Грехи в наследство

1919 год. Осень

Варвара Федоровна неуверенно вошла в ворота бывшей хлебной биржи и в растерянности замерла на месте. Огромный двор был сплошь заставлен телегами, между которыми толпились вооруженные люди, гарцевали верховые на лошадях, с озабоченным видом носились порученцы. Вокруг все двигалось, суетилось и громко галдело. Слышались отрывистые команды, ржание лошадей и забористая ругань. Немного постояв, Варвара Федоровна поняла, что все заняты своими делами, и на нее внимание никто не обращает. Это придало ей уверенности, и она, сначала робко, потом более решительно, начала пробираться сквозь толпу в сторону входа в здание биржи.

Остаток предыдущего дня и всю последующую ночь она провела на ногах. Сначала стояла у окна, а когда за стеклом уже совсем нельзя было разглядеть ведущей в город дороги, присела у стола посреди разоренной комнаты, да так и просидела до самого рассвета. Она словно раздвоилась. Одна часть ее прислушивалась к тому, что творилось на улице, чутко ловя каждый шорох. Другая неотрывно думала о муже, многократно прокручивая перед глазами сцену ареста. Случившееся не стало для Варвары Федоровны неожиданностью. Из города постоянно доходили слухи об арестах, обысках и расстрелах. Среди тех, кого это коснулось, было немало знакомых, и всех их она искренне жалела. Но то были люди чужие, а тут она собственными глазами видела, как забирали ее мужа. Поверить в это до конца Варвара Федоровна не могла.

— Нужно что-то делать, — монотонно твердила она, уткнувшись лбом в сцепленные руки.

Постепенно в ней крепла уверенность, что все-таки следует ехать в город и идти на прием к председателю ЧК. Подспудно эта мысль точила ее с того момента, как она увидела Сидельникова, размахивающего постановлением ЧК, вот только решиться на этот шаг ей было очень и очень непросто…

Часовой у входа в самое зловещее для Варвары Федоровны здание в городе окинул ее безразличным взглядом и равнодушно спросил:

— Куда?

— У меня арестовали мужа…

— Первый этаж, комната семь, — прервал он ее.

— Мне нужен Чубаров, — твердо заявила Варвара Федоровна, сама искренне дивясь этой неизвестно откуда взявшейся храбрости.

Теперь часовой посмотрел на нее уже с интересом, но препятствий чинить не стал.

— Восьмая комната, — обронил он.

По коридору в обе стороны сновали озабоченные люди, вдоль стен на разномастных стульях сидели молчаливые посетители. Бабы в платках, старики в не по сезону теплых тулупах, интеллигентные женщины в шляпах. Все ждали своей очереди молча, не проявляя желания перекинуться друг с другом даже словом. Оживлялись только в тот момент, когда хлопала дверь кабинета, выпуская очередного несчастного просителя. Пока тот шел мимо, его рассматривали с жадным любопытством, но останавливать и тем более расспрашивать никто не решался. Перед нужной Варваре Федоровне дверью очереди не было. Собрав все свое мужество, она рванула дверь на себя и шагнула через порог. Сидящий за столом мужчина был занят. Склонившись над ворохом бумаг, он что-то торопливо писал. На звук открывшейся двери головы не поднял и только молча махнул рукой в сторону свободного стула. Варвара Федоровна опасливо пересекла небольшое расстояние от входа до стола и послушно присела на указанное место. В этот момент хозяин кабинета отложил ручку в сторону и поднял на нее красные от многодневного недосыпания, тусклые от нечеловеческой усталости глаза.

— Здравствуйте, Сергей Васильевич, — тихо произнесла Варвара Федоровна.

— Вы?!

— Узнали? — грустно усмехнулась она.

— Зачем вы здесь? — встревоженно спросил Чубаров.

— Затем, что и все. Пришла узнать о судьбе своего мужа. Его вчера арестовали, — с горечью откликнулась Варвара Федоровна.

Чубаров нахмурился:

— Разве он здесь? Вернулся?

— Вчера рано утром, а днем его уже увели.

— Кто?

— Двое ваших товарищей. Одного муж назвал Сидельниковым.

При этих словах Чубаров совсем помрачнел.

— Они знакомы?

— Да.

— Мандат на арест Сидельников предъявлял?

— Тряс какой-то бумагой и кричал, что это постановление ЧК на арест. Ознакомиться, однако, не дал.

Хозяин кабинета закаменел лицом и стал быстро листать бумаги у себя на столе. Найдя нужную, долго читал, потом нехотя сообщил:

— Ваш муж действительно арестован.

— За что? — тихо спросила Варвара Федоровна, хотя в действительности ей хотелось кричать в голос.

— За контрреволюционную деятельность.

— Есть доказательства? Свидетели?

Чубаров молчал, но Варвара Федоровна видела, что он раздражен и сдерживается с большим трудом.

— Муж сам это признал? — не уступала она.

Варвара Федоровна настойчиво добивалась ответа, прекрасно понимая, что тот Чубаров, который сидел перед ней сейчас, был совсем не тем человеком, которого она знала раньше. В любой момент этот жесткий незнакомец мог потерять терпение, и тогда…

«Что будет с Лили?» — мелькнуло в голове, но она тут же отогнала эту мысль.

Мысль была правильная. Если ее тоже арестуют, Лили пропадет. Она ведь еще совсем девочка. И в то же время это была вредная и неуместная мысль. Она могла сделать Варвару Федоровну слабой, помешать ей бороться за мужа.

— Откуда взялось это обвинение? — упрямо настаивала она. — Он прибыл домой только вчера. Чем успел провиниться перед властью?

— Ваш муж — белый офицер, — устало произнес Чубаров.

— Он офицер русской армии.

— На сегодняшний день это в принципе одно и то же.

— Вот, значит, как… Его арестовали не за конкретное преступление, а потому что он дворянин и офицер. Вот почему они ни о чем не спрашивали! Им и так все было ясно. Поэтому они просто пришли и забрали его.

Лицо Чубарова потемнело от гнева. Стараясь не сорваться, он дернул небритой щекой и сжал кулаки так, что костяшки на пальцах побелели.

— Не просто! Вы, Варвара Федоровна, знаете, где был ваш муж все это время? Молчите? Так я скажу! У белых. Вешал на столбах наших товарищей. А теперь явился сюда. Зачем? Местную контрреволюцию поддерживать? Мятеж поднимать?

Чубаров не кричал, но в его голосе было столько яростной убежденности, что Варваре Федоровне стало страшно.

— Он во всем этом признался? Его уже допрашивали?

Чубаров сухо усмехнулся:

— И так все ясно. Если мы станем разбираться с каждым конкретным случаем, то просто погрязнем в бумагах и бюрократии.

— Я понимаю… Лес рубят — щепки летят. Но, Сергей Васильевич, это немилосердно.

Чубаров страдальчески скривился, будто глотнул кислого:

— О каком милосердии, Варвара Федоровна, вы говорите? Идет беспощадная классовая борьба. В ней нет места милосердию. Или вы нас, или мы вас.

Слова тяжело падали в тишине комнаты, не оставляя ей ни малейшей надежды. Варвара Федоровна поняла, выхода у нее нет, и то, чему так противилась вся ее натура, сделать все-таки придется. Стараясь, чтобы голос не дрожал, она тихо произнесла:

— В девятьсот пятнадцатом, случайно наткнувшись на вас, истекающего кровью, в нашем парке, я, Сергей Васильевич, так не рассуждала. Я увидела нуждающегося в помощи человека и помогла, как умела. Я прятала вас, выхаживала и, если помните, даже снабдила документами. Раз вижу вас сейчас перед собой, следовательно, они сделали свое дело. А ведь тогда мы тоже были классовыми врагами… Значит, мне следовало выдать вас властям? Да? Ведь то была законная власть, а вы против нее выступали. Как мой муж сейчас. Только знаете, в чем разница? Вы, Сергей Васильевич, действительно вели антиправительственную деятельность, на вас было заведено дело в полиции. Вы сами мне сказали, что за вами гнались жандармы. Вина же моего мужа ничем не доказана, в его отношении вы руководствуетесь одними лишь подозрениями. И это ваша благодарность за добро?

Упрек чувствительно задел Чубарова, но поколебать его убежденности не мог. Побледнев от обиды, Чубаров упрямо стоял на своем:

— Одно с другим не связано. Прятали и выхаживали меня вы, а арестован ваш муж.

— Я и он — единое целое!

Ответом ей было отчужденное молчание. Когда оно стало совсем уж невыносимым, Варвара Федоровна с горечью произнесла:

— Я не привыкла требовать плату за сделанное мной добро, но сейчас у меня выхода нет. Сергей Васильевич, я спасла жизнь вам, теперь вы спасите моего мужа.

Целую долгую минуту он раздумывал, уткнувшись взглядом в разбросанные по столу бумаги. Наконец встал и резко приказал:

— Подождите здесь.

Пока его не было, Варвара Федоровна сидела, сжавшись в комок на краешке стула, и неотрывно смотрела в одну точку. Все, что было в ее силах, она сделала, теперь оставалось уповать только на милость Всевышнего. Заслышав скрип отворяющейся двери, Варвара Федоровна вздрогнула, выпрямила спину и повернулась лицом к вошедшему. Чубаров был мрачен, и сердце ее упало.

— Ну что? — с трудом выдавила она.

— Ничего сделать нельзя. Поздно.

— Его уже расстреляли?

Она слышала себя как бы со стороны и удивлялась, насколько спокойно звучит ее голос. Чубаров отвел глаза в сторону и ничего не сказал.

— Тело отдайте.

— Его сюда не довезли. Сидельников расстрелял вашего мужа по дороге в город.

Она склонила голову к плечу, обдумывая услышанное, потом с недоверчивой улыбкой уточнила:

— Он застрелил моего мужа, как бродячую собаку, и бросил его тело в лесу? На съедение волкам?

Чубарову показалось, что в голосе Варвары Федоровны проскальзывают легкие нотки безумия.

— Не спорю, Сидельников поступил неправильно. Он нарушил закон, но объяснить этот поступок можно. У Сидельникова были свои счеты с вашим мужем, и он не сдержался, — осторожно подбирая слова, пояснил Чубаров.

— Если есть личные счеты, тогда, конечно, убивать можно и без суда, — легко согласилась Варвара Федоровна. Немного подумала и спросила:

— Вот у меня теперь тоже личные счеты с этим Сидельниковым. Значит, я могу его убить, и мне ничего не будет?

— Варвара Федоровна, вам нужно успокоиться. Езжайте домой, — с тревогой глядя на нее, попросил Чубаров.

— Понимаю, мне нельзя, — не слыша его, продолжала Варвара Федоровна. — Я классовый враг, меня за это строго накажут. А вот Сидельникову ничего не будет, верно?

— Не подумайте, что я одобряю поступок Сидельникова, но мер действительно принимать не стану. Если я подниму вопрос об этом, товарищи меня не поймут. Сидельников старый партиец…

— И ничего плохого не сделал, — перебила его Варвара Федоровна. — Подумаешь, убил беляка и буржуя. Туда им, барам, и дорога.

— Варвара Федоровна, послушайтесь моего совета: вам нужно из этих мест уехать. Я хорошо знаю Сидельникова, он подлый человек…

— Я тоже была с ним знакома. Только фамилия у него была тогда другая, и выглядел он таким тихим, безобидным. Знать бы тогда, чем обернется это знакомство, — горько усмехнулась про себя Варвара Федоровна.

— …Если у него была вражда с вашим мужем, он и вас в покое не оставит, — донесся до нее голос Чубарова. — Прошу, собирайтесь и побыстрее уезжайте.

Варвара Федоровна посмотрела на него ясным взглядом и спокойно поинтересовалась:

— Куда?

Чубаров слегка растерялся:

— Подальше. Туда, где вас не знают.

— Везде, куда бы ни поехала, я останусь дворянкой, а значит, чуждым вашей власти элементом.

— Я дам вам справку. На новое имя. Уедете, затеряетесь среди людей, и никто не будет знать, кто вы есть на самом деле.

— Я никуда не уеду, — тихо, но очень твердо ответила она.