опровергать очевидное.

— Вот видите! Когда она кинулась на мать, я вмешался. Ничего плохого в своем поступке не вижу.

— И я бы не увидела, — согласилась я, — если бы потом, когда перепуганная Алла Викторовна убежала, вы не воспользовались тем, что остались с Зинаидой с глазу на глаз.

— И что же я сделал? Соблазнил ее? — Макс изо всех сил хорохорился, но было видно, что он испуган.

— Почти. Пообещали полностью расплатиться и назначили новую встречу. Теперь на берегу озера.

— Глупости! Зачем? У меня и денег таких нет.

— Вы и не собирались платить. Вы убить собирались.

— Ну вот, снова, — через силу усмехнулся Макс. — Зачем мне было ее убивать? Никаких дел у меня с ней не было, ничего ужасного она про меня не знала... Папка?.. Так ко мне она отношения не имела...

— Именно из-за нее. Она вам была нужна мать шантажировать. В ваших руках находящиеся в ней документы могли стать мощным орудием против Аллы Викторовны. Попади они к вам в руки, уж вы бы вволю поизмывались над своей жертвой. Ради этой приятной перспективы стоило пойти на убийство, а потом, с риском быть пойманным, лезть в окно. Как оказалось, рисковали зря. Папки в комнате не оказалось. Получилось, и Зинаиду жизни лишили зря. Хотя не уверена, что бессмысленность чужой смерти вас сильно огорчила. Вы легко идете на убийство, верно?

— С чего вы взяли?

— Это не первое ваше убийство. Гаршину ведь тоже вы убили?

— Гаршина? Кто это?

— Не будьте дешевкой, Макс, не отрицайте очевидное. Когда я звонила сюда от Гаршиной, наш разговор с Аллой Викторовной подслушивался по параллельному телефону. Я слышала щелчок. На следующий день в квартире Гаршиной с утра раздавались анонимные звонки.

— Я звонил?

— Вы. Выясняли, кто еще с ней живет. А ближе к обеду вы уже отправились к дому Гаршиной. Дождавшись, когда ее компаньонка уйдет, позвонили в дверь и представились. Гаршиной. Ваша фамилия была знакома, она в тот день ждала в гости ваших родителей, поэтому дверь вам открыла.

— И зачем я к ней поехал?

— Предложить сделку. Желая посадить мать в калошу с ее поисками дворянских предков, вы наверняка подбивали Ирину Ильиничну на некую провокацию. Например, сначала признать вашего отца своим родственником, а по истечении времени объявить, что это не так. Возможно, придумали что-то другое, более изощренное. К сожалению, вы не знали, что Гаршина была очень прямым и порядочным человеком. Ваше предложение возмутило Ирину Ильиничну, и вам пришлось ее убить. А потом вы разбросали вещи, имитируя ограбление, и исчезли.

— Выдумки.

— Согласна. Доказать ничего не смогу. А вот от убийства Зинаиды вам не отказаться.

— Есть свидетели?

— Один, но очень надежный. Местная жительница шла мимо, когда вы добивали уже лежащую на земле Зинаиду. Она видела убийцу и готова его опознать.

— Блефуете! — побледнел Макс.

— Вы так говорите, потому что плохо знаете местность. Стремясь сократить путь до города, местные жители идут по малозаметной тропке через заросли. С того места, где стояла та женщина, все было видно, а вы ее не заметили. Тем более что в тот момент были сильно заняты.

— Зачем ты это сделал? — тихо спросила Алла Викторовна.

Целую долгую минуту сын смотрел на нее, и выражение лица у него при этом было очень и очень странное. Будто какое важное решение принимал. Когда молчание стало уже почти невыносимым, Макс вдруг тряхнул головой и беззаботно сообщил:

— Из-за тебя.

— Ты так меня ненавидишь?

— Я тебя люблю, — спокойно ответил он, — а раньше любил еще больше. Просто боготворил. Только постепенно ты стала меня раздражать. Ты мне жизнь отравила.

— Чем?!

Вполне закономерный вопрос вызвал у Макса насмешливую улыбку.

— А как бы ты сама себя чувствовала, если бы с детских лет тебе каждую минуту долбили, что ты растешь в необыкновенной семье? Бабка певица, деда вся страна знает. Даже папаша и тот талантлив до чертиков. И над всеми царит маменька! Вся такая изысканная, такая рафинированная. Идол семьи! Дочь знаменитых родителей, жена известного ученого и депутата. А возможно, даже и президента в будущем. Чем черт не шутит! Ты мне с малых лет ни на минуту не давала забыть об этой чертовой избранности. Долбила, добила, долбила... Старайся! Тянись! Из шкуры лезь, но будь достоин... С этим не водись: он плебей. Этого в дом не таскай: он не воспитан и от него плохо пахнет. С этой девушкой не встречайся: она тебе не пара. Не забывай, мы не такие, как все. Мы особые! И вот все вдруг лопнуло, как мыльный пузырь.

Макс скроил забавную мину и с любопытством глянул на мать.

— В каком смысле? — не поняла она.

— В прямом. Враньем все оказалось! — презрительно фыркнул Макс.

— Но папа действительно известный ученый и депутат…

— Благодаря тебе, маменька! Это ты его из своего непомерного тщеславия депутатом сделала. Используя знакомства деда и свою необычайную настырность. Сам бы он так и сидел в каком-нибудь занюханном НИИ.

— У тебя был знаменитый дед! И это правда!

— Был, но к тебе это отношения не имеет! Не отец он тебе, забыла? Дед женился на бабке и удочерил тебя. Что ж было пальцы гнуть, изображая породу? Какая порода, если реальный папаша не известен? А вдруг это работяга или, того хуже, алкаш? Бабушка, кстати, тоже происхождением не блистала, родом была из крошечного городка, почти деревни. А теперь вот выяснилось, что у нас еще дедушка имеется, насильник и убийца. Так ради чего ты мне жизнь отравила?

— Макс... мальчик мой... — На Аллу Викторовну жалко было смотреть. Куда делась вся ее властность, ее надменность. В мгновение ока она постарела на десяток лет. Глядя на сына больными глазами, она горестно простонала: — Как же я виновата перед тобой, сынок... Как не заметила, что с тобой происходит...

Мгновение Максим молча и с большим удивлением смотрел на нее, потом вдруг сорвался с места. Упав на колени рядом с Аллой Викторовной, совсем по-детски уткнулся лицом ей в живот и зарыдал. Все его спортивное, холеное тело сотрясалось от судорожных рыданий, и только изредка сквозь громкие всхлипы можно было разобрать:

— Мама, прости! Сам не понимаю, что на меня накатило... Как в тумане... Такая злость, такое раздражение. А тут еще Степан... Все шипит, науськивает... Мама, я не хотел, прости. Правда, не хотел!

Алла Викторовна обхватила его голову руками, зарылась лицом в волосы и горячечно зашептала:

— Ну ничего... Ну успокойся... Убил, и ладно... Мы адвокатов наймем, самых лучших. Тебя оправдают, посмотришь! Мы все сделаем... никаких денег не пожалеем!

— Мама, ты не понимаешь... Ты опять ничего не понимаешь! — приглушенно всхлипывал Макс.

Быть свидетелем этой душераздирающей сцены было тягостно, тем более что помочь им в их проблемах я не могла... Сами должны были разбираться. Поэтому я просто повернулась к ним спиной и, покопавшись в сумке, выложила на стол часы, кольцо и запонки.

— Возвращаю в целости и сохранности, — сказала я, ни к кому персонально не обращаясь.

Алла Викторовна и Макс моих слов не услышали. Ефимов бросил в мою сторону короткий ненавидящий взгляд и снова уставился на жену с сыном. Что касается Можейко, его происходящее не сильно взволновало. Подойдя ко мне, он кивнул на предметы на столе и насмешливо усмехнулся.

— Они свое дело сделали. А вы? То, что вы внесли в наш дружный мирок полный разлад, уже очевидно. Однако вас ведь не за этим нанимали, а? Как обстоят дела с тем, зачем вас, собственно, и привлекли к этому делу?

— Вас это действительно интересует? — я холодно посмотрела на него.

— Конечно!

— Хорошо, отчитаюсь. Павел Юрьевич, как вы и сами это понимаете, к дворянам Денисовым-Долиным никакого отношения не имеет. Но гордиться своими предками у него все основания есть. Его дед был талантливым скульптором. Очень известным и состоятельным человеком. Рядом с деревней Васькино у него был дом. На той фотографии, что хранилась у Павла Юрьевича, Ольга Петровна и ее мать как раз и сняты возле него. Кстати, его дед дружил с графом Денисовым-Долиным и выполнил для его парка несколько заказов. В журнале «Столица и усадьба» за 1915 год имеются их фотографии. Там же и подписи: работа Петра Иванова. К сожалению, я была невнимательна и сразу на эти подписи должного внимания не обратила.

— И как же Ольга Петровна оказалась в Вуславле? — хмыкнул Можейко.

— Ее родителей убили в восемнадцатом году. Из города приехал отряд реквизировать имущество, а хозяин оказал сопротивление... В общем, она в одночасье осталась сиротой. Ее приютила прислуживавшая в доме молодая женщина, но время было голодное, и долго держать у себя дочь бывших хозяев она не могла. Девочка это понимала, тяготилась своим положением и однажды объявила, что отправляется в город на заработки. Ее никто не отговаривал. По меркам того времени она уже была достаточно взрослой, чтобы ее приняли работать на фабрику. Вся проблема заключалась в документах, и тогда члены сельского совета решили ей помочь. Поскольку дед Павла Юрьевича всегда находился с жителями деревни в хороших отношениях и многим из них давал работу в своих мастерских, то сельсовет посчитал возможным отплатить добром за добро. Ольге Петровне выписали справку, где говорилось, что по социальному происхождению она относится к крестьянам-беднякам, семьи и имущества не имеет, поскольку является круглой сиротой.

— Вот отчего она умела рисовать...

— Конечно! Отец научил.

— Получается, из нашей затеи с дворянским званием Павла ничего не вышло? — криво улыбнулся Можейко.

— Нет, конечно. Вы и сами знали, что это пустая трата времени. Однако потомка Денисовых-Долиных я все же нашла.

— Ага, значит, таковые существуют? Надо же, как интересно! И кто же это?

— Вы, Степан Степанович. Ведь это ваша мать была дочерью Андрея Константиновича Денисова-Долина.

— Это вы таким образом пытаетесь отработать гонорар? — с недоумением вздернул брови Можейко. — Оригинально, но уж очень фантастично.

— Гонорар здесь ни при чем, я его и так получу. А насчет фантастичности... Истинную правду говорю.

— Жаль вас огорчать, но вы ошибаетесь, — нахмурился Можейко. — Мою мать звали Октябриной, и фамилия у нее была не Денисова-Долина.

— Естественно. — Я пожала плечами. — С такой громкой фамилией она бы не в Вуславле обитала, а в лагерях сидела. Лили уцелела потому, что жила по фальшивым документам. Это точно, об этом мне Гаршина сказала. Каким образом вашей матери удалось документы раздобыть, Ирина Ильинична не знала, но уверяла, что у Лили действительно было другое имя. И что-то мне подсказывает, что для вас, Степан Степанович, мое сообщение новостью не стало. Вы и сами это подозревали, просто трактовали сей факт неправильно. Вы заблуждались в отношении своего происхождения, и я даже могу объяснить почему. Все из-за той папки, что вы нашли среди вещей матери. Поскольку она ее так долго и бережно хранила, вы решили, что содержимое имеет к ней непосредственное отношение. Наверняка задались вопросом, кем же приходился ей Захар Сидельников, и, прикинув года, пришли к выводу, что отцом. Почитав документы, сообразили, что ей иметь папашу с таким прошлым по тем временам было крайне опасно, и потому не удивились, что ваша мать исхитрилась сменить его фамилию на другую. Вместе с папкой вы нашли часы, кольцо и запонки. Рассудив, что простолюдину Сидельникову они принадлежать никак не могли, вы решили, что эти вещи попали к нему случайно.

— Я подумал, что он кого-то ограбил.

— Можно сказать и так. После революции Сидельников служил в ЧК, и это дало ему возможность расправиться со своим давним врагом, графом Денисовым-Долиным. С его трупа он и снял эти безделушки. Скорей всего, сделал это даже не из жадности, а на память взял.

— Если вы… правы, и мать не является дочерью Захара, как все эти вещи оказались у нее?

— Их вдове Андрея Константиновича отдала дочь Сидельникова, Ксения. В письмах Лили, которые оставила мне Гаршина, есть упоминание об этом. Она же отдала Варваре Федоровне и папку отца. Поскольку после расправы с врагом ненависть Сидельникова не утихла и переключилась на его семью, Ксения надеялась, что папка станет для Лили и ее матери гарантией безопасности. Ксения была доброй, совестливой девушкой, и это не мое мнение. Так пишет о ней Варвара Федоровна, сама ненавидевшая Сидельникова.

— Все ваши выкладки очень зыбки. Все могло быть и так, как вы говорите, а могло и совсем иначе, — пробормотал Можейко. Его, судя по хмурому виду, мое сообщение не обрадовало.

— Я права. Все было так, как я говорю. В письмах Варвары Федоровны есть точное указание места, где она жила после бегства из Марьинки. Это самая окраина города, рядом с кладбищем. Вы ведь тоже там жили, верно?

Ответом мне было тяжелое молчание.

— Вы все неправильно поняли, Степан Степанович. И эти вещи, — я кивнула на лежащие на столе безделушки, — на самом деле были самым ценным, что вообще имелось в вашей жизни. Это были ваши семейные реликвии, а вы их продали. И еще... Зря вы убили Гаршину с Зинаидой. Ни та, ни другая опасности для вас не представляли. Хранящаяся у Зинаиды папка отношения к вам не имела, а ваша родственница Гаршина, если бы вы с ней поговорили, наверняка отдала бы письма Варвары Федоровны вам. И все стало бы на свои места.

— Но как же так? — послышался возмущенный голос Аллы Викторовны. — Вы только что довели нас до шока, обвинив Макса во всех этих преступлениях, а теперь говорите совсем другое!

— Мама, оставь Анну. Она тут ни при чем. Ей нужно было «раскрутить» Степана, — вмешался Макс.

— Но ты же... Ты же только что признался во всех этих преступлениях!

Сын посмотрел на нее с удивлением:

— Ты так ничего и не поняла? Я же ради тебя это сделал!

Брови Аллы Викторовны взметнулись вверх.

— Ради меня?! Сознался во всех этих немыслимых грехах ради Меня?

Макс на секунду смутился:

— Ну... Я ведь думал, это ты убила... Хотел спасти... Не мог же я допустить, чтобы ты в тюрьму пошла!

— Но ты же просил прощения! Я думала, эти убийства...

— Убийства здесь ни при чем! Прощения я просил у тебя совсем за иное, — начиная закипать, процедил Макс.

— Иное? — переспросила Алла Викторовна, искренне не понимая, что же хочет сказать ей сын.

— Ну да! — воскликнул Макс, теряя остатки выдержки. — За то, что вел себя так! За то, что вредничал! Постоянно дразнил тебя! За то, что ты меня так безумно раздражала! И, главное, за то, что не удержался, воспользовался моментом и высказал все вслух!

Из всего сказанного Максом Алла Викторовна услышала только последнюю фразу и сразу же к ней прицепилась:

— Да! Как ты мог? Наговорить матери столько гадостей! Это было ужасно!

— Не сердись. Наверное, мне не следовало этого делать, но я не сдержался. Мне обязательно нужно было высказать тебе все, что кипело в душе, а другого случая могло и не представиться. Ведь ты, мама, не любишь слушать о себе неприятные вещи, — пробормотал сын, и вид у него при этом был крайне несчастный.

— Ну, знаешь! — вспылила Алла Викторовна.

— Это переходит все границы! — тут же поддержал ее супруг.

— Ловко вы все повернули, — хмыкнул Можейко, поворачиваясь спиной к недавним друзьям. — Недооценил я вас.

— Как получилось, так и получилось, — с усталым безразличием отозвалась я. — Оправдываться не собираюсь. Одно хочу сказать... Вот тут на столе лежит кольцо, завязанное в виде гордиева узла. Согласно легенде Александр Македонский не смог развязать такой узел. Он не стал ломать голову и просто разрубил его мечом. Денисов-Долин имел на проблему иную точку зрения. Он носил это кольцо на руке как постоянное напоминание самому себе, что ничего не проходит бесследно. Каждый плохой поступок путает нити нашей судьбы, стягивая их в тугой, неразрешимый узел.

— И откуда вам это известно? — не скрывая ехидства, поинтересовался Можейко.

— Догадываюсь, — отрезала я. — Денисов-Долин был масоном, а гордиев узел — один из их символов и трактуется именно так.

— Ну так то масоны... — насмешливо протянул Можейко. — К нам, простым смертным, какое это все имеет отношение?

— Прямое! — Я еще раз посмотрела на всю компанию. — Ваши судьбы туго переплелись между собой, как нити этого узла. А ваши, прямо скажем, не слишком красивые поступки его еще больше затянули. Как поступить в данной ситуации, я не знаю. Распутывать или рубить сплеча... Вам решать, а я свое дело сделала. Чао!