Грехи в наследство

1944 год. Весна

Лили машинально вертела в руках треугольник с номером полевой почты вместо обратного адреса, а по щекам одна за другой катились слезы.

— Ну вот и все. Вот и все... Все, все, все... — монотонно повторяла она, уставившись невидящим взглядом в стену.

Антона Чубарова больше нет. Геройски погиб, защищая Родину. Так написано в письме. Погиб, погиб, погиб...

а они так и не успели помириться. И все из-за нее! Из-за ее ужасного, жуткого, отвратительного характера. Антон ни в чем не виноват. Он был добрый, отходчивый. Это она, Лили, все испортила. Сначала вспылила и наговорила ему кучу гадостей, а потом взяла и просто вычеркнула из своей жизни. Одним махом. Раз и навсегда. Не писала ему сама, не отвечала на его письма и даже их ребенку дала не отцовское отчество, а совсем другое. Первое, какое в голову пришло. Дура! Самонадеянная, взбалмошная дура! Убеждала себя, что он ей не нужен! Что сможет прожить одна, без Антона.

Лили покосилась на треугольник. Как оказалось, ошибалась. Прочитав письмо, она упала в обморок. Впервые в жизни. А очнувшись, первое, что подумала, было: не хочу больше жить. И еще: Антон погиб, так и не узнав, что у него есть ребенок.

Лили сердито смахнула застившие глаза слезы. А ведь она даже не сможет утешить себя тем, что перед смертью Антон думал о ней. Не сможет сказать себе, что он простил ее и свою последнюю весточку послал именно ей. Не от Антона это письмо. Его товарищ сообщает Лили, что Антон погиб.

Все, никого у нее не осталось. Никого из родных людей! Все бросили ее и ушли... Сначала папа, потом мама, теперь вот Антон... Больше никого рядом... Одна! Страшное слово...

Правда, есть еще папины родственники, но Лили знала их плохо и видеть никогда не стремилась. Не тянуло ее встречаться с ними. Вот и сейчас, только представила, как они начнут ахать, высказывать ненужное сочувствие, задавать вопросы, на душе стало муторно. Она всегда была сама по себе и не любила пускать посторонних в свою жизнь. Только Антона... Ему она доверяла, могла рассказать все... Как же она могла так поступить тогда?

Стояла зима сорок второго. Ночь, стужа, снегу по пояс, в городе комендантский час. По улицам без пропуска не пройдешь. И тут вдруг стук в дверь. Громкий, требовательный. Лили с юности таких боялась. Ночной стук в дверь мог означать только плохое, и Лили долго колебалась, прежде чем решилась откинуть засов. Оказалось, это Антон. В шапке-ушанке, в ватнике, с солдатским рюкзаком на плече. Худой, шрам через всю щеку.

— Ты? — не то выдохнула, не то всхлипнула она. — Откуда?

— Впустишь? — криво усмехнулся он.

Тут только Лили сообразила, что стоит на пороге, загораживая проход. Схватив Антона за руку, втащила в комнату и тяжело припала к его груди. Припала и зарыдала. В голос. Взахлеб. В три ручья. Он кинул рюкзак на пол, осторожно обнял ее за плечи и тихо зашептал на ухо:

— Успокойся. Не нужно. Все уже позади.

— Они тебя отпустили? — подняла она к нему заплаканное лицо.

— Да. На фронте не хватает командных кадров.

Лили дернулась, как от удара, хотела сказать что-то резкое, но опомнилась и прикусила язык. Это опять, как раньше, привело бы к размолвке, а она была счастлива и не хотела омрачать свое счастье ссорой. Вместо этого тихо спросила:

— Надолго ко мне?

— До утра. Завтра днем нужно явиться в горвоенкомат.

Сообразив, что сейчас уже середина ночи и до утра осталось всего ничего, а значит, для счастья ей отпущено лишь несколько часов, Лили заметалась по комнате. Быстро разожгла печь, быстро поставила на нее ведро с водой. Это чтобы вымыть его с дороги. Быстро принялась подогревать вчерашний суп и картошку. Чтобы накормить, хоть немного, хоть тем, что есть. И что бы ни делала, глазами неотступно следила за ним. Ей казалось, отведи она взгляд на одно мгновение, и Антон бесследно исчезнет, как мираж.

Под утро, когда они, тихие и умиротворенные, лежали рядом, когда голова Лили уютно покоилась на плече Антона, она спросила:

— Ты уже знаешь про отца?

— Нет.

— После того как тебя арестовали, я бегала, узнавала... Про тебя сказали: десять лет лагерей, а про Сергея Васильевича...

Лили сглотнула жесткий комок и твердо закончила:

— Высшая мера. Расстрел.

Антон долго молчал, и она ему не мешала. Знала, тяжелые вести переживают без слов. Громкие слова нужны, когда чувства молчат, а Антон очень любил отца. Когда, намолчавшись, он потянулся за папиросами, она спросила:

— Ты идешь воевать... Неужели простил?

— Кого?

— Власть. Тех, кто поломали твою жизнь и жизнь твоего отца. — Антон ничего не ответил, тут бы и ей замолчать, а она уже не могла остановиться. — Неужели не понимаешь? Тебя выпустили не потому, что ты ни в чем не виноват. Просто они сейчас нуждаются в тебе, а кончится нужда, и тебя снова могут отправить назад, гнить в лагерях.

Она не говорила. Она кричала, яростно выплевывая слово за словом и сверля его гневным взглядом.

— Прекрати! — оборвал он ее. — Страна в опасности, и, если я могу помочь, я сделаю это.

— Почему?!

— Потому, что должен! Можешь не верить, но я счастлив, что нужен ей. Значит, меня простили, и я кровью смою свой приговор.

— Кровью?! Приговор, которого не заслужил?! Это что? Расплата за грехи, которые не совершал? Да ты больной! Все вы больные! Покорно идете под нож палачей и еще благословляете их!

— Замолчи!

— И все забудешь? — не унималась она.

— Нечего забывать! Это была ошибка. Понимаешь? Трагическая ошибка!

— Ты такой глупец, что веришь в ошибки? У них все продумано и просчитано! Сначала они уничтожили нас, потом взялись за вас! Весь вопрос, кто будет следующим. Но кто бы ни был, вы это заслужили!

— Ты не о том говоришь! Я иду защищать свою страну и свой народ. Это святое.

— А высшая мера? Расстрел твоему отцу? Это тоже народ? Или кто другой?

Слово за слово, и они поссорились. Антон вскочил, быстро собрался и, хлопнув дверью, ушел. Ей бы броситься за ним, остановить, попросить прощения... Но она ничего этого не сделала. Не смогла себя пересилить. Поганый характер, проклятая гордыня. Всегда так было. С мамой, которую она любила, но которой не смогла простить ее покорности перед судьбой. С Ксюшей, которая ни в чем не была перед ними виновата. Конечно, Сидельников был ей отцом, но ведь родителей не выбирают... А Ксюша оказалась морально куда выше ее, Лили. Она сознательно приняла вину отца на себя и нашла силы прийти каяться, вымаливать прощения у вдовы безвинно убитого. А Лили никогда не умела ни каяться, ни прощать. Почему, когда Ксюша принесла им вещи отца, которые Сидельников снял с его холодеющего трупа, Лили выгнала ее вон? Почему не приняла их с благодарностью? Потому что гордыня обуяла. Уверенность, что только она знает, как правильно! И поплатилась за это! Одна осталась. Совсем одна.

В углу комнаты в детской кроватке беспокойно заворочался спящий ребенок. Лили вскочила, поправила сползшее одеяльце и задумалась. Как мирно спит... Никаких забот пока не ведает... Неужели, когда вырастет, пойдет тем же тернистым путь, что и они с Антоном? С потерями, ненавистью, предательством, завистью... Нет, только не это! Господи, пощади! Зачти все страдания его близких и прости те грехи, что оно совершит в будущем, ее дитя!