«И заскорбев да ринувшись в погоню увидели мы кости и кровь ваша милость что напугало нас до невообразимости поскольку зверь должен быть слишком крупным чтобы оставить след зубов таких размеров барон фон Ринген милостиво согласился передать расследование в руки пресвятой церкви услышав наш глас что не может быть это делом рук человеческих а токмо дьявольских…»
- Хватит, хватит, - остановил чтеца епископ, воспользовавшись мгновением, когда тот запнулся, чтобы перевести дух. – От этого правописания у меня болит голова… И, как обычно, не обошлось без дьявола. Без этого старого проходимца не обходится ни одного прошения ко мне, будто церковь – не церковь, а сборище святых волхвов, которые умеют творить чудеса. Да, да, я помню, Руди, что вы не одобряете, когда я так говорю, - обратился он к собеседнику в углу, сидевшему неподвижно, как статуя. – Будь мы так сильны, как они думают, мы бы давным-давно отогнали турок с наших земель, освободили бы наши города и принесли бы знания и веру всякому народу на этой земле.
- Вы считаете их просьбу глупостью? – спросил его собеседник.
- Глупостью? Разумеется, нет. Но я не вижу здесь ничего, с чем мог бы справиться самый заурядный священник: успокоить людей, обратиться к правителю этой земли за солдатами… Кстати, где все это происходит? – живо поинтересовался он у писца, но тут же махнул рукой, унизанной перстнями. – Нет-нет, не отвечай, не надо. Я не собираюсь туда никого посылать, равно как и передавать письмо дальше, - но не удержался и все-таки взглянул на подпись.
- Что, если у этого правителя нет солдат? – прямо спросил епископа Руди. Монашек, читавший прошение, взглянул на него, некрасиво открыв рот. – На нашей земле шло много войн в последнее время, и не всякий курфюрст и граф может похвастаться разумом и умением воевать с малыми потерями.
- Эк вы их, друг мой! – заулыбался епископ, и на пухлых щеках появились ямочки. – Вам повезло, что вас не слышит никто из сильных мира сего и никто здесь не донесет на вас. За такие слова можно оказаться в каменном мешке.
- Я знаю, - без улыбки сказал Руди. – Трусы всегда мстительны. Но если я чувствую запах дерьма, я не буду называть его ароматом.
- Ай-ай, - покачал головой епископ и тревожно добавил. - Представляю, что вы думаете обо мне!
- Разве только то, что вы чересчур любите свои маленькие удовольствия, друг мой.
- Это правда… - епископ достал из-за пояса маленькое зеркальце, украшенное драгоценными камнями и украдкой посмотрелся в него. – В молодости я был преисполнен рвения стать аскетом, как вы помните. Но год проходит за годом, и я все больше понимаю, что жизнь сделает нас аскетами и помимо желания: старость, болезни, бедность... Какой смысл отказывать себе в маленьких радостях?
- Потому что дух становится тверд без них. Жены, дети, имущество, - ровно перечислил Руди, - все это заставляет человека бояться. А человек не должен бояться ничего, чтобы прожить жизнь достойно.
- Не достойно! Не достойно! – вскричал епископ. – Жить надо праведно, друг мой. Впрочем, мы никогда не могли сойтись с вами в этом вопросе.
Руди еле усмехнулся и наклонил голову в знак согласия.
- Вы улыбаетесь, потому что не знаете этих людей, - наставительно сказал епископ. – Мне писали, что это один из самых диких уголков в Европе – густые леса и болота, дикие звери! Они не знают ни цивилизации, ни книг, ни музыки, ни театров – ничего, кроме Господа! Если вы можете себе представить дремучесть столетней давности, помноженную на страх, так это там. Одна-единственная церковь на отшибе, мой друг! Они выживают только благодаря тому, что рядом почтовый тракт, иначе… - он покачал головой. – Там даже разбойники не водятся, хотя казалось бы!
- Прелестное место, разве нет? - заметил его собеседник. – Там хорошо наставлять людей на путь истинный.
- О, - епископ махнул рукой, – это занятие неблагодарное.
- Вы слишком к ним добры. А я бы не отказался туда съездить, посмотреть на них. И барон фон Ринген… Когда-то я знал одного, как вы помните. Он был родом с востока, если мне не изменяет память. Это он же?
- Вряд у вас получится возобновить с ним знакомство, - епископ устал и откинулся на спинку кресла, обмахиваясь надушенной ладонью. – Я слышал, что он очень и очень нелюдим. Живет охотой, никогда не бывает при дворе, самодур, но к крестьянам, впрочем, по большому счету, добр… Он приехал в те края около двенадцати лет назад. Что ж, мне даже любопытно поглядеть, что из этого выйдет, если он примет вас!
- Давайте соединим приятное с полезным, - сказал Руди. – Вы дадите мне письмо, в котором разрешите мне действовать от вашего имени, а я избавлю вас от головной боли с бесами и дьяволами.
- Какой вам с этого толк, друг мой?
- Думаю, что никакого. Но я слишком засиделся на одном месте без дела. А здесь может получиться что-то интересное.
- Опять вершить суд и выносить приговоры? – улыбнулся епископ.
- Теперь у меня нет таких полномочий, - серьезно сказал Руди. – Но я и не стремлюсь их возвратить, как вы знаете.
- Ах, если вы хотите заниматься теперь такими мелочами, то возражать я не буду, - епископ сделал жест, приказав монаху отдать письмо. – Но хватит о делах! Я намереваюсь сегодня заставить вас предаться удовольствиям, которые вы столь клеймите и от которых пытаетесь бежать. Здесь делают чудесную настойку, - мечтательно сказал он, - нам зажарят целого каплуна и целую стайку перепелок, подадут пирог с ливером и колбас: черных и белых. А вы пробовали эти жаренные в масле пирожки? Они почти тают на языке, словно ангельские перья!
- Никогда не пробовал есть перья, да еще и ангельские, - ответил Руди, но слушал он епископа не без удовольствия. – Для меня честь, что вы приглашаете меня. После всего, что случилось.
Что именно произошло, он уточнять не стал, но епископ понимающе кивнул. Монах, которому выпала честь читать письмо Его Превосходительству (Excellentia), был немало озадачен присутствием мирянина, который смел перечить самому епископу. Он хотел рассказать об этом братьям, но совсем забыл об этом, поскольку пришел к обеду, на котором всем долженствовало хранить молчание, а после оказалось, что один из братьев по ошибке вылил в котел с похлебкой бутыль чудесной соли от венгерской лихорадки, и остаток вечера прошел в отхожем месте. Таинственного мирянина монах встретил еще один раз, когда епископ уезжал из монастыря, и, поймав его суровый взгляд, решил, что любопытство грешно, и отбросил мысли узнать, кто этот человек, тем паче, вряд ли этого господина действительно звали Руди.