Хлеб печали

Глава двадцать третья. Руди. Новый тюремщик

В тюремной башне было зябко, и один из стражников, сопровождавших Руди, то и дело чихал, втягивая в себя сопли и вытирая нос ребром ладони в кожаной перчатке. Второй угрюмо молчал, замыкая процессию, и только время от времени дотрагивался до усов, будто проверял, на месте ли они. На крутой лестнице опять было темно, и свет фонаря выхватывал старые крепления от факелов. На них выступили крупные капли воды; железо потело и плакало в темноте.

- Факелы на лестнице должны гореть всегда, - заметил Руди. Он внимательно смотрел, куда ступает – местами его туфли скользили по гладким ступеням. Стражникам в подкованных сапогах было куда как сподручней.

- Так они чадят, - проворчал угрюмый.

- Зато никто не сломает шею.

Руди усмехнулся, услышав невнятное ругательство из-за спины. Они, конечно, ничего не сделают, если их не принудить. Нынче люди ждут тяжелых времен и, пока все охотятся на ведьм, некоторые хитрецы уже успели присвоить припасы, купленные на казенных деньги. Нет уж, пусть лучше факелы сгорят, а провизия будет съедена заключенными, чем какой-нибудь мерзавец продаст их втридорога, воспользовавшись тем, что многие в деревнях голодают. «Города в такие дни враги друг другу, - вспомнил Руди под недовольные вздохи, - вместо того, чтобы переживать тяжелое время вместе, каждый продает соседу втридорога то, чего у последнего больше нет. Впрочем, это не мое дело».

- Останьтесь здесь, - приказал он стражникам у тяжелой клепаной железной двери, которая отворилась с большой натугой. – Мне нужно поговорить с ведьмой наедине.

Ворчливый стражник немедленно присел на лавку, всем своим видом показывая, что ему осточертела эта работа. Второй старательно зажег оплывшую свечу во втором фонаре, висевшем у него на поясе, захлопнул дверцу и передал его Руди, случайно мазнув копотью по белой манжете.

В башне было тихо, но эта тишина была обманчивой; толстые стены хорошо поглощали звуки, и можно было петь и декламировать стихи без страха быть услышанным. Руди знал об этом по опыту; несколько лет назад ему пришлось провести время в тюрьме. Он не слишком любил об этом вспоминать. Тюрьма совпала с тем временем, когда он потерял всех, кто был ему дорог, и когда он невольно вспоминал об этом, всякий раз на зубах точно хрустел песок. Он был тогда доверчивым дураком, который верил в то, что в жизни все устроено справедливо. Что ж, это оказалось не так, и лучше узнать истину позже, чем никогда.

Камеру, где сидела Магда, скорее можно было назвать нишей, так она была узка. Рули послышались голоса, когда он подошел к решетке, за которой мерцала лучина, воткнутая в щель между камнями, но внутри сидела одна лишь Магда. Старуха, медленно поднимая морщинистые руки, расчесывала частым гребнем седые волосы, потемневшие от сырости и грязи.

- А, это вы, - сказала она вместо приветствия, словно Руди был соседом, заглянувшим одолжить горшок заместо разбитого, и метнула на него непроницаемый взгляд, растянув рот в усмешке. – Простите, добрый господин, не могу сделать реверанс. После вашего приема у меня болят ноги. Да вы садитесь, коль найдете куда. Стоя о делах не разговаривают.

- Я слышал голоса, когда шел сюда, - сказал Руди. Здесь пахло шерстью и сыростью, гнилой соломой и нечистотами.

- О, это потому что я не привыкла к такому длительному отдыху, - сказала старуха, опять усмехаясь. – От скуки и безделья я разговариваю сама с собой.

- О чем же?

- Неужели вас интересуют бредни старой ведьмы? – вопросом на вопрос ответила Магда. – Или вы хотите добросовестно записать все мои слова, чтобы потом приколоть их к книге, куда собираете показания? Удобно, господин! Предлагаю вам пойти еще дальше и перестать вызывать свидетелей. Пусть заключенный сам доказывает свою невиновность! – она заткнула гребень за матерчатый пояс, пригладила волосы и разделила их на три пряди. Ее пальцы неожиданно быстро замелькали, пока она плела косу.

Руди поморщился. Старуха опять издевалась над ним.

- Я не враг вам, - сказал он. Магда хмыкнула. – Я все еще готов написать любому из ваших старых знакомых, чтобы они поручились за вас.

- Какое благородство! – воскликнула Магда с пылом, и он на миг поверил, что она говорит искренне. – Но чему же мне верить, господин? Вашим словам сейчас или тем, что вы произносили, когда я стояла перед вами и другими судьями? Не вы ли говорили, что можно продолжать пытку? Пресвятая Дева Мария, неужто нашего судью одолели бесы и заставляют его лукавить! Разве вы не боитесь оказаться в этом же подвале, а?

- Сатана создал вас женщиной и вкладывает вам в уста богохульные речи, - сквозь зубы процедил Руди.

- О, разумеется, вы бы предпочли пытать старика, а не старуху, чтобы успокоить остатки вашей совести. Могу вас утешить, скоро вы от них избавитесь и сможете, не мигнув глазом, жечь и вешать еретиков, кем бы они ни были.

Руди покачал головой. Переубеждать Магду было бесполезно.

- Ладно, оставим друзей, - сказал он устало. – Хотя я не пойму вашего упрямства. Я пришел рассказать о другом. Ваша внучка жива.

Он ожидал, что Магда ахнет, удивится или хотя бы переменится в лице, но старуха закинула косу за плечо и лишь протянула руку к лучинке, словно пыталась согреться.

- Что ж, это славно, - ответила она, будто ее вовсе это не волновало, и ее лицо, сморщенное от времени, страданий и пыток, показалось Руди маской, из тех, что любят носить венецианцы, чтобы сохранить инкогнито.

- Вам все равно? – спросил быстро Руди. – Это ваша внучка.

- Моей семье лучше без меня, - неожиданно тихо ответила Магда и неохотно отняла руку. Пламя потянулось следом за ней.

- Но вы даже не спросите, что с ней и где она, - Руди внимательно глядел на нее, но лицо старухи было бесстрастно. – Может быть, она в беде или тяжело больна… Да мало ли вещей на свете, которые могут случиться с человеком?

- Я успела вас узнать. Если бы Лене опять оказалась здесь… Если бы ей грозило увечье или смерть… Вы бы сейчас говорили иначе, - она закрыла глаза и замолчала, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону. Костяной гребешок за поясом блестел при свете огня, и Руди показалось, что кожа старухи сейчас такого же серо-желтого цвета. Магда не произносила ни слова, и ему даже померещилось, что она вовсе не дышит, но, когда он потянулся к ней, она вновь заговорила, но на этот раз из ее голоса ушла вся бравада.

– Я ведь говорила вам: мы не друзья и не союзники? – спросила Магда, и даже голос ее показался сухим и ломким. - Не помню. Не знаю. Память теперь меня подводит. Словно вся моя жизнь – это лодка, что постепенно уходит под воду. Вы принесли мне добрую весть, но я не могу ответить вам тем же. Вы не знаете, во что вы ввязались. А теперь уходите. Я не хочу вас больше видеть. Я устала говорить. Когда вас настигнет возмездие, я за вас просить не буду – ни здесь, ни на небесах.

- Какое возмездие? Что со мной должно случиться? – Руди повысил голос, и невнятное эхо отразилось от потолка, чтобы утонуть в сырости. Магда не пошевелилась, и он со стыдом и яростью подумал, что беспомощен перед этой старухой; она не боялась ни пыток, ни смерти, и была похожа на прут железного дерева, который нельзя согнуть, но только сломать или изрезать.

Она не ответила, и он сжал челюсти, смерил ее взглядом, а затем резко развернулся и пошел прочь, наклоняясь, чтобы не удариться лбом о низкий потолок. Фонарь зашипел и погас, мигнув на прощание алым огоньком фитиля, и Руди проклял его, Магду, тюрьмы вообще и эту в частности, а заодно тот рок, что привел его сюда.

- Позвольте проводить вас, господин, - неожиданно сказала темнота глубоким басом. Послышался шорох, и Руди почувствовал, что рядом с ним стоит рослый и плечистый человек. – Не ровен час, вы переломаете себе ноги в этой темноте.

- Кто ты?

- Новый тюремщик, господин. Дайте-ка мне фонарь. Вот так… Сейчас, - скрипнула дверца, и вновь появился огонек. – Погодите еще минутку, я проверю решетку. Ведьмы и оборотни – дело такое, сами знаете.

- Оборотни?

- Сейчас, сейчас, - откликнулся тот, мелко просеменив к решетке, припадая на левую ногу. Магда даже не шевельнулась, глядя на лучинку. – Заперто крепко! – воскликнул тюремщик, сгорбившийся в три погибели. Правый глаз у него был закрыт повязкой, а на левой щеке краснел недавно заживший шрам.

- Как твое имя?

- Арнульф, господин, - тюремщик вновь оказался рядом и почтительно поклонился. - В честь святого епископа из Меца, хоть мои родные никогда не держали пивоварен. Пойдемте, я проведу вас наверх. Ваши солдаты – те, с которыми вы пришли, - изрядные бездельники, - пожаловался он внезапно. – Я занял свой пост всего несколько дней назад, а они уже заходили сюда множество раз, чтобы поглазеть на заключенных и подразнить их. Истинно скажу вам, то, что они творят, я и среди каторжников редко видал. Я пытался увещевать их, господин, но они не желают меня слушать. Можете ли вы, господин, запретить им развлекаться подобным образом? Потом мне приходится утихомиривать тех, кто здесь сидит.

- Я посмотрю, что могу сделать. Откуда ты явился?

- Родился я под Гамбургом, но это было давно. Как я слышал, та деревня была сожжена во время последней большой войны. На каком свете бродят мои родичи, если они у меня есть, мне тоже неведомо.

- Я спрашивал тебя не об этом. Чем ты занимался до того, как стать тюремщиком?

- Воевал. Потом учил военному искусству при дворе герцога Легницкого, пока тот не скончался, мир его праху. Лишился денег, остался на улице, пришел сюда с солдатами, а тут и местечко подвернулось.

- Значит, человек ты опытный.

- Что верно, то верно, господин.

- Тогда послушай меня. Хочешь ли ты получать талер в неделю, Арнульф? – Руди испытующе взглянул на него, и тюремщик ответил ему открытым взглядом единственного глаза. Он был совсем немолод, и Руди на миг показалось, что где-то он уже видел этого человека.

- Только дурак откажется от денег. Что вам нужно?

- Держать ухо востро, - негромко сказал Руди, распуская завязки кошелька. Он вложил в руку тюремщика монету. – Докладывать мне, кто приходит к ведьме. И о чем они говорят.

- Ага, - глубокомысленно отозвался Арнульф, сжимая кулак с монетой. Крепкие пальцы были неожиданно чистыми и белыми. – Понял, сделаю, господин. Не подведу. Но и вы не подведите. Уж позаботьтесь, чтоб здесь лишний раз не баловались и не шлялись.

- Договорились.

Они больше не проронили ни слова, пока шли наверх. Солдаты уже распивали пиво из глиняного кувшина, и появление Руди застигло их врасплох. Они неумело попытались спрятать улику, но, в конце концов, сдались и наплели с три короба, что какая-то добрая женщина прислала им пиво выпить за здоровье ее дочки, которая выходит замуж.

- Мальчишки, - проворчал Арнульф, гремя ключами. – Будь это война, вас бы всех перетравили этим пивом или перерезали бы, пока вы им упивались.

Он пристально взглянул на Руди: «мол, я же говорил». Руди еле заметно кивнул в ответ: «хорошо, я все улажу».