Грехи в наследство

Глава 19

Идея поисков шкатулки захватила меня необычайно. Несколько дней подряд ни говорить, ни думать ни о чем другом я просто была неспособна. Это было так увлекательно, так близко мне по духу, что хотелось бросить все и заниматься только ею. К сожалению, позволить себе такое я не могла. Существовал договор, заключенный между мной и Аллой Викторовной. Несмотря на все, он оставался в силе, и его следовало выполнять. Тем более что со дня нападения на меня прошло уже достаточно времени, а процесс выяснения личности матери Ефимова как замер на мертвой точке, так на ней и стоял. В общем, пауза слишком затянулась, нужно было срочно возвращаться к прерванному занятию. А делать этого ох как не хотелось! И все потому, что я ввязалась в это дело помимо собственной воли! Верный способ спугнуть Удачу! В результате оно и двигалось через пень-колоду, не принося ни ощутимых достижений, ни морального удовлетворения. А тут еще главный козырь, портрет Лили, пропал! Все одно к одному... Правда, у меня на руках оставался снимок, привезенный Аллой Викторовной... Женщина в черном и светловолосая девочка на фоне некоего дома. Можно было бы попытаться сравнить эту фотографию с хранящимся в музее изображением Денисовых-Долинных. На женщину я особых надежд не возлагала. Она — скорей всего, Алла Викторовна тут была права — выглядела действительно простовато для того, чтобы оказаться женой графа. А вот девочка... Если между ней и дочерью Денисова-Долина обнаружится сходство, у меня появится шанс.

Вуславль встретил меня противным моросящим дождем. Подрулив к музею, я выскочила из машины и стремглав кинулась к крыльцу. Рванув на себя тяжелую дверь, заскочила в вестибюль и моментально оказалась в мертвом царстве. Внутри стояла полная, не нарушаемая ни единым звуком тишина. Из залов не доносилось ни усиленных гулкими сводами голосов экскурсоводов, ни столь обычного для всех музеев шарканья ног посетителей о паркет. Случайного голоса или скрипа двери и то не было слышно. Создавалось впечатление, что вокруг все вымерло. Даже кассирша отсутствовала, а окошко кассы было плотно закрыто изнутри.

Вначале я восприняла это открытие спокойно и решила подождать. Мало ли по какой нужде мог отлучиться человек, а я в принципе никуда особо не торопилась. Однако, потосковав у окошка кассы минут пятнадцать, я поняла, что открывать его не собираются и если не предпринять решительных мер, то так простоять можно до самого закрытия музея. Для пробы сначала просто поскреблась пальцем в фанерную дощечку, но результата это не принесло, и тогда я заколотила в нее кулаком. Выбиваемая мной барабанная дробь гулко разнеслась по вестибюлю, ударилась в каменные стены, отразилась от них, взмыла к высоким потолкам и, многократно усиленная, рухнула вниз. Учиненный грохот мог разбудить и мертвого, кассирша же оказалась женщиной вполне живой и к тому же полной сил, поэтому, когда дверца окошка наконец распахнулась, лицо ее ничего хорошего мне не предвещало.

— Ты чего лупишь, а? Чего лупишь? — рыкнула она, приникнув красным от гнева лицом к полукруглому вырезу.

— Входной билет хочу купить.

— И что? Если тебе приспичило, так все в щепки разнести нужно? Пять минут подождать не можешь?

— Я ждала не пять минут, а значительно дольше.

— И что? Убыло от тебя?

— Послушайте, уважаемая! — ледяным тоном прервала ее я. — Вас здесь посадили не для того, чтоб вы посетителям вопросы задавали. Ваше дело билеты продавать. Сейчас, между прочим, начало рабочего дня и касса должна быть открыта.

Услышав мою отповедь, кассирша так и зашлась в праведном гневе.

— Ты гля! Она меня еще учить будет! — ахнула женщина. Покраснев еще сильнее, так что ее полное лицо превратилось в сплошное пунцовое пятно, она пронзительно заорала: — Да я сейчас милицию вызову, хулиганка. В отделении права будешь качать!

— Что здесь происходит?

Если дама в окошке и собиралась развить идею о вовлечении сил правопорядка в нашу междоусобную разборку, то сердитый голос, раздавшийся за моей спиной, свел ее желание на нет. Рот, секунду назад разверзнутый в гневном крике, моментально захлопнулся, причем так, что аж зубы клацнули, а свирепое выражение лица в мгновение ока сменилось на постное.

— Я спрашиваю, в чем дело? — раздраженно повторил директор музея, переводя взгляд с кассирши на меня. — Анна?! — удивился он, узнав во мне протеже Можейко.

— Дамочка вот хулиганить изволит, — только и успела медово пропеть кассирша, как вдруг сообразила, что несет что-то не то.

Ее глаза заметались между мной и разгневанным начальством, пытаясь разобраться в происходящем, из этого ничего не получилось, и тогда женщина предпочла просто спрятаться в глубине своей каморки, выдавив из себя напоследок неуверенную заискивающую улыбку.

— Я не хулиганю. Просто хотела оплатить посещение музея... — начала объяснять я, но директор не дал мне закончить.

— Степан Степанович тоже приехал? — быстро перебил он.

— Сегодня я одна. Хотела еще раз глянуть на фотографии, да вот с билетом вышли накладки.

— Какой еще билет? Идите и смотрите все, что нужно! Возникнут вопросы, обращайтесь прямо ко мне. И не стесняйтесь!

Последнюю фразу он выкрикнул уже мне в спину, потому что, едва успев пробормотать слова благодарности, я тут же понеслась вверх по лестнице.

Залы второго этажа были безлюдны, как и нижние. Не только ни единого посетителя, смотрителей видно не было. Подлетев к стене, на которой, я точно помнила, должна была висеть фотография, я принялась искать ее глазами. И не нашла. Не веря самой себе, моргнула, но уловка не помогла. Фотография все равно не появилась. Не зная, что и предположить, я в растерянности огляделась по сторонам. Возможно, экспозицию поменяли? Однако в зале с моего прошлого посещения ничего не изменилось. Вдоль стен по-прежнему стояли диваны, в дальнем углу зеленело сукно ломберного стола, у стены тускло поблескивал черным боком рояль. А вот нужной мне фотографии не было. На ее месте висел снимок местного кафедрального собора.

«Может, ее и быть здесь не должно? Может, она мне просто привиделась?» — мелькнула в голове неуверенная мыслишка, но я ее тут же сердито отогнала.

Как это привиделась, если директор музея самолично давал мне пояснения? Директор был личностью вполне конкретной, его существование никаких сомнений у меня не вызывало, и сей факт помог мне успокоиться. Стоило сосредоточиться, как на ум пришла более здравая идея: снимок графской семьи по непонятной пока причине убрали сотрудники музея. Мысль тут же приглянулась своей простотой и понятностью. Горя желанием поскорее ее проверить, я рысью понеслась в отдел архивов.

— Да, входите! — донеслось из-за двери в ответ на мой нетерпеливый стук.

Рванув дверь на себя, я оказалась в уже знакомой комнате. Но если в прошлый раз в ней никого, кроме заведующей архивом, не было, то теперь вокруг стола восседала целая компания.

— Здравствуйте. Мне бы заведующую... — пробормотала я, косясь на стол, где среди развала сушек, пряников и карамелек стояли тарелки с сыром и колбасой, толпились разномастные чашки и пыхтел электрический чайник.

— Я, кажется, не вовремя? — спросила я, кляня себя в душе за неудачливость.

Это ж надо так попасть! Внизу кассирша за закрытым окошком дремлет, наверху научные сотрудники в рабочее время чаи гоняют. Какие тут могут быть вопросы? Да они им покажутся просто неуместными в этой обстановке уютного междусобойчика.

— Все нормально, Анна, — подала голос одна из сидящих на дальнем краю стола женщин. — У нас просто небольшой перерыв. Чайку собрались вместе попить. Присоединяйтесь.

Услышав, что меня не только не выгоняют, но даже в лицо признали, я приободрилась. Если уж к столу пригласили, то и разговаривать не откажутся. А я своего не упущу. В разговорах мне равных нет. Все выспрошу, до донышка.

— Покрепче или послабей? Как любите? — приветливо спросила меня соседка слева.

Лично я чай терпеть не могу, однако знаю, что настоящие ценители этого напитка предпочитают пить его крепко заваренным и обязательно без сахара. Желание расположить к себе сидящую за столом компанию было настолько велико, что я смогла не скривившись произнести:

— Покрепче и без сахара, пожалуйста.

Ответ, судя по понимающим улыбкам на лицах этих поклонниц чая, оказался правильным.

— Значит, снова к нам? Зачем в этот раз пожаловали? По делу или просто так заглянули? — доброжелательно поинтересовалась заведующая.

Приняв от соседки чашку с чаем, я рассудительно поведала:

— По делу. Хотела проверить одну догадку, но не вышло. Нужная мне фотография отсутствует. В прошлый раз висела в зале, а теперь ее там нет.

— Это какая же? — насторожилась женщина.

— Семейный снимок Денисовых-Долиных.

Заведующая помрачнела:

— Действительно, сейчас его там нет.

— Украли его у нас. Сперли, говоря по-простому, — вмешалась в разговор одна из сидящих за столом.

— Помолчи, Лида, — недовольно оборвала ее начальница.

— Да что тут молчать? И вправду ведь украли!

— У нас все вынести можно, никто и не заметит, — подхватила другая сотрудница.

— Как же так? Ведь существуют смотрительницы...

— Вот именно! Существуют!

— Перестаньте, девочки. Наши внутренние проблемы никому не интересны.

— Нет никаких проблем, есть простая безалаберность, — жестко заметила Лидочка.

Начальница одарила ее коротким недовольным взглядом, потом повернулась в мою сторону.

— Фотографию действительно украли, — осторожно подбирая слова, принялась объяснять она. — Факт сам по себе неприятный, но объяснить его можно. На каждом этаже у нас всего по одной смотрительнице. На большее количество сотрудников денег нет. Конечно, они обязаны постоянно обходить залы, но ведь у нас работают пенсионерки. Им весь день на ногах пробыть трудно, да и особой необходимости нет. Посетителей не так много. В общем, порядок сложился такой... Если идет экскурсия, за группой наблюдает экскурсовод, а если приходят одиночки, то приглядывает смотрительница.

— Не всегда, — опять вмешалась моя беспокойная соседка. — Тут все зависит от человека. Если с виду приличный, так они за ним по залам таскаться не станут. Поленятся.

— А что ты хочешь? — сердито огрызнулась заведующая. — Зарплаты слишком маленькие.

— У нас с тобой больше, да? — хмыкнула моя соседка.

— Не сравнивай! Для нас музейное дело — это профессия, а для них — приработок к пенсии. И потом, что на втором этаже тащить? Мелких предметов нет, а крупные мимо смотрительницы не пронесешь. Комнаты анфиладой расположены, в любом случае мимо первого зала, где она сидит, не пройдешь.

«Как же, сидит! Только что шла и ни единой души не встретила», — сердито подумала я.

— Расследование проводили?

Заведующая вздохнула:

— Какое расследование? Пропажу случайно заметили.

Сотрудница проходила мимо и обратила внимание на непривычный просвет между фотографиями. Сначала даже не поняла, что за фотография исчезла.

— Значит, даже приблизительно очертить круг подозреваемых не удалось?

— Какое там! Точно день пропажи установить не можем.

Выйдя из музея, я уселась в машину, но с места не тронулась. Прежде чем двигаться дальше, нужно было сначала решить, куда же именно я отправлюсь. Подведение итогов много времени не заняло, но результаты оказались неутешительными. С исчезновением хранившейся в музее фотографии все мои планы рухнули. Пропажу снимка Лили я тоже переживала болезненно, но тогда у меня еще оставалась надежда сравнить черты дочери графа Денисова-Долина и девочки на полученном от Аллы Викторовны фото. Если бы они оказались хотя бы отдаленно схожими, появился бы шанс полагать, что мать Ефимова и Натали Денисова-Долина являются одним и тем же лицом. Однако кража смешала все карты. Хотя снимок девочки с «женщиной в черном» по-прежнему находился у меня на руках, пользы от него не было никакой, потому как сравнивать его уже стало не с чем. Обе достоверные фотографии Лили бесследно исчезли.

От такого расклада руки готовы были опуститься. На какое-то мгновение даже показалось, что никаких ходов уже больше не придумать, и все, что мне остается, это смиренно признать свое поражение. К счастью, упадническое настроение длилось недолго. Природное упрямство, которого мне не занимать, не позволило долго киснуть и быстро призвало к порядку. Собравшись, я принялась снова и снова прокручивать в уме все известные мне факты и в какой-то момент вдруг поняла, что в моих рассуждениях присутствует определенный изъян.

Получив фотографию неизвестной женщины с девочкой в свое распоряжение, мы с Аллой Викторовной сразу и бесповоротно решили, что, раз Ефимов до самой смерти матери не подозревал о ее существовании, значит, она была намеренно спрятана от посторонних глаз! А ведь это совсем не обязательно! Фотография действительно могла храниться в укромном месте, но нарочно ее никто не прятал и тайны из ее существования не делал. И в этом случае она вполне могла попасться на глаза случайному человеку. Той же Зинаиде, к примеру! Она дружила с Павлом, была в его семье своим человеком. Зина вполне могла находиться в комнате в тот момент, когда мать Ефимова перебирала документы, и ненароком заметить снимок. А могла вообще в отсутствие хозяев пошарить в шкафу, потому что дети, выросшие на окраинах и предоставленные сами себе, обычно обладают большой пронырливостью и чрезмерным природным любопытством. Короче, могла Зинаида увидеть фото и спросить Ольгу Петровну, что за люди на ней сняты? Ответ на этот вопрос я дала однозначно положительный. Причем без малейших сомнений. И видеть могла, и спросила бы обязательно. Не могла не спросить! Ровесница в нарядном, непохожем на ее собственное платье должна была заинтересовать любопытную Зинаиду. А поскольку девочки по жизни вообще более любопытны и памятливы к мелочам, чем мальчишки, у меня появлялся шанс обрести свидетеля. Мысль мне понравилась, и я приободрилась. Выходит, не все еще потеряно, а раз уж я все равно находилась в городе, то имело смысл навестить свидетеля немедленно.

В этот раз, в отличие от предыдущего, дверь мне открыли сразу же, и сделавшая это женщина разительно отличалась от Зинаиды. Молодая, аккуратно одетая и, главное, абсолютно трезвая.

— Вам кого? — не скрывая удивления, настороженно спросила она.

Понять ее недоумение было можно. Даму с моей внешностью и в центре их маленького городка едва ли встретишь, а уж на окраине, в прогнивших от времени бараках, таким точно не место. Тут жизнь совсем другая, и люди, приноравливаясь к ней, одеваются соответственно. Моя стрижка «под новобранца» не нравилась даже многоопытному Голубкину, в этих же местах она выглядела просто вызывающе. Да и одежду, приобретенную в дорогих магазинах, оценить могла разве что столичная модница, жителям же бараков она должна была показаться по крайней мере странной. В общем, я вполне понимала всю неуместность собственного облика в сложившихся обстоятельствах, но изменить что-либо была бессильна. Ну не планировала я заезжать в тот день в те трущобы. Иначе, без сомнения, оделась бы совсем по-другому.

Как бы там ни было, но женщина глядела на меня с большим подозрением, и положение требовалось срочно спасать. Быстро прикинув возможные варианты, играть решила на обаянии.

— Мне бы Зинаиду, — с максимально доступной мне проникновенностью проворковала я.

Получилось, на мой взгляд, совсем не плохо, жаль только глядеть на женщину пришлось сверху вниз. Но тут я точно ничего не могла поделать! Не от меня зависело, что во мне росту метр восемьдесят в тапочках, а у нее от силы набиралось сто шестьдесят сантиметров с каблуками.

— Зинку? — растерянно переспросила женщина, переменилась в лице и неуверенно промямлила: — Так нет ее...

С легкой застенчивостью, чтобы, не дай бог, не показаться нахальной и не вызвать ненужного раздражения, я робко поинтересовалась:

— А не скажете, когда она может вернуться?

Вроде бы все аккуратно сделала, а женщина ни с того ни с сего вдруг заполошно взмахнула руками и раздраженно выкрикнула:

— Да не знаю я ничего! Что вы меня спрашиваете? Вон к Гришке идите и с ним разговаривайте. Он ее дружок закадычный.

Из опасения, что, откричавшись, молодуха просто захлопнет дверь и оставит меня с носом, пришлось срочно выйти из образа. Отбросив в сторону нежную застенчивость, надежно подкрепленную бархатными модуляциями голоса, я быстро подалась вперед и жестко спросила:

— Он дома?

Не ожидавшая такого оборота женщина глянула на меня с легким испугом.

— Где ж ему быть? Он на работу отродясь не ходил.

— С ним еще можно разговаривать или уже дошел до кондиции?

— А бес его знает! — в сердцах выпалила она и, неожиданно потеряв интерес к разговору, развернулась, чтобы уйти.

Дверь, правда, оставила распахнутой, и я посчитала это хорошим знаком. Получалось, меня признали за свою и разрешали войти. Плохо было только то, что комната, в которой проживал Григорий, была мне неизвестна, а спрашивать не хотелось. Свои такие вещи должны знать, а иным и соваться нечего. Не успела Гришкина соседка пройти и пары шагов, как на пороге ближайшей к ней двери возник сам Григорий.

— Чего разоралась? — угрюмо поинтересовался он. — Ни днем, ни ночью покоя от тебя нет. С утра глотку дерешь.

Сквозившая в голосе соседа угроза женщину не испугала, и в долгу она не осталась.

— Лучше орать, чем, как ты, зенки водкой заливать, — отрезала она.

Коммунальную жизнь я знала не понаслышке и потому понимала, что эти двое, закаленные кухонными дрязгами, друг другу не уступят. Прямо у меня на глазах назревал грандиозный скандал, а такой поворот событий меня абсолютно не устраивал, поскольку разом мог свести на нет все мои планы. Я уже начала было подумывать о вмешательстве, как женщина сама обо мне вспомнила:

— Не нравится шум, сам дверь открывай. Вон к тебе пришли. Зинку спрашивают.

Хотя Гришка развернулся в мою сторону не слишком уверенно, но в стельку пьян не был и меня признал сразу.

— Ты? Хорошо, что пришла. Пошли ко мне, — без малейшего удивления сказал он.

Соседка правильно назвала его комнату конурой. Стоило перешагнуть через порог, как от ударивших в нос запахов в голове у меня помутилось.

— Садись, — гостеприимно предложил Гришка и для большей доходчивости ткнул пальцем в сторону единственного имеющегося в наличии стула. Садиться на засаленное сиденье не хотелось, но проявление явной брезгливости могло обидеть хозяина, и скрепя сердце я все-таки заставила себя сесть. Хозяин, занятый домашними хлопотами, моих терзаний даже не заметил.

— Сколько наливать? Чуток или по полной? — галантно осведомился Григорий, водружая на стол стаканы и уже початую бутылку водки.

— Каплю. Мне еще в Москву ехать.

— Как скажешь, — покладисто кивнул он. — И каплей помянуть можно, ежели от души. А ты девка ничего, свойская.

— Ты кого поминать собрался? — насторожилась я.

Гришку мои слова удивили. Он даже граненый стакан с готовой к употреблению жидкостью снова на стол поставил.

— Так Зинку! Ты ж за этим сюда явилась?

Слегка наклонившись в его сторону, я ласково спросила:

— Ты, Гриша, что несешь? С чего это мы ее поминать станем?

— Так умерла ж...

— Как — умерла?!

Григорий вздохнул и с тихой грустью отозвался:

— Погано. Умирать вообще погано, но так, как подохла Зинка, и врагу не пожелаешь. — Искоса глянув на меня и удостоверившись, что слушаю его внимательно, пояснил: — Ей камнем висок проломили, а потом той же каменюкой еще и лицо размолотили.

— Кто ее так?

— Кавалер очередной, кто ж еще? Всегда Зинка дурой была. Сколько раз ей говорил: Зин, давай сойдемся. Будем жить тихо, по-людски. Так нет, не гож я ей был. Все принца ждала. Вот и дождалась.

— Уже известно, что это был за мужчина?

— Откуда? Кто его видел, того убийцу?

— Что ж тогда зря болтаешь? С чего решил, что это был ухажер?

— У меня глаза есть! В тот вечер она точно на свиданку собиралась. Я подхалтурил немного, бутылку купил и к ней зашел. Хотел предложить по-свойски посидеть. А она по комнате мечется, вся такая расфуфыренная!

Представить Зинку расфуфыренной мне было сложно, но Григорию я поверила на слово. Сама-то покойную знала плохо.

— И представляешь, что было обидно? Она ведь надо мной посмеялась. Я к ней с открытой душой, а она мне: «Чего я с тобой на вонючей кухне сидеть буду, когда меня приличный человек ждет! В кафе сейчас иду!» И насмешливо так ухмыляется, зараза!

— В кафе?

— Слушай ее! Какое кафе? Болтала, чтоб меня позлить. Кафе! Да гадюшник это, а не кафе! Все наши там пасутся.

— Как все-таки называется?

— «Солнышко».

— А откуда тебе известно, что она именно туда собиралась? Могла ведь и в город отправиться.

Гришка смутился и, кося глазами в сторону, неохотно признался:

— Следил я за ней. Ты не думай, не ревновал. Зинку ревновать — дело пустое. У нее этих принцев за всю жизнь столько перебывало, не упомнишь. Я на это внимания не обращаю. Зинки не убудет. Понимаешь, обидно мне стало. Я ж ее по-людски выпить приглашал, а она ради какого-то козла мне отказала. Вот и решил глянуть, из-за кого это она так расфуфырилась.

— Значит, все-таки видел?

Он замотал головой и горестно посетовал:

— Не дошел. Только до двери той забегаловки ее и проводил. Зинка шасть внутрь, я тоже было собрался, а тут корешок подвалил. С бутылкой. Ну я и подумал: чего за Зинкой бегать? Оно мне нужно? А тут дружбан... В общем, пошли к нему. Хорошо посидели.

— Выходит, с мужчиной или с женщиной она встречалась, ты не видел?

Мои слова Григория потрясли.

— Зинка? С бабой?! — задохнулся он. — Ну ты придумала! — Отдышавшись, очень серьезно заявил: — Зинка с бабами не водилась. Ее смолоду одни мужики интересовали.

— А если это деловая встреча была? Может, им просто поговорить нужно было!

— Какого хрена они тогда на берег озера потащились?

— Ее нашли далеко от города?

— Да нет! От бараков пешком дойти можно. Мы туда подростками бегали. Соберемся компашкой — и туда. Картошку в костре пекли ну и, кто посмелей, — он хихикнул, — те к девчонкам под юбки лазили. Место тихое, от дороги кусты и деревья вид заслоняют. Песчаный пляж. Бревна валяются. Посидеть можно. Зинку тоже около бревна нашли.

— Значит, мужчина... Сидели, выпивали и, слово за слово, поссорились. Так?

— Не, ничего такого там не было. Ни бутылки, ни закуси.

— Выходит, серьезный разговор предстоял, раз ушли в безлюдное место?

Григория, утомленного разговором и выпитой водкой, неожиданно сморил сон. Ткнувшись лицом в липкую клеенку, он несколько раз глубоко вздохнул и затих. Понять, что это надолго и ждать не имеет смысла, было нетрудно. Да и чего было ждать, если мы с ним в принципе все обговорили? Другое дело, что пользы от этого разговора было ноль, но это уже не моя и не Гришкина вина. Про смерть Зинаиды он мне все, что знал, рассказал, а по поводу фотографии высказался отрицательно. Никогда, мол, не видел и даже не подозревал, что у Ольги Петровны нечто подобное имеется. Других соседей спрашивать отсоветовал, поскольку все они заселились позднее и мать Ефимова знали плохо. Последний раз глянув на сладко посапывающего Григория, я аккуратно притворила за собой дверь и быстрым шагом направилась к выходу. Хотелось поскорее оказаться на свежем воздухе, подальше от грязных, насквозь пропитанных отвратительными запахами стен. Выскочив на улицу, отдышалась, потом присела на лавку возле крыльца и закурила. Как ни печально это было признавать, но результаты поездки оказались прямо-таки удручающими. Сплошные потери и ни малейшего намека на удачу. Пока я грустила, сигарета кончилась, прикуривать следующую не стала, потому что вот так сидеть и оплакивать свое невезение можно было до самого вечера.

«Под лежачий камень вода не течет», — сердито напомнила я себе и отправилась разыскивать кафе «Солнышко».

На мое счастье, данное заведение являлось местной достопримечательностью, и где оно находится, в округе знал всякий, от мала до велика.

Стекляшка встретила меня толкотней, гулом голосов и крепким запахом разлитого пива. Пробившись к стойке сквозь толпу жаждущих промочить горло мужиков, дождалась, когда бармен окажется в досягаемой близости от меня, и попыталась завести разговор.

— Простите, не уделите мне минуту вашего времени?

Непривычная форма обращения в сочетании со странноватой для этих мест внешностью, как я и рассчитывала, сделали свое дело. Угрюмый громила, служивший в этом заведении не только лекарем страждущих душ, но и вышибалой, бухнул на стойку уже полные кружки с пивом и выжидательно замер. Очередь возмущенно зароптала.

— А ну тихо! — коротко рыкнул благодетель, и все разом покорно затихли. — Чего надо? — не слишком приветливо, но и без намека на враждебность осведомился властитель местных умов и кошельков.

— Поговорить.

— Подожди. Сейчас народ отпущу, тогда и поговорим, — кивнул он.

Раздав всем, кто чего хотел, он опять подошел ко мне и настороженно спросил:

— Откуда ты?

— Из Москвы.

Он коротко присвистнул:

— Ишь ты! И чего хочешь?

— Про тетку свою расспросить. Зинаидой звали. Знал такую?

— Может, и знал, всех не упомнишь. Много их тут ходит, — уклончиво пробурчал бармен.

— Должен знать. Она тут всю жизнь прожила, — усмехнулась я.

Бармен и бровью не повел, только в глазах появилась настороженность.

— Убили ее на днях. Наверное, слышал.

— Убили? Так тебе в милицию нужно! — усмехнулся он. — Ко мне чего пришла?

Я безнадежно махнула рукой:

— Была я в милиции!

— И что?

— Непонятная история. Твердят — по пьяни ее, мол, пришили. Только неправда это. Просто разбираться не хотят. Мол, пьяница, что с ней возиться.

Он недобро оскалился:

— А ты, значит, не согласна?

Я посмотрела ему в лицо и с вызовом выпалила:

— Не согласна! Ну выпивала! И что? Не человек? А кто сейчас не пьет?

— Тоже верно, — миролюбиво согласился амбал и, схватив тряпку, принялся старательно протирать стойку.

— Подтолкнуть их надо, — доверительно поделилась я. — Против фактов они не попрут. Вот Григорий говорит, тетка в день убийства в твое заведение приходила?

Громила вроде бы удивился:

— Ты и Гришку знаешь?

Я сделала вид, что обиделась:

— С чего бы мне теткиного дружбана не знать? Они выросли вместе, в школу в один класс бегали.

Он покивал, соглашаясь, но отвечать не спешил.

— Гришка говорит, встреча у Зинаиды тут была назначена, — напористо продолжала я. — Так ты видел тетку?

Отложив промокшую тряпку в сторону, он уперся волосатыми ручищами в стойку и серьезно произнес.

— Правду Григорий тебе сказал. Приходила. Сидела вон там, у окна.

— С ней кто-нибудь был?

— Нет. Одна была. Пришла, взяла стопарик с бутербродом и села там. Ни с кем не разговаривала, все в окно поглядывала. Похоже, высматривала кого-то.

Я подалась вперед:

— И кто пришел?

— Не знаю. Как она вдруг с места сорвалась и к двери рванула — видел, а больше ничего сказать не могу. Народу в тот день было много, своих забот хватало...