Хлеб печали

Глава двадцать седьмая. Руди. День казни

Смотреть на казнь графиня приехала рано, когда люди еще только раскладывали хворост, кутаясь от промозглой сырости. День был хмурым и пасмурным, и ветер гулял по открытой галерее, играя перьями на шляпах и шуршащим шелком и тонкой шерстью на женских юбках. Вдоль стены навытяжку выстроились солдаты, салютуя графине, когда она с процессией проходила мимо, и Матильда гордилась тем, что ее поставили идти следом, по правую руку. Платье, которое ей сшили, было не слишком удобным, и все время хотелось поправить рубаху, которая пузырем вылезала из корсета при каждом неловком движении. Ах, каким удобным был перешитый и заношенный дедов дублет, который отобрали по дороге в город! Но его, наверняка, давным-давно распороли, и часть ткани и кожи пустили на то, чтобы залатать одежду слуг, а часть отдали старьевщику…

С утра они постились, затем в церкви их напоили подогретым вином, и у Матильды слегка кружилась голова от голода, вина и эйфории; она с нетерпением ждала, когда они отправятся в путь, чтобы доказать, что стоит своего деда и своего отца, каким бы тот ни был. Процессия двигалась так медленно и так важно, что ей едва хватало терпения вышагивать в такт и сохранять серьезное выражение лица.

Наконец графиня подошла к возвышению, на котором стоял резной деревянной трон. Слуги сняли алый плащ с ее плеч и помогли ей сесть, укрыв ей ноги теплым сукном, и собравшиеся внизу люди умолкли, а потом послышались приветственные возгласы. Сверху люди напоминали Матильде старый ковер: шапки и шляпы, чепцы и косынки – всех оттенков белого, серого и черного.

- Велите после казни выставить три бочки вина, - сказала графиня главе городского совета, и тот, состроив почтительную рожу, низко наклонил голову.

Слуги рассадили всех на подготовленные стулья и лавки – сразу рядом с графиней оказались глава городского совета и епископ местного прихода, который спешно вернулся, как только узнал о казни. Матильда беспокойно обернулась, разыскивая для себя место, но графиня поманила ее к себе и усадила на специально заготовленную табуреточку, чуть выше той, на которую она ставила ноги.

- Ты не волнуешься? – спросила она тихо, наклонившись над ее макушкой.

- Почему я должна волноваться? – с напускной лихостью ответила Матильда.

- Очень страшно, когда умирают люди, - произнесла графиня. – Ненавижу казни, хотя многие – например, мой муж, - их очень любят. Если тебе станет невмоготу, просто закрой глаза и заройся в шкуру.

- Мне не может стать невмоготу, - хвастливо заявила Матильда, отнюдь не уверенная в том, что говорит правду. Она вспомнила, как хладнокровно хозяйка предлагала ей убить волка-оборотня, но тут же спохватилась, что это не человек и никогда им не был. Графиня задумчиво потрепала ее по щеке, и Матильда прижалась к ее юбкам.

Отсюда ей хорошо было видно место казни, и Матильда заметила среди слуг внизу высокую фигуру любовника графини. Губы у него были плотно сжаты, а лицо казалось неожиданно старым, когда он поворачивался к Матильде. Он коротко отдавал какие-то приказы, указывая бумагой, свернутой в рулон, на деревянный столб, вокруг которого лежал хворост, много хвороста. Столько приносили дедовы слуги, чтобы топить их дом целую неделю.

Толпа неожиданно заволновалась и расступилась, как волны Чермного моря перед Моисеем. Серый осел со звездочкой на лбу тащил телегу на двух колесах, по бокам которой шли четверо стражников. В телеге сидела связанная и сгорбившаяся старуха, и ветер трепал ее волосы, заплетенные в толстую косу. Рубаха была на ней засаленной, такой серой, что Матильде показалось, что это просто мешковина. Из толпы в старуху полетел камень и попал ей в спину, однако стражники с бранью вытащили негодяя из толпы, и пары ударов кнутом хватило, чтобы преподать всем урок смирения. От удара ведьма лишь больше сгорбилась; ее голова была опущена так низко, словно она желала рассмотреть каждую соломинку на дне телеги.

Матильда вдруг подумала о том, как обжигалась и как это было больно, и как дед мазал ей палец топленым маслом и сметаной. Если люди чувствуют боль сильнее, чем она, то им и умирать на костре во сто крат страшней. Три отрока смело вошли в печь царя Навуходоносора, но их хранил ангел, и они оказались невредимыми. Матильда представила, как ее тоже везут в телеге на место казни, и сжала кулаки. Неожиданно ей стало жалко ведьму, как товарку по несчастью; может, ведьмы тоже не могут ничего поделать со своей натурой и обречены на то, чтобы приносить людям беды, голод, дожди и засухи.

Руди тоже видел девчонку рядом с графиней, но старался глядеть на них не слишком часто, чтобы не вызывать лишних слухов. Пустое место, что ему оставили среди почетных горожан, бросалось в глаза, но он не мог уйти от места казни; во всяком случае, сейчас, когда привезли Магду. Старуха казалась спокойной, но по ее лицу нельзя было ничего прочесть.

- Избавьте меня от ваших священников и предложений покаяния, - первым делом сказала она, когда Руди подошел к ней. На коленях у Магды лежал пучок мелкой морковки – дар от сердобольных прихожан, которые иногда подкармливали приговоренных к казни. – Я уже все сказала, что могла.

- Хорошо, - согласился он, оглядывая тех, кто провожал ее. Среди стражников не было Арнульфа, и Руди вопросительно поднял бровь.

Его выражение лица истолковали верно, и один из людей пояснил:

- Он задержался, господин, и обещал нагнать нас.

Руди неодобрительно поморщился, а затем махнул рукой солдатам.

- Оставьте меня на пару минут с ведьмой, - велел он, повинуясь какому-то наитию, и люди послушались. Магда фыркнула.

- Что вам надо? – спросила она с усталой насмешкой. – Разве вы забыли, что с ведьмами нельзя разговаривать?

- Послушай, Магда, - тихо заговорил он, набравшись решимости, потому что слова, вертевшиеся на его языке, были крамольными и опасными для него самого. - когда-то ты была другом барону фон Рингену, - Магда со вздохом прикрыла глаза, словно хотела сказать: «так уж и другом». – Он был и моим хорошим знакомым. Я все еще могу спасти тебя.

- И что я должна делать?

- Просто довериться мне. Я сделаю так, что казнь отложат. Потом отвезу тебя в безопасное место… Найду твоих родных. И твою внучку.

- Слишком поздно, добрый господин, - Магда улыбалась в пустоту, и Руди разозлился.

- Тебя сейчас должны сжечь, - напомнил он. – Неужели ты хочешь этого?

- Я довольно-таки пожила на этом свете, чтобы принимать помощь от человека, который желает зла мне и моей семье. Пусть даже он и не знает об этом. Живи своей жизнью, господин, забудь обо мне. Вскоре тебе будет о чем позаботиться, - она с хрипом закашлялась и обернулась к плечу, чтобы прикрыть рот. – А обо мне позаботится Господь, - продолжила Магда, когда откашлялась и отдышалась. - Уж ему-то известно, кто и в чем виноват на нашей земле.

- Это глупо, - в сердцах сказал он.

- Да нет. Просто слишком поздно, - улыбка наконец-то исчезла с лица Магды, и она опечалилась. – Раз уж на вас напала такая доброта, господин, то разрешите развязать мне руки. Я бы поела перед тем, как отправиться в последний путь. Люди были так щедры, что дали мне немного лакомств в это голодное время. Забавно, они вовсе не так благосклонны к своим родным и друзьям. Неужели надо прослыть ведьмой и потерять все, чтобы получить их сочувствие?

- Да. Хорошо, - обронил Руди, тщательно сдерживая негодование. – Я распоряжусь, чтобы тебя развязали.

Он отдал короткое приказание солдатам и отошел, чувствуя нехороший жар в голове. Имперский глашатай, коротавший время за разговором с писцом, почтительно поклонился ему.

- Когда вы прикажете начинать? – угодливо спросил он.

- В полдень, - мрачно ответил Руди. Минутная стрелка часов на башне вздрогнула и дернулась вверх; тотчас же на церковной колокольне звонарь принялся отбивать три четверти двенадцатого. – Когда придет тюремщик, пусть сначала явится передо мной.

Тревожный звук трубы пронесся над толпой. Он был столь резок и так неприятен, что у Матильды побежали мурашки на спине, и она вцепилась в шкуру на коленях у графини. Матильда почему-то ждала, что первым делом ведьму привяжут к столбу, но та мирно сидела у телеги и даже не шелохнулась, когда четыре глашатая объявили, что казнь начнется в полдень.

Время тянулось невыносимо медленно, и из переплетения кривых улиц доносился запах жареных колбасок. Он вызвал у Руди тошноту, навязчиво напоминая о том, чему суждено случиться. Чтобы отвлечься, он заговорил со священником, который пришел исповедовать ведьму, если та все-таки решит отречься перед смертью от ереси и вернуться в лоно церкви. Магда плюнула ему на рукав, не дослушав увещеваний, и священник, оскорбленный в своих лучших чувствах, пытался оттереть рыжее пятно от белоснежной ткани, но оно лишь увеличивалось в размерах. Он жаловался, что люди стали плохо относиться к церкви, и что они чаще просят дать им еды, нежели чем исповедать их, и что многие знатные люди тратят деньги на развлечения и имеют наглость приглашать туда даже кардиналов, и что графиня ведет себя в церкви слишком высокомерно по отношению к скромным слугам Божьим… Он внезапно замолчал, взглянув куда-то наверх, и Руди опять увидел, как взгляд человека становится диким от невыразимого ужаса.

Он обернулся. Огромный волк стоял на крыше распряженной кареты, и те немногие люди, что видели его, молча пятились прочь, как волны от камня, упавшего в воду, тесня и толкая своих товарищей и жен. Послышалась брань, кто-то кого-то пихнул, и внезапно все звуки заглушил высокий женский крик, словно сверлом ввинтившийся в висок. Волк мягко спрыгнул вниз, не боясь ни солнца, ни креста, сбил с ног одного из солдат, стоявшего рядом с Магдой, и схватил ведьму за шиворот. Та не испугалась, словно ждала этого мига давным-давно, обняла его за шею, как возлюбленного, и волк повел плечом, чтобы увечная старуха смогла вскарабкаться ему на спину. Все это произошло так быстро, что толпа не успела толком испугаться, и лишь через мгновение послышался жуткий вой людей, и все бросились врассыпную от волка, не заботясь об упавших, детях и стариках.

Руди прижался к стене, чтобы его не снесли бегущие. Перед ним опять мелькнуло искаженное ужасом лицо священника, который прижимал к груди оборванную белую рясу, затем он увидел солдат, которые расчищали дорогу хлыстом и прикладом ружья, и вытащил из-под ног упавшего и плачущего мальчишку, пока того не раздавили. У него шла носом кровь.

- Стой здесь, пока все не разойдутся, - велел ему Руди, придерживая парадную шпагу ближе к телу. Ему сорвали две пуговицы с камзола, пока он пробирался к нервничающим от переполоха лошадям, но у загона стало легче – рядом с тем местом, где стоял волк, уже не было людей.

Он быстро оглянулся на галерею, где только что сидела Анна. Теперь там было пусто: одиноко стоял ее стул в окружении нескольких лавок, да валялась шкура, которой Анна прикрывала от холода ноги.

Руди отвязал одну из лошадей, не заботясь о том, кому она принадлежит. Под кадкой с водой с закрытыми глазами лежал человек. Он отмахнулся, когда Руди легонько пнул его, чтобы заставить подняться, и снова замер, притворяясь мертвым. Не было времени с ним возиться, поэтому Руди проверил подпруги и забрался в седло. Лошадь всхрапнула и попятилась в сторону, норовисто мотая головой, втаптывая в грязь рассыпанный овес, но Руди силой заставил ее пойти в нужную сторону.

- Стойте! – послышался голосок со стороны, и лошадь вновь нервно шарахнулась, дрожа всем телом. – Возьмите меня с собой!

Матильда оперлась на каменную стену, тяжело дыша. Нарядная шапочка съехала ей на шею, а длинная юбка была порвана в трех местах у подола.

- Вы мне… об… обещали, - она еще раз вздохнула, чтобы восстановить дыхание, и неожиданно икнула. – Взять с собой.

Руди хмуро взглянул на нее. В другой раз он отвез бы ее домой – толку от нее явно было мало.

- Если волк ушел, я возьму его след, - умоляюще добавила Матильда, словно была гончей. – Прошу вас.

Он молча протянул ей хлыст, чтобы помочь забраться на лошадь, и бедное животное занервничало, заржало и попыталось встать на дыбы, но все было тщетно.

- Я не нравлюсь лошадям, - призналась Матильда, когда оказалась на спине лошади. Она без жалости порвала юбку выше, чтобы сесть по-мужски. – Я вообще не нравлюсь животным. Едемте же! Не надо медлить!

У этой девчонки были все задатки капитана караульной службы, и она командовала Руди, куда ехать, словно своим слугой, и он слушался ее, не желая спорить раньше времени. Лишь в одном месте Матильда почувствовала неуверенность: волк то ли перепрыгнул через крышу дома, то ли испачкался в чем-то вонючем, отчего его запах на короткое время растворился. Так или иначе, но то, что она чуяла, смущало ее; почему-то Матильде мерещилось нечто очень знакомое в одном из оттенков запаха, и в памяти вставал дедов дом в сырую погоду: вот хлопала отвязанная ставня; вот она сидит перед огнем, вытянув ноги в промокших чулках, потому что выбежала на улицу, чтобы проверить слова деда о том, что ели пахнут по-разному в дождь и в ведро; вот дед ворчит, разворачивая чье-то письмо… Впрочем, этот слабый оттенок быстро исчез, заглушенный резким запахом чеснока и шерсти, и Матильда встряхнулась. Она слишком часто позволяла себе думать о прошлом, которого больше не будет.

Ворота, на их счастье, были открыты, и они увидели серую точку, что бешено мчалась по лугу, прочь от реки, в сторону гор и леса. Руди пустил лошадь во весь опор следом; он удивлялся, как Магда все еще держалась на спине оборотня. Что общего у нее могло быть с волком-людоедом? Мысли выскакивали из его головы в такт каждому касанию копыт о землю. Надо было еще держать девчонку – она совершенно не умела сидеть на лошади, и всякий раз, когда резко приземлялась на пятую точку, лицо у нее становилось уморительно изумленным. Вряд ли она сможет завтра ходить после этой скачки.

Они миновали лесок и засеянное поле, промчались через деревню, где перепуганные худые утки бросились врассыпную, чтобы не попасть под копыта. Старческий голос послал им вдогонку проклятья, но ветер был милостив и быстро унес их назад. Лошадь уже была вся в мыле, и Руди стиснул зубы: они должны были догнать волка. Он безжалостно подгонял животное; лошадь упрямилась, мотала головой, но все же была вынуждена бежать вперед.

Когда они перепрыгнули через ручей, спрятавшийся среди высоких желтых камышей, волк неожиданно развернулся, и Магда кубарем скатилась с его спины, оставшись неподвижно лежать в траве. Руди натянул поводья; лошадь с хрипом заржала, встав на дыбы, и Матильда первой спрыгнула на землю.

- Назад! – зарычал на нее Руди, но девчонка даже не дернулась и не обернулась. Она сделала несколько неторопливых шагов навстречу волку и остановилась, широко расставив ноги. Зверь медлил нападать.

Зачем началось нечто невообразимое: из кустов выскочил второй зверь, темней и коренастей первого, и Руди, спешившись, схватил Матильду за плечо, оттащив себе за спину. Он обнажил шпагу, готовый сражаться сразу против двоих чудовищ, откуда бы не явились, но первый из волков развернулся и грудью бросился на второго, клацнув челюстью у его горла. Руди остолбенел, не понимая, что все это значит. Он обернулся к Матильде, но девчонки рядом не было, и на земле в беспорядке валялась лишь ее одежда.

Он едва не выронил шпагу, не в силах понять, что происходит, и беспомощно огляделся: белая маленькая молния, появившаяся из ниоткуда, бросилась к сцепившимся зверям и бесстрашно вцепилась одному из них в лапу. Волк стряхнул волчонка, и тот с жалобным писком улетел в сторону, упав на спину. Второй будто осатанел и выдрал из плеча врага огромный кусок мяса. Вновь щелкнули зубы; кровь, шерсть, трава и земля – все смешалось, и волчонок опять ринулся в бой, помотав тяжелой головой, почти как оглушенный человек. Его опять откинули в сторону, на этот раз с неестественно выгнутой лапой, и Руди глядел, как звереныш раз за разом пытается подняться и скулит от боли.

Наконец звери затихли. Старый волк тяжело дышал, и из его горла лилась кровь. Второй лежал неподвижно, но был еще жив, когда Руди подошел ближе. Глаза его сверкнули, и он оскалил зубы, но тут же вновь ослаб. Один раз Руди уже видел, как оборотень превращается в человека, и это было на редкость неприятным зрелищем; теперь ему пришлось увидеть еще раз как вылезает и опадает шерсть, как меняется волчья морда, будто свеча, оплывшая от жаркого огня, как кости теряют мясо и вновь растят его.

На этот раз он не зажмурился. Перед ним лежал нагой человек, уткнувшись лицом в землю, и волосы, и его форма рук и лодыжек выдавали в нем человека из знати. Руди опустился на одно колено в примятую траву и за волосы приподнял ему голову, чтобы заглянуть в лицо. Это был не барон, и он умирал.

- Подойди сюда, - прошелестела Магда, и Руди вздрогнул, совсем забыв о ней.

Руди обернулся. Она глядела на него исподлобья, скрючившись над белым волчонком. Лицо у нее было серым.

- Там, в лесу, ты найдешь маленькую девочку, - сказала она. – Приведи ее сюда. Я не могу ходить. Они умирают.

- Сюда нужно позвать людей, - неуверенно возразил Руди. – Этот волк… - он указал шпагой на второго волка. - Это ведь барон фон Ринген, верно?

- Верно, - подтвердила Магда. Она окинула его колючим взглядом, однако видно было, что ей самой нехорошо: после пыток и после скачек. – Ты позовешь людей. Но сначала приведи девочку. Я клянусь тебе… Это не ловушка. И не трюк. И если ты все еще хочешь меня сжечь, то я никуда не убегу.

- Я этого никогда не хотел. Что за девочка?

- В лесу увидишь звериную тропинку. Она приведет к ручью. Рядом землянка… Позови ее. Ее зовут Лене.

- Твоя внучка?

- Да, - Магда поникла и потрепала волчонка по шерстке. – Мы хотели спасти ее.

Руди понимающе кивнул.

- Я приведу ее. Но лучше бы было, - не стерпел он, - чтобы эта история никогда не начиналась.

- Не мы ее начали, - ответила Магда, но Руди не удостоил ее ответом.

Звериную тропинку найти оказалось легко, и у ручья он сразу же увидел белобрысого запачканного ребенка, набиравшего воду в плошку. Девочка сразу же заметила его и от неожиданности выпустила из рук посудину. Легкая оловянная плошка тут же уплыла по течению и утонула в середке, зачерпнув воды.

- Ты – Лене? – спросил он хмуро, и девочка робко кивнула, теребя кончик крысиной косички. – Пойдем со мной. Твоя бабка зовет тебя.

- Бабка Магда? – переспросила Лене легко и тихо, точно колыхнулась паутинка.

Руди кивнул, и девочка доверчиво поднялась на ноги, готовая следовать за ним. Он почувствовал себя серым волком из старой сказки, который посулами заманивал жертв на верную смерть.

Когда они вышли назад, на опушку, Лене вскрикнула и, смешно вскидывая ноги, побежала к Магде, которая посветлела лицом и приняла ее в объятья. Растрепанная Матильда в порванной одежде сидела рядом с телом старого волка, не обращая внимания ни на что. Она баюкала сломанную руку, но пальцы ее были в крови.

- Я убила своего деда, - сказала она, когда Руди оказался рядом с ней, и по ее лицу неожиданно побежали слезы. – Я не чувствовала, что это он. Теперь я знаю. И… И он мертв, - Матильда заикалась на каждом слове, всхлипывая и вытирая сопли. Она была вся в синяках, но будто не чувствовала боли.

- Он еще не обратился, - сказала ей Магда издалека. – Значит, Рейнеке еще жив.

Матильда упрямо мотнула головой.

- Я тоже проклята, - сказала она Руди. – Я тоже… такая, как мой дед. И этот.

- Ты его знаешь? – спросил он о мертвеце, но Матильда пожала плечами и прильнула к телу волка, зарывшись лицом в шерсть на боку.

- Я могу помочь, - робко сказала Лене, и Магда подтолкнула ее к умиравшему барону. Старуха окрепла так, что смогла даже встать без чужой помощи, и Руди с удивлением взглянул на нее.

- Она сможет, - подтвердила Магда. – За это добрые люди говорили, что у моей внучки злой глаз и хотели судить ее. Такие же, как ты.

Лене опустилась рядом с Матильдой, и та неохотно оторвалась от деда. Она с изумлением взглянула на девочку и, кажется, даже перестала плакать.

- Ты жива! – Матильда глядела на нее во все глаза. – Почему ты оставила меня? Ч беспокоилась.

Лене застенчиво улыбнулась и взяла ее за больную руку. Матильда вначале хотела было ее отдернуть, но затем доверилась ей.

- Пойдем, - сказала Магда Руди и крепко взяла его под руку. – Оставим их одних.

- Я не пойму одного, - он неохотно отвел взгляд от девочек и отошел вместе с ней. - Ты все знала и не рассказала об этом даже под пытками? Что здесь вообще происходит? Кто этот человек? Почему барон прятался и не искал помощи?

- Я ничего не знала, - оборвала его Магда. – Во всяком случае, когда меня пытали. Все, что мне было известно, так это то, что тебе нельзя доверять и что моя внучка бесследно пропала, чтобы оказаться в тюрьме рядом со мной. Барон фон Ринген сам нашел меня… За ним был один должок с незапамятных времен. И, наверное, даже твоего ума хватит, чтобы понять, что оборотни неохотно ищут помощи у тех, кто поклялся их убить.

- Он знал меня, - возразил Руди. – И знал, что я знаю его тайну.

Она хмыкнула.

- Давно я себя так хорошо не чувствовала, - с удовольствием сказала Магда и потянулась. – Господи, в вашей тюрьме я почувствовала себя старухой с клюкой, а теперь дай мне ту клюку, и я справлюсь с десятью болванами, которые называют себя по какому-то недоразумению солдатами. Он не мог тебе сказать, потому что ты… - она осеклась и нахмурилась, глядя в сторону городу. Руди проследил за ее взглядом и увидел вдалеке всадницу.

- Здесь сейчас соберется половина окрестных дворов, - прошипела Магда и отпустила его.

Конечно, это могла быть только Анна, и она выглядела так, будто ехала верхом десять дней и десять ночей без перерыва. Графиня скользнула безумным и усталым взглядом по Руди и Магде, как только подъехала ближе, но она явно искала кого-то другого. Магда больно ткнула Руди локтем в бок, и он опомнился, сорвал шляпу и раскланялся. Анна взглянула на него, и в ее взгляде мелькнуло удивление.

- Она там, - сказал он, показывая назад, где бок о бок сидели девочки. – Но она ранена… И там есть то, чего не следует видеть.

- Что? – спросила глухо и рассеянно Анна, словно не расслышала ни слова из его речей.

- Матильда там, - пояснил Руди. – У нее сломана рука.

- Плохо, - так же отстраненно обронила она. Графиня приподнялась на стременах, зорко оглядывая траву. Она не могла не видеть девочек и все же не видела их, потому что искала что-то иное.

- Труп там, - резанула Магда с неприкрытой неприязнью, и Анна уставилась на нее. – Приятно ли пожинать то, что ты посеяла, а?

- Барона? Или?... – она не договорила, и Руди внезапно понял, что она любила того, второго мертвеца, гораздо больше и глубже, чем его. Вряд ли она так обеспокоилась его смертью. От этой правды ему стало тошно.

- Или, - неохотно подтвердила Магда.

- Я не хотела, - сказала им обоим Анна. – Честное слово. Я пыталась его остановить, - из графини она вдруг превратилась в обычную девчонку, когда все ее лицо сморщилось, задрожало при попытке сдержать слезы.

Руди взял поводья ее лошади и помог Анне спешиться. Она наконец-то посмотрела ему в лицо, но это был взгляд совсем чужой женщины.

- Я не хотела, - повторила она и, сняв шляпу, пошла туда, где лежал труп. Матильда, завидев ее, поднялась на ноги, неловко сделала книксен, а затем настороженно подошла к графине. Анна обняла ее за плечи и потрепала по голове, прежде чем отпустить и опуститься на колени перед мертвецом. Руди потер переносицу: и что теперь делать с этими трупами и этими женщинами?

- Дайте же мне чем-то прикрыть срам, - пробасил знакомый голос барона фон Рингена, и Руди, уже мысленно похоронивший его, чуть не подпрыгнул. Матильда остолбенела, и только Анна и Лене не обратили на него особого внимания. – Дети, отвернитесь.

- Могу дать подол своей рубахи, - предложила Магда. – Ты, конечно, по обыкновению, запачкаешь ее кровью, но лучшего ничего нет.

- На первое время сойдет, - проворчал барон. Он был совершенно жив и здоров, но очень бледен и тер безобразный шрам. – Если бы она была в клетку, то я мог бы притвориться шотландским наемником.

- Ну, знаешь ли! Будешь воротить нос и одеваться хоть в полоску, хоть в клетку, хоть в вышитые подсолнухи, когда вернешься на пепелище своей усадьбы, - Магда с треском оторвала грязный подол и протянула тряпицу фон Рингену. Барон надел ее на манер набедренной повязки, как носили рабы в Османской Порте, и убил комара, севшего ему на плечо.

- Что ж, - сказал он, и добродушие совсем исчезло из его голоса. – Матильда- Шарлотта-Анна-София фон Нидерхоф, подойди ко мне.

Он грозно смотрел на свою внучку, и Матильда совсем поникла, но послушалась его. С каждым шагом она ежилась все больше, избегая глядеть ему в глаза.

- Принеси мне одежду, - велел он, когда молчание слишком затянулась. – Магдалена проводит тебя. А потом мы поговорим. Но на этот раз не вздумай убегать без моего ведома.

- Никогда больше, - согласилась Матильда, осмелившись наконец поднять лицо. Она обернулась к Лене и поманила ее за собой.

На всякий случай Руди ущипнул себя, чтобы убедиться, что не спит. Воскрешение барона, у которого было разорвано горло; бодрая Магда, которая еще два дня назад не могла даже говорить, потому что из-за пыток у нее распух язык, и не могла поднять рук – из-за боли от побоев; Анна, которая каким-то чудом оказалась здесь, хотя она никак не могла знать, что они здесь, - все это было слишком похоже на горячечный бред. Может быть, он сошел с ума, и все эти оборотни и битвы ему снятся.

- Даже не надейся, - вполголоса сказала Магда, заметившая его жест. – Я бы тоже хотела, чтобы в моей жизни многое оказалось сном. Скажем, чтоб я проснулась моложе на тридцать лет в своем собственном доме, - она прикусила губу, - И служанка открыла бы ставни и попросила разрешения вынести ночную вазу… И Ганс вернулся бы с охоты, живой и довольный.

Как только девочки удалились в лес, барон фон Ринген обернулся к Анне. Сейчас, без парика, в шрамах, худой и жилистый он напоминал древнего римлянина, и когда он заговорил, то тон его был ему под стать: беспощадным и резким.

- Пора покончить с этим, - почти прорычал он. – но вначале я хочу знать правду. Почему ты не могла прийти в мой дом и разрешить эту вражду миром? Ты разрушила мой дом. Заставила мою единственную внучку позабыть меня и почти возненавидеть. Чего ты хотела?

Анна поднялась с земли, не глядя по сторонам.

- Не мы начали эту историю, - сказала она, в упор глядя на барона. – Разве не ваш отец отказался признать вашего брата, который приходился мне отцом? Все детство я слушала о сокровищах, которые должны были достаться ему… О титулах и о земле. О старых обидах. Разве вы не помните, дядя, - с ядом заметила она, - что вы сказали моему брату, когда после смерти отца он попробовал попросить у вас помощи, рекомендации перед императором? Я помню до сих пор: «я пробивался собственным мечом и не собираюсь ходатайствовать за самозваных родственников».

- Молчать! – барон фон Ринген побагровел. – Я не должен был верить каждому встречному-поперечному! В те годы многие пытались выманить у нас денег. И о каких таких сокровищах мог рассказывать твой отец? Все, что у нас было, когда я был мал и неразумен – лишь старый дом и пара лошадей.

- Я больше верю своему отцу, - ответила Анна. – Я помню рассказы о ваших пирах и о ваших детях, и о том, как вам пожаловали золотую цепь… Мы ели репу и кашу, словно жалкие крестьяне.

- И правильно! – вновь рявкнул барон. – Разбавленная кровь только для того и годится, чтобы быть в услужении у других. Что ты, что твой брат – два гения подлости! Но он уже мертв, и за него придется отвечать тебе, девочка.

- Как мертвы ваши дети, - парировала Анна. Она сжала зубы, но не сошла с места, даже когда барон угрожающе навис над ней.

- И в этом ваша вина? – он поднял кулак, и Руди бросился наперерез, чтобы спасти Анну от удара. – Чертовы убийцы!

- Подожди! – воскликнул Руди, схватив его за руку. Это было столь же бессмысленно, как удерживать медведя. – Графиня заботилась о твоей внучке лучше, чем о собственной дочери.

- А, старый друг, - барон точно только что его увидел. – Тебя совратила эта распутница! Что ты можешь знать о любви, монах, презревший обеты и нарушивший все свои клятвы?

- Не меньше тебя, - парировал Руди, и барон отпихнул его.

- Я тоже жажду справедливости, - процедил он. – И моя справедливость требует смерти этой женщины, которая разрушила мой дом до основания.

- Тебе придется держать ответ перед церковью и судом, - предупредил Руди. – Пусть суд разберется в вашей тяжбе!

- И кто же отведет меня туда и даст показания, когда я приведу свой приговор в исполнение? – с насмешкой осведомился барон. Он сощурился, и Руди остолбенел. Он узнал в нем Арнульфа, тюремщика. – Мне многое известно, чтобы не доверять слепой Фемиде. Не так-то уж она и слепа. Магда подтвердит тебе.

Руди обернулся к старухе, чтобы она вмешалась, но Магда хмуро и скучно глядела в сторону. «Это не мое дело», - явственно читалось на ее лице.

- Заодно мертвецам можно приписать все грехи, чьими бы они ни были, - произнесла Анна. – Очень удобно и хитроумно.

Барон все-таки ударил ее, и она упала наземь, не удержавшись на ногах. Потревоженные насекомые поднялись вверх над травой, а ромашки, клевер и зверобой качнулись и, кажется, запахли еще сильней, перебивая запах крови.

- Прекратите! – Руди наконец-то вынул шпагу и приставил ее к горлу фон Рингена. Барон зарычал и попытался сломать ее, но Руди был быстрей. – Я желаю знать с начала и до конца все, что здесь произошло! Кто и что сделал и по каким причинам!

- Я расскажу тебе позже, - пообещал барон сквозь зубы. – Я не хочу терять время! Мне нужно закончить это дело, пока я отослал Матильду. Я не желаю, чтобы она расстраивалась.

- Когда она узнает, что графиня умерла, то вряд ли будет рада.

- Она не узнает, - с железной уверенностью сказал барон, грудью наступая на Руди, и он попятился перед ним; почти невозможно было ударить шпагой беззащитного и голого человека. – Я увезу ее и буду держать взаперти, пока она не вырастет, и сам найду ей хорошего мужа, и позабочусь о ее будущем. А еще позабочусь о том, чтобы найти людей, которые смогут защитить мой дом без меня. И о том, чтобы у моей внучки было достаточно денег.

Руди бросил косой взгляд на Анну, которая поднялась и опять замерла как соляной столб. Он не понимал, почему она не защищается и не убегает, а лишь злит барона еще больше. Если она тоже оборотень, то почему не обернется? В этом было что-то неправильное, но он никак не мог понять, что именно. Он обошел барона и встал перед ней.

- А что делать мне, Рейнеке? – негромко спросила Магда.

- Ты поедешь со мной, - отрезал барон фон Ринген. – Твоя внучка тоже. Если жить тихо, никто и никогда нас не найдет.

- Старый упрямец! Я не хочу никуда бежать. И, пожалуй, я тоже не хочу смерти этой женщины. Она принесла мне много горя… - Магда встала рядом с Руди. – Но я знаю, что когда она приходила в тюрьму, то делала это от чистого сердца. Мне тоже интересно понять, почему.

Анна сдавленно всхлипнула из-за спины Руди, и, кажется, прикрыла лицо.

- Если хочешь убить ее, пройди сначала через меня, - буднично заметила Магда, и Руди понял, насколько крепко она привыкла держать свою семью в кулаке.

- Да будьте вы все прокляты! – в сердцах крикнул барон фон Ринген, и ринулся вперед, выбив у из рук Руди шпагу. Магда упрямо повисла у него на плече, Руди схватил его за ладонь, но сила была не на их стороне. Старый оборотень крутанулся вокруг своей оси, отшвырнув Руди прочь, и он уже увидел, как начало дрожать и расплываться его лицо, меняться его фигура, как Магда изо всех сил тянет его за ухо, стараясь привести в чувство. Он приподнялся на локтях, чувствуя боль в спине – трудно было дышать, - и обернулся к Анне…

- Дедушка! – воскликнула Матильда, размахивая его шляпой, и лицо барона вновь стало человеческим. – Мы принесли тебе одежду.

Она с недоумением нахмурилась и подбоченилась. Лене было почти не видно из-за вороха одежды, которую она держала в руках.

Барон фон Ринген с ненавистью взглянул на Руди и на Магду и обернулся к внучке.

- Все хорошо, - поспешно ответила за него Магда, сползая с его спины, покрытой седым волосом. – Ваш дед не может найти слов, чтобы отблагодарить графиню за то, что она позаботилась о вас.

Рейнеке заскрипел зубами так, что окажись меж ними доска, он бы перемолол ее в труху.

- О, - сказала Матильда и растерянно улыбнулась. От нее не укрылось, что должно было произойти что-то плохое, пока их не было. – Графиня была ко мне добра, дедушка, это правда. Я думаю, если бы мама была жива, то даже она не могла бы обращаться со мной лучше

Барон фыркнул.

- Тебе стоило бы поучиться почтению, когда ты говоришь о покойных родителях и не сравнивать их с незнакомцами, - сварливо заметил он. – Давай сюда одежду.

Миг, когда должно было произойти убийство, миновал, и Руди с облегчением выдохнул, чувствую резкую боль в спине и груди. Он кое-как встал на колено и еле поднялся. Внучка ведьмы с сочувствием глядела на него. По его ладони мазнули холодные пальцы; Анна стояла рядом с ним, и он осторожно взял ее ладонь.

- Графиня обещала взять меня с собой в столицу, - откашлявшись, сообщила Матильда, после того, как с поклоном отдала одежду, забрав ее у Лене. – Может быть, мы могли бы поехать туда с тобой? Мне бы хотелось увидеть, как живут люди.

- Нет, - отрезал барон, поспешно одеваясь. – Мы никогда не будем жить в столице.

Матильда заметно увяла.

- А что тогда нам делать? – спросила она. – Как жить?

Именно сей вопрос витал над ними в воздухе: каждый думал о будущем и как выйти из той беды, которая реяла над каждым из них. Ни у кого из них не было дома, и завтрашний день казался мутным и неясным, как грязное стекло.

- Мне нужно вернуться в город, - сказал Руди. – Позаботиться о мертвеце. Не думаю, что будет разумно говорить о том, что он ваш брат, Анна.

Он вдруг подумал, что смерть этого человека будет невозможно объяснить людям, которые увидят волчьи укусы на теле и сочтут его не оборотнем, но жертвой оборотня; вновь пойдут слухи, и каждую беду будут приписывать ведьме и ее фамильяру.

- Я сам о нем позабочусь, - возразил барон, стоя к ним спиной. Он ловко завязывал многочисленные шнурки на одежде. – Лучше всего было бы его прикопать в лесу, - Анна гневно взглянула на его затылок, - но он мне еще пригодится. Никто не осудит меня за то, что я догнал и наказал тех, кто сжег мой дом.

- А нам придется опять жить в лесу, - протянула Магда со вздохом и притянула к себе внучку. – Питаться корнями и ягодами, пока нас не затравят охотники. Знать бы, куда направился мой сын…

- Вам нужно получить отпущение грехов от папы, - внезапно сказала Анна. – Тогда вы сможете не бояться людей.

- От папы? Отчего не от самого Господа Бога?

- Я думаю, среди нас есть человек, который может об этом позаботиться, - сказала она, глядя на Руди. – Знаете, на вашем месте я бы вначале пригрозила жителям отлучением за их невежество и злость. И сказала бы, что бедная женщина, которую хотели сжечь, была спасена посланцем Господа. И настоящий оборотень был им убит, после того, как зарезал свою последнюю жертву. А потом, когда они испугаются и попросят прощения, я бы написала папе и его кардиналам с нижайшей просьбой помиловать этих бедных жителей. Они наверняка будут так добры, что дадут вам денег, и вы сможете уехать куда-нибудь, где вас не знают…

- Чушь собачья, - рявкнул барон. – Никто этому не поверит.

- Есть протоколы суда… - задумчиво сказал Руди. В словах Анны было здравое зерно, но это значило, что ему придется взять вину на себя и быть наказанным за то, что он осудил невинную женщину.

- Я не хочу и не буду ничего просить, - отрезала Магда. – Если вы так добры, то дайте мне денег, чтобы снять угол где-нибудь подальше отсюда. Я вспомню, как шить и научу этому Лене. А все вот это, - она махнула в сторону города, - пусть останется в прошлом.

- Я дам тебе денег, - проворчал барон. – Но не сейчас. Через пару дней. И это разговор не при людях, которым нельзя доверять.

- Можно мне вернуться в город вместе с графиней, дедушка? – спросила Матильда, воспользовавшись паузой в разговоре. – Я бы хотела остаться с тобой, - поспешно добавила она, - мне не страшны лишения… Но это будет странно, правда? Если я не вернусь с ней.

- Нет, нельзя. Не раздражайте меня, баронесса, - почти прорычал он. – Я отведу вас в безопасное место. А с тобой, - он ткнул пальцем в Анну, едва не попав ей в грудь, - мы еще встретимся. И тогда ты ответишь за все.

С этими словами он сделал Магде и девочкам знак следовать за ним. Матильда обернулась перед тем, как перепрыгнуть ручей, и Руди заметил, что ее лицо было бледно и напряженно.

- Эта девочка – как воск, - сказал он, когда они с Анной остались наедине, чтобы прервать молчание. – Из нее можно слепить все, что угодно.

- Когда-то и я была таким воском… - отозвалась Анна, и они снова умолкли.

Руди поймал лошадей, которых забыли привязать, поднял труп и перекинул его через свое седло, закрепив ремнями. Лошадь нервничала, недовольно рыла землю копытом и попыталась даже встать на дыбы, но все было тщетно.

- Можно, чтобы он не висел вниз головой? – голос у Анны прозвучал совсем тонко, и Руди послушался ее. Графиня обняла своего брата в последний раз, так нежно погладив его по голове, что Руди опять позавидовал мертвецу. Он рванул ремень, затягивая его потуже. Под челюстью у мертвого уже появилось синее пятно.

- Зачем вы все это сделали? – вопрос, который Руди хотел задать с самого начала, как услышал обвинения барона, наконец-то смог вырваться наружу. – Неужели и вы… оборотень?

Анна вздрогнула.

- Да, наверное, - пробормотала она, держа поводья.

- Наверное?

- Я никогда не обращалась, как остальные. Я не знаю, как это… Мой нюх острее, чем у других, это правда. И животные пугаются, если я рядом и от меня не пахнет духами. Наш отец оставил этот страшный дар, он рассказал о нем брату, когда тот впервые обратился. Он использовал его для… - она резко замолчала и еще ниже наклонила голову. - Вы будете судить меня?

- Если все, что сказал барон фон Ринген, правда, и если вы виновны в гибели людей и имущества, то у меня нет иного выхода, - с запинкой произнес Руди. Он мог представить себе Анну всякой: и властной, и плачущей, и насмешливой, и ласковой, и с тысячей иных лиц и чувств, но только не женщиной, много лет вынашивавшей замысел мести и стремившейся к ней всей душой.

- Ценю вашу откровенность, - она позволила себе усмехнуться. - Тогда странно, что вы идете рядом со мной сейчас. Нельзя доверять тем, кто не является человеком, правда?

- Почему же?

- Потому что мы другие.

Они вышли на дорогу, мягкую от грязи после сильных дождей, и Руди помог Анне сесть на свою лошадь, чтобы графиня не запачкала ног. Странное они представляли собой зрелище: знатные господа в грязной, испачканной одежде, без слуг, с мертвецом, привязанным к седлу; нижняя челюсть его отпала, и казалось, будто труп бесконечно удивлен произошедшему и не может сдержать возгласа «о!». Анна больше не заговаривала с Руди, и он пытался думать о том, что барон фон Ринген не оставит ее в покое, и что он сам должен будет принять епитимью за все сделанное, и что все запуталось еще больше, чем раньше, однако возвращался мыслью к тому, что ему придется судить ее и себя. Грязно-коричневые мутные лужи, трава между колеями от колес – нет, не римляне клали эту дорогу в стародавние времена, и нечего искать себе оправдания среди размокшей жижи, уставившись под ноги.

Руди не поднимал головы до тех пор, пока они не дошли до ворот, уже наглухо запертых, и за решеткой кто-то тяжело дышал, молился и пахло порохом.

- Отворяйте, - велел Руди, и блестящий глаз уставился на него из темноты.

- А ты добрый христианин? – осведомился грубый голос.

- Был бы еще добрей, если б мне не пришлось торчать за воротами.

Глаз исчез. «Вроде бы он», - послышался шепот. «Подвинься, остолоп Господень, ни дьявола не видно». «Кто это рядом с ним?» «Пес его знает…»

- У нас, если что, ружья заряжены, - предупредил стражник. – Но ты, это… Ты, господин, прости, но вначале перекрестись и прочти Символ Веры.

- Болваны! – выругался Руди и пнул решетку так, что она дрогнула, а у него заболел большой палец на ноге. – Со мной графиня. И труп оборотня.

Он оглянулся на Анну, но ее лицо было неподвижным и невыразительным.

- К-какого об-боротня? – глупо спросил кто-то. Послышался звук подзатыльника, и решетка заскрежетала, поднимаясь вверх.

Здесь было человек десять солдат, и они глядели на Руди с жадным любопытством, смешанным со страхом, потные, грязные, в пышных, помятых париках и поношенных шляпах. Они напоминали обжор перед тарелкой, полной колбасок, обжор, которые только и ждали мига, чтобы запустить в нее пухлые пальцы, блестящие от жира. Один из них даже снял шляпу в знак почтения, но, увидев мертвеца, тут же надел ее назад.

- А где же оборотень? – непочтительно спросил один из них.

Руди не стал отвечать. Он снял с пояса ножны и заставил их освободить дорогу.

- Позовите в ратушу доктора, - велел он. – И пошлите кого-нибудь в дом графини, чтобы ее встретили.

Из-за зарешеченного окошка караулки на него пристально смотрел капитан, прислонившись к мутноватому стеклу; его подкрученные усы стояли дыбом: то ли от страха, то ли от возмущения.

Слух об убитом оборотне разлетелся по городу быстрей запаха костра в ветреный день, и Руди с неудовольствием обнаружил, что с каждым их шагом народу на узких улицах прибавляется, и люди напирают друг на друга, высовываются из окон, распахивая ставни, и провожают их троицу взглядом; однако никто не улюлюкал, не смеялся и не кричал «ура» - над городом явственно повис страх.

Они шли будто по холодному каменному коридору; редко, когда на брусчатке виднелось теплое пятно солнечного света, зато следов от человеческой паники здесь было предостаточно: вокруг валялись клочья одежды, раздавленный пирожок (застывшее варенье блестело как свежая кровь), чей-то выбитый зуб, детский мячик из лоскутов ткани. Руди безнадежно ждал, чтобы Анна наклонилась к нему и сказала, что ни в чем не виновата; возможно, он даже поверил бы ей и предложил бы защищать ее от барона до последней капли крови. Но между ними ехал мертвец, потихоньку съезжавший на правый бок, и Анна глядела куда угодно, только не в его сторону, и не делала попыток приблизиться.

На площади, где столб для казни так и торчал среди дров, заботливо выложенных шалашиком, уже ждал городской совет в полном составе, в пышных одеждах, которые, впрочем, смотрелись весьма неряшливо; их владельцев не обошла стороной всеобщая паника. Анна не стала подъезжать к ним ближе и остановила лошадь поодаль.

- Здесь мы попрощаемся, - сказала она Руди, недовольно бросив взгляд на людей. – Позаботьтесь, чтобы с… Чтобы тело не слишком… - Анна запнулась, разыскивая нужное слово, и с усилием проговорила: - мучили.

Он кивнул. Анна больше не удостоила его ни единым словом, будто они были лишь попутчиками, которых ради насмешки свела судьба. Она не обернулась, когда тронула лошадь, и Руди тоже не стал глядеть ей вслед, чтобы не растравлять себя.

- Еще раз мое почтение, господа, - сказал он, сняв шляпу. – Мне не удалось догнать ведьму, но я поймал оборотня.

- Это оборотень? – с сомнением спросил епископ, сложив пухлые пальцы на животе, рассматривая мертвеца. – Разве это не обычный человек? И, кроме того, он мертв.

- Разрешите доктору осмотреть его, - пожал плечами Руди. – Я видел, как он оборотился.

Под их испытующими, недоверчивыми взглядами он чувствовал себя уязвимым, словно его уличили во лжи. Разве Руди поверил бы сам, если кто-нибудь привез ему труп и принялся бы клясться, что это мертвый оборотень? Нет. Скорее, он заподозрил бы, что этот человек избавился от своего врага, а теперь пытается свалить свою вину на то, что сложно проверить.

- Что ж, - наконец пробормотал городской голова. – Доктор – это можно…

- Если он не будет чинить непотребств, - епископ строго поднял вверх палец, и городской голова ничтоже сумняшеся кивнул.