СИН
Я открываю ее французские двойные двери, даже не потрудившись вести себя тихо. Элли плакала. Что, черт возьми, произошло, что она захотела меня видеть? Меня в маске? Не Истона Брэдли Синнетта.
Я чертовски разозлился. Ревновал к себе, что она не позвонила Сину. Неужели было недостаточно вчерашнего дня и прошлой ночи? Неужели Элли решила, что я стебусь? Что она мне не принадлежит?
Прошел час с тех пор, как она позвонила. Я был занят и не мог отлучиться сразу. Меня чертовски убивало то, что я заставлял ее ждать. Но я должен был закончить то, что делал. Я не мог сказать ей, что приду. Я не могу допустить, чтобы Элли меня узнала.
Я проклинаю себя, осознавая, что не могу трахнуть ее. Элли поймет, что это я. Может, мне стоит просто сказать ей и покончить с этим? Зачем скрывать, кто я такой? Это только докажет, что она моя. Она была моей еще до того, как узнала об этом.
Оглянувшись на дверь ванной, я вижу, как оттуда выходит Элли, и на ней лишь завернутое под мышками полотенце. Ее волосы собраны в беспорядочный пучок на макушке. Ее некогда красивые льдисто-голубые глаза налиты кровью, лицо опухшее и мокрое от слез. Неужели она все это время плакала?
Делаю шаг к ней, и она замечает меня. Элли замирает, и я наблюдаю, как она почти сразу же разражается слезами. Элли бежит ко мне, обвивает руками мою шею и крепко обнимает меня. Ее тело содрогается от рыданий.
Я поднимаю ее, обхватывая руками в перчатках ее бедра, а она обвивает ноги вокруг моей талии. Полотенце падает на пол, и я несу ее на кровать. Ложась, Элли прижимается ко мне. Все повторяется, как прошлой ночью, но это не настоящий я. Это кто-то, кого я придумал — маска, перчатки, толстовка, линзы. Он стал нужен ей больше всех в этой жизни, потому что я это позволил. Оторвав лицо от моей груди, она смотрит на меня снизу-вверх, и я, напрягшись, приглядываюсь к идеально расположенному отпечатку ладони на ее щеке.
— Кто тебя ударил?
Мне не нужно скрывать свой голос, потому что я не узнаю себя. От ярости, которую я никогда не испытывал, у меня покалывает кожу и колотится сердце.
— Это… неважно, — икает Элли.
Она сегодня трахалась с Дэвидом? Может, это был грубый секс, и Дэвид дал ей пощечину? От этой мысли мне хочется сорвать маску, прижать ее к себе и трахнуть в задницу, чтобы напомнить ей, что она моя. Если кто и будет ее помечать, то только я.
— Спасибо, — шепчет она.
Я наклоняю голову в сторону, смущенный ее словами.
— За то, что спас меня, — шепчет Элли, и я чувствую, как моя грудь сжимается, ярость переходит в чувство вины, потому что я точно знаю, что она имеет в виду.
Вот почему она привязалась к этой версии меня. Я понимаю, что, возможно, мне придется играть две роли дольше, чем мне хотелось бы.
Я крепче обнимаю ее. Элли закрывает глаза, и я, совсем растерявшись, смотрю, как по ее щекам текут свежие слезы.
Все должно было быть легко. Я больше не должен скрывать, кто я такой. Только не с ней. Так почему же я не могу снять маску и позволить ей увидеть, кто я?
«Она не будет тебе доверять».
Не так, как я бы этого хотел. Сина она знает с детства — парень, в которого Элли всегда была безобидно влюблена, и она позволила мне использовать ее на одну ночь. Но маска — это ее спаситель. Она эмоционально к нему привязана. И никакие оргазмы, которые Син может ей подарить, не смогут разрушить эту связь.
ЭЛЛИНГТОН
ТРИНАДЦАТЬ ЛЕТ
Я сижу на четвертом этаже перед кабинетом моей матери. В одной руке у меня газировка, в другой — батончик «Сникерс». Сейчас лето, поэтому я провожу дни, сидя снаружи и слушая ее сеансы.
Сегодня у нас мужчина, который увлекается ролевыми играми. Ему нравится представлять свою девушку незнакомкой. Они идут в бар по отдельности. Потом он подходит к ней, покупает ей выпивку и в конце концов трахает ее в кабинке туалета, пока его жена сидит дома с детьми.
Я откусываю от шоколадного батончика, но тут слышу, как дзинькает лифт, сигнализируя о том, что он вот-вот откроется.
С бешено колотящимся сердцем я вскакиваю на ноги. Я собираюсь бежать, но уже слишком поздно. Дверь открывается, и из нее выходит новый муж моей матери.
Его голубые глаза встречаются с моими.
— Элли, что ты здесь делаешь? — спрашивает он, наклоняя голову в сторону.
Из закрытой двери за моей спиной доносится голос матери, разговаривающей со своим пациентом. Он тяжело вздыхает и подходит ко мне.
Я задерживаю дыхание, слезы уже щиплют глаза. У меня будут большие неприятности.
— Элли, — он кладет руку на колени, наклоняется, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, и тихо говорит. — Ты подслушиваешь сеансы своей матери?
Я не могу ответить. У меня сдавливает горло. Внезапно у меня перехватывает дыхание и роняю шоколадку.
— Эй, все в порядке, — он берет меня за руку и тянет за собой в зону ожидания, которую мама создала для того, чтобы ее пациенты чувствовали себя спокойнее, когда приходят к нам домой. — У тебя нет проблем, Элли.
— Нет? — с трудом спрашиваю я сквозь глубокий вдох.
— Нет.
Он бросает взгляд на дверь кабинета моей матери, а затем снова на меня.
— Как насчет того, чтобы сделать это нашим маленьким секретом? — он поднимает руку и проводит ею по моим темным волосам.
Я прикусываю нижнюю губу, ощущая вкус своих слез. Мне удается кивнуть.
Он мягко улыбается мне.
— Хорошая девочка, — он опускает руку с моих волос на ногу, и я подпрыгиваю. — Все в порядке, Элли. Если ты сохранишь мой секрет, я сохраню твой, договорились?
Я не знаю его секрета. Поэтому просто смотрю на него, не понимая, что он имеет в виду, но боясь спросить.
— Видишь ли, — он придвигается ближе ко мне, его нога теперь касается моей. Его черные брюки неровно прилегают к моей коже. — Если бы твоя мать узнала, что ты подслушиваешь, у тебя были бы большие проблемы.
Свежие слезы застилают мне глаза.
— Она может потерять работу, Элли. А ты этого не хочешь, не так ли?
Я качаю головой. За последний год моей маме и так пришлось через многое пройти. Все только начинает возвращаться к тому, что было до смерти моего отца.
— Нет, сэр, — шепчу я.
Он поднимает руку, потирая щетину на подбородке. Через секунду он говорит:
— Знаешь, Элли. Я теперь женат на твоей матери.
Я киваю, шмыгая носом.
— Она моя жена, а значит, ты тоже моя семья.
Я снова киваю. Мама говорит мне, что мы будем счастливой семьей и что все будет хорошо.
— Итак… — он снова опускает руку на мое бедро. — Почему бы тебе не называть меня папочкой.
Проснувшись от этого сна, я открываю глаза, сажусь прямо и хватаю ртом воздух. Но это не сон. Это был живой кошмар. Я поняла это только спустя годы.
Даже после смерти он преследует меня. Он мертв уже два года, а у меня от него до сих пор мурашки по коже. Это был первый раз, когда он до меня дотронулся. Спустя годы я добровольно отдала ему свою девственность.
Я привыкла быть чьей-то тайной. Чьей-то шлюхой. Это то, на что я гожусь. Мое тело создано для того, чтобы служить мужчинам. Он все время говорил мне, какая я красивая. Какая сексуальная. И как сильно я его возбуждаю. Я ненавидела его. За то, что он заставлял меня хотеть его. Как хорошо он заставлял меня чувствовать себя. Для нас обоих это было болезнью.
Протянув руку, я протираю свои опухшие глаза, жалея, что не могу стереть это воспоминание из своего мозга. Голова тяжелая и раскалывается. Я опускаю руки на колени и сквозь ресницы смотрю на него, стоящего в изножье моей кровати.
Он пришел ко мне.
На нем все еще черная маска, толстовка, перчатки и джинсы. Он смотрит на меня сквозь красные контактные линзы, и мне интересно, о чем он думает. Я никогда еще не была так сломлена. Ни с ним. Ни с кем.
Я встаю на четвереньки и подползаю к краю кровати. Он стоит неподвижно, как статуя, а я поднимаюсь на колени, опуская руки на бедра. Я голая. После того как он повесил трубку, я приняла горячую ванну, где выплакалась в бутылку вина, надеясь, что это поможет. Не помогло.
— Почему бы тебе не трахнуть меня? — хрипло спрашиваю я.
Он ничего не говорит. Просто стоит.
Я протягиваю руку, приподнимая его толстовку настолько, что могу схватить его черный ремень и начать его расстегивать. Руками в перчатках он больно сжимает мои запястья. Я хнычу, мое дыхание учащается.
— Почему бы тебе не трахнуть меня? — сквозь стиснутые зубы требую я.
Я на грани помешательства. Я чувствую, как внутри все бурлит, а сознание все больше и больше от меня ускользает.
Воспоминания о Джеймсе, Дэвиде и Сине… все это слишком.
Он отпускает меня, и я бью его в грудь.
— Почему? Будь мужиком и трахни меня! — сквозь слезы кричу я, задыхаясь и пытаясь перевести дыхание. — У тебя не стоит?
Я пробую зайти с другой стороны. Манипуляция. Заставить его проявить себя. Ни один мужчина не любит, когда его принижают.
Я никогда не видела его член. Он связывал меня и играл со мной, но это никогда не касалось его.
— Давай, — одариваю его я насмешливой улыбкой. — Трахни меня в рот. Кончи мне на лицо. Сделай меня своей шлюхой.
Я широко развожу руки в стороны.
— Я ведь она и есть, верно? Используй меня, блядь.
Из моих глаз катятся слезы, а он просто стоит и смотрит, как я схожу с ума.
Я слезаю с кровати и, обогнув столбик, оказываюсь рядом с ним. Он поворачивается ко мне лицом.
— Если ты не собираешься меня трахать, то убирайся, — кричу я, указывая на французские двери. — Убирайся к чертовой матери!
Я толкаю его в грудь, но он не двигается.
— Ты бесполезен, — рявкаю я. — Ты просто очередной бесполезный член, который не умеет трахаться.
Мужчина поднимает руку так быстро, что я даже не успеваю среагировать. Он обхватывает меня за горло, мгновенно перекрывая доступ воздуха. Вцепившись мне в кожу железной хваткой, он меня поднимает. Я даже не сопротивляюсь. Маленький кусочек моего сердца разрывается, потому что киска сжимается в предвкушении того, что будет дальше. Как он будет меня использовать.
Он толкает меня на кровать, затем отпускает и переворачивает на живот. Я собираюсь переползти на нее, но он хватает меня за волосы, дергает назад, и с моих губ срывается крик. От трения сосков о простыню у меня перехватывает дыхание. Они все еще набухшие и очень чувствительные. Он удерживает меня на месте, и я слышу, как он открывает и закрывает мою тумбочку. Затем мне заламывают руки за спину. Я чувствую знакомую грубость стяжки, а потом он связывает ею мои запястья.
Затем мужчина снова дергает меня за волосы и переворачивает на спину. Я лежу и смотрю на его маску-череп. Она в основном белая с черными кругами вокруг глаз, которые спускаются вниз по лицу, как будто из них течет кровь. Челюсть и зубы очерчены черным, так же, как и нос. Его красные глаза впиваются в мои. Я вижу, как под черной толстовкой вздымается его грудь, и слышу под маской его тяжелое дыхание. Я разозлила его. Хорошо.
Он опускает руку к поясу, и выдергивает его из своих черных джинсов. Затем оборачивает его вокруг моей шеи, туго натягивая, так что дышать становится трудно, но не невозможно.
Я знаю, что меня ждет, но этого будет недостаточно. Мне нужна борьба. Я хочу, чтобы он взял это и заставил меня полюбить. Поэтому я бью его ногой в живот.
Мужчина сгибается, из-под его маски доносится резкий выдох. Он хватает меня за лодыжку, сдергивает с кровати, и я падаю на пол. Я лежу на животе, а он падает позади меня. От ощущения его грубых джинсов на моей коже, когда он раздвигает коленями мои ноги, я издаю стон.
Я слышу звук его молнии, и через секунду его член входит в мою пизду. Я схожу с ума. Мое тело бьется под его весом. Мне стыдно за то, что я была настолько мокрой, что он так легко в меня проскользнул.
Из моих глаз снова текут слезы, и мужчина сжимает ремень, лишая меня воздуха.
Незнакомец накрывает меня своим телом, и, пока он вбивается в меня, мое ухо обжигает его тяжелое дыхание. Я бы зарыдала, если бы могла дышать. Слезы свободно текут по моему трущемуся о ковер лицу. Когда он со мной закончит, у меня будет ссадина на лице от ковра. Она будет идеально сочетаться с отпечатком руки от пощечины Дэвида.
Моя киска прижимается к нему, тело покрывается холодным потом. Внезапно он выходит, ослабляя ремень, и я подавляю рыдание. Я слышу, как позади него снова открывается ящик, а затем что-то холодное скользит по моей заднице.
Мое сердце бешено колотится.
— Подожди…
Мужчина снова хватается за ремень, лишая меня воздуха, и снова склоняется над моей спиной.
— Шлюху используют.
Его голос — низкий, темный шепот, и мое сердце колотится от звучащего в нем обещания.
— Так что заткнись на хер и прими это.