Грехи в наследство

Глава 11

— Куда вы пропали? Я заезжал в музей, мне сказали, вы давно ушли. Где вы были все это время? Посмотрите на часы, день кончается, — набросился на меня Можейко, стоило мне сесть к нему в машину.

Его упреки были вполне справедливы. Дело и вправду шло к вечеру, а я, покидая музей, действительно ему не позвонила. Все так и было, только это еще не повод отчитывать меня. Очень мне не понравился его тон, и скрывать свое недовольство я не стала.

— Навещала места вашей с Ефимовым юности, — демонстративно отвернувшись к окну, сухо ответила я.

— Что это еще за места?! — не унимался Можейко.

Мужик был явно неправ, но понять этого не хотел и упорно продолжал демонстрировать характер. Я оторвала взгляд от окна и посмотрела на него в упор.

— Проще говоря, посетила барак, где родился и вырос наш депутат, — доложила я, чеканя каждое слово.

— Зачем вас туда понесло? — нахмурился Можейко, с недоумением разглядывая меня.

— Рассчитывала хоть что-то узнать об Ольге Петровне. Сами знаете, близкие родственники не спешат делиться информацией. А в бараке она как-никак жизнь прожила. Все время на виду, соседи могли дать зацепку к ее прошлому.

— Дали?

— К сожалению, нет.

— Что так? Не осталось никого, кто ее помнит?

— Почему же? Осталось.

— И кто это?

Можейко взирал на меня с открытым недоверием, и я, не удержавшись от мелочного желания поквитаться, со скрытым злорадством процедила:

— Зинаида. Ваша с Павлом Юрьевичем бывшая одноклассница.

Можейко и до того, прямо скажем, не искрился весельем, а услышав имя подруги детства, помрачнел еще больше.

— Как она там? — тихо спросил он, отводя глаза.

— Пьет, — кратко сформулировала я свои впечатления.

Судя по тому, как Можейко нахмурился и замкнулся, мое сообщение не стала для него новостью. Молчал он долго. Мы уже выехали за пределы города, когда Степан Степанович вдруг вернулся к прерванному разговору:

— Я к Зинаиде хорошо отношусь, только зря вы на нее время тратили. Человек она безобидный, но характером слаба, да и ума недалекого. Пить начала давно и теперь, я думаю, совсем опустилась. Что она может сказать толкового?

— Ну зачем же так? Мне она показалась вполне вменяемой, — не согласилась я. — Говорила вполне разумно, но, к сожалению, ничего такого, что имело бы отношение к интересующему меня вопросу. В основном это были светлые воспоминания о безвозвратно ушедшем детстве. Дружба. Игра в войнушку, поиски сокровищ Наполеона. Первая любовь.

Можейко подозрительно покосился на меня, но ничего не сказал. Так и промолчал, мрачно набычившись, до самой Москвы. Я к нему с разговорами тоже не лезла, понимала, муторно мужику. Уж очень далеко развела их жизнь с бывшей подружкой, в которую они с Павлом оба были в юности влюблены. И сам Можейко, и Ефимов сумели неплохо устроиться в этой жизни, а вот Зинке не повезло. Спилась и опустилась на самое дно местная красавица и их первая любовь. Не всякий способен такое равнодушно воспринять.

— А знаете, Зинаида одну интересную вещь все-таки сказала, — неожиданно вспомнила я.

Можейко мое сообщение не заинтересовало. Он даже головы в мою сторону не повернул. Как смотрел угрюмо на бегущую под колеса дорогу, так и продолжал на нее глядеть, лишь вежливо обронил:

— Вот как?

— Зина утверждает, что знает Аллу Викторовну.

— Белая горячка, — с непоколебимой уверенностью определил Можейко. — Не может она ее знать. Алла всю

жизнь прожила в Москве и, если куда и выезжала, так только в Крым, на отдых. В отличие от нас всех, она выросла в достатке. Ее отец был известным человеком.

— Я то же самое Зинаиде говорила, но она стояла на своем. Твердила, что это было давно, но она все хорошо помнит. Встречалась она с Аллой Викторовной в Вуславле.

Можейко вяло пожал плечами, давая понять, что за слова бывшей подруги ответственности не несет. Я думала, что молчать мы будем до самого дома, но Можейко вдруг очнулся от задумчивости и предложил:

— Давайте заедем к Алле по дороге все-таки.

— Зачем?

— Ей интересно будет узнать, чем обернулось ваше посещение музейного архива. Мне, кстати, тоже. Вы ведь про это так ничего и не рассказали.

Не удержавшись от соблазна немного повредничать, я елейным голосом пропела:

— Могли бы спросить. Мы с вами не один десяток километров бок о бок проехали.

— Значит, решено. Едем, — пропустив мимо ушей мое ехидство, подвел он черту разговору и потянулся за мобильным телефоном.

— Там может быть Павел Юрьевич, — уже серьезно заметила я.

— И что? Вы его боитесь? — усмехнулся Можейко.

— Нет, но ему может быть неприятен мой визит. Он ведь категорический противник идеи Аллы Викторовны.

— Не трусьте, все будет нормально, — скупо улыбнулся Можейко и тут же оживленно заворковал в мобильник: — Алла, это я. Мы с Анной едем к тебе. Паша дома? Работает с бумагами в кабинете? Отлично! Что узнали? Пока я и сам не в курсе. Приедем, Анна нам все расскажет. Ну пока. Жди.

Алла Викторовна действительно нас ждала. Мы еще только въезжали во двор, а она уже стояла на крыльце.

— Ты тут поухаживай за Анной, а я отлучусь на минуту, — на ходу бросил ей Можейко и поспешно скрылся в доме.

Алла Викторовна проводила его задумчивым взглядом, потом повернулась ко мне и, думая о чем-то своем, рассеянно предложила:

— Пойдемте в столовую. Я стол накрыла. Перекусите.

Есть действительно хотелось. Я вдруг с удивлением вспомнила, что за весь долгий день у меня во рту росинки маковой не было.

Дожидаясь возвращения Можейко, мы с хозяйкой пили чай и мирно болтали ни о чем. Алла Викторовна интересовалась дорогой и тем, понравился ли мне Вуславль. Я отвечала привычными обкатанными фразами, одновременно прикидывая в уме, задать ей свой вопрос немедленно или все же не торопиться. Принять решение я так и не успела. Дверь распахнулась, и в комнату быстрым шагом вошел сначала Можейко, а следом за ним Павел Юрьевич. Появление последнего стало для меня неприятным сюрпризом, поскольку втягиваться на ночь глядя в бурные дебаты с раздражительным Ефимовым сил совершенно не было. А от Павла Юрьевича можно было ожидать и вспышки бурного раздражения, и лавины гневных упреков, что было одинаково неприятно и утомительно. Неудивительно, что я следила за ним с определенной настороженностью, однако избранник народа повел себя неожиданно кротко. При виде меня он не только не впал в буйство, а, напротив, изволил поздороваться. Правда, лишь коротким кивком и без всякой приязни, но все равно этим своим поступком он привел меня в крайнее замешательство. Пока я приходила в себя и сживалась с мыслью, что мы с ним больше не враждуем, Павел Юрьевич устроился во главе стола и коротко попросил жену:

— Чаю, пожалуйста.

Алла Викторовна, не меньше меня встревоженная его появлением, сорвалась с места и торопливо зазвенела посудой.

— Тебе, как всегда, с лимоном?

— Без лимона и сахара, — не отрывая взгляда от скатерти, которую он пристально изучал, сухо отозвался Павел Юрьевич.

Стоило Алле Викторовне поставить чашку перед мужем, как Можейко, весело потирая руки, потребовал:

— Ну, Анна, докладывайте!

Идея привлечения Павла Юрьевича к участию в разговоре, без сомнения, принадлежала ему, но вины он за собой не чувствовал, держался свободно и единственный из всей нашей компании пребывал в отличном расположении духа. Похоже, в душе Можейко здорово потешался над нашей с Аллой Викторовной растерянностью. Одарив его возмущенным взглядом, я все-таки подчинилась и принялась, как он выразился, докладывать:

— Время позднее, поэтому излагать буду кратко и без подробностей. Поездка моих надежд не оправдала.

При этих словах Ефимов оторвал глаза от скатерти и поднял голову. Можейко в немом вопросе вздернул брови, и только Алла Викторовна не сдержалась и огорченно пискнула:

— Почему?

— Я отправилась туда в надежде найти документы, подтверждающие существование семьи Ивановых...

Глядя поверх голов собравшихся, Павел Юрьевич с неприятной усмешкой перебил меня:

— Зря ноги били, она и без ваших подтверждений существовала.

— Я веду речь о дворянах Ивановых, — сделав акцент на слове «дворянах», невозмутимо пояснила я. — К сожалению, таковых не оказалось.

Лицо Аллы Викторовны вытянулось, а Можейко и Ефимов обменялись быстрыми, многозначительными взглядами.

— Однако не все так плохо, — ровным голосом продолжала я. — Есть и кое-что обнадеживающее.

Я отчетливо видела, как насторожился и внутренне напрягся Ефимов. Его глаза тревожно метнулись к Можейко, тот ответил ему еле заметной успокаивающей улыбкой.

— В музее обнаружилась фотография семейства Денисовых-Долиных. Как оказалось, у них было имение неподалеку от города.

— И чему вы радуетесь? — сварливо поинтересовался Ефимов.

Удивленная, что он вообще принимает участие в разговоре, я решила не обострять отношений и проявить миролюбие:

— Благодаря этой фотографии удалось установить, что у Денисовых-Долиных была дочь, Наталья...

— Мою мать звали Ольгой, — не замедлил тут же ехидно напомнить мне Ефимов.

— Я в курсе, — спокойно кивнула я, не давая сбить себя с толку. — Так вот, наличие дочери у Денисовых-Долиных мы установили, и это можно отнести к нашим успехам. Однако доказать существование связи между нею и Ольгой Петровной я сейчас не могу и как это сделать в будущем — понятия не имею. И это наша беда.

Я слышала, как разочарованно вздохнула Алла Викторовна, и понимала, что мои слова ей не понравились. Что касается Павла Юрьевича, то ему, напротив, сообщение явно пришлось по душе.

— Ну я же говорил, — с довольным видом произнес он, косясь на друга детства.

Тот ответил ему мимолетной улыбкой и тут же беззаботно поинтересовался:

— Но это еще не все, не так ли?

Поскольку вопрос был обращен ко мне, ответила:

— Не все. После музея я съездила еще в одно место. В Первый Прудовый переулок.

— Зачем? — спросил Ефимов, и, как ни странно, обращался он снова ко мне.

В наших отношениях совершенно отчетливо наметился прогресс в лучшую сторону, но объяснялось все просто. Павел Юрьевич только потому забыл на время о своей неприязни, что был живо заинтригован моим вояжем в бараки.

— Туда-то зачем потащились? Что собирались найти? Еще одну фотографию? Только ведь на Прудовой музеев нет, это рабочая окраина, бараки, — не скрывая насмешки, сказал он.

— Я это знала, — кротко согласилась я. — Однако цель визита заключалась в другом. Я отправлялась туда, рассчитывая раздобыть сведения об Ольге Петровне.

Ефимов пренебрежительно фыркнул:

— Где? В бараке? Да все наши бывшие соседи давно повымерли! Сколько лет прошло! Там даже следов нашего с матерью проживания не осталось.

— Ошибаетесь! Мебель в вашей бывшей комнате, например, как стояла, так и стоит.

— Откуда знаете? — заинтересованно глянул на меня Ефимов, и я вдруг отчетливо поняла, что совсем не так он и безразличен к своему прошлому, как хотелось бы думать его супруге. Алла Викторовна ошибалась, уверяя меня, что ее муж не сентиментален. По тому, как загорелись его глаза, без слов было понятно: Ефимову очень хочется услышать хоть что-то о своем бывшем жилище.

— Я в нее заходила, — коротко отозвалась я.

Можно было бы, конечно, рассказать в деталях, что из мебели где стоит, и какие на стенах обои, и что за занавески на окне... И спросить, не те ли это, что еще мать Павла Юрьевича вешала. Все можно было бы, и, думается, Ефимов не был бы против такой беседы, ноя не захотела. Это было моей маленькой местью ему. За его высокомерие и душевную черствость. В конце концов, если ему его прошлое было не безразлично, мог сесть на машину и сам смотаться на денек в Вуславль.

— Она с Зинкой беседовала, — негромко подал голос Можейко.

— Совершенно верно, — холодно подтвердила я. — Вашу с Ольгой Петровной комнату теперь занимает Зинаида, и она не отказалась со мной поговорить.

При упоминании о бывшей однокласснице сентиментальный настрой Ефимова разом улетучился и все его мысли вернулись из прошлого к грубой реальности.

— О чем? — почти простонал он. — О чем можно говорить с Зинкой?

— Подожди, Паша, она сама все расскажет, — снова вмешался Можейко, внимательно следивший за ходом разговора.

— Как о чем? — искренне удивилась я. — О вашей матери, конечно. Ведь близкие ей люди ничего сообщить не в состоянии.

Как только Ефимов понял, что мы опять возвращаемся к неприятной для него теме, он тут же растерял все свое относительное спокойствие и сорвался на крик:

— А Зинка, значит, в состоянии!

— Ольга Петровна всю жизнь там прожила, — рассудительно заметила я, твердо решив ни на какие провокации не поддаваться. Еще не хватало после такого утомительного дня ввязываться в выяснение отношений с Павлом Юрьевичем! — Все время на виду, бок о бок с соседями. Я надеялась, вдруг Зина вспомнит что-нибудь необычное, что дало бы зацепку к прошлому.

— Не было ничего необычного в ее прошлом. Мы жили, как все! — свирепо рявкнул Павел Юрьевич, багровея от злости.

Я согласно кивнула:

— Зинаида то же самое сказала.

— Разумно, не ожидал от нее, — пробурчал Ефимов, слегка остывая.

— И еще она вспомнила, что ваша мама отлично рисовала. Где она этому научилась?

Вопрос Ефимова поставил в тупик. Озадаченно посмотрев на меня, он недовольно переспросил:

— Где научилась?

Я ободряюще улыбнулась в ответ:

— Ну да! Кто и когда научил ее владеть карандашом и красками?

Зря я позволила себе такую вольность. Вместо того чтобы дать внятный ответ, Ефимов вдруг сердито надулся.

— Понятия не имею. Да какое это вообще имеет значение?

Решив не потакать его дурному характеру, я улыбнулась еще раз и, вся светясь доброжелательностью, заметила:

— Интересно, где крестьянская сирота могла приобрести подобное умение?

Ефимов подозрительно покосился на меня и ворчливо пробормотал:

— Она всегда рисовала. Вечно чиркала что-то на обрывках оберточной бумаги да на полях газет.

— И это все, что удалось узнать? — разочарованно протянула Алла Викторовна, которую таланты ее свекрови совершенно не интересовали.

— Да, если не считать многочисленных воспоминаний о детстве и юности, проведенных Зинаидой в компании вашего мужа и Степана Степановича. Ну сами понимаете... Детские шалости, юношеская дружба, влюбленность... Удивительно, но Зинаида помнит все до мельчайших подробностей, такие интересные случаи рассказывала... Кстати, вас, Алла Викторовна, она тоже вспомнила.

Алла Викторовна в недоумении вздернула брови и растерянно обвела взглядом сидящих за столом.

— Кто такая Зинаида?

Я кивнула на Можейко с Ефимовым:

— Их одноклассница. Всю жизнь в бараках прожила.

Слово «бараки» было совсем из другой жизни, которая к таким людям, как Алла Викторовна и ее супруг, отношения не имела и иметь не могла. Ефимова зябко передернула плечами и угрюмо поинтересовалась:

— А я здесь при чем?

— Понятия не имею, но Зина утверждает, что встречалась с вами. Говорит, это было давно, однако она вас помнит.

Алла Викторовна нервно дернулась и с раздражением спросила:

— Откуда?

— Этого она говорить не захотела. Возможно, вы бывали в Вуславле?

Моментально закаменев лицом, Алла Викторовна резко выпалила:

— Чушь какая! Нет, конечно! Никогда там не была!