Хлеб печали

Глава пятая. Матильда. Подарок старого барона

- Черт знает, что такое, - пробормотал дед, швырнув свой плащ в сторону, как только зашел в дом. Он был недоволен и раздосадован после обычной поездки в город и лишь кивнул Матильде, которая по обыкновению встречала его у дверей.

- Вина! – крикнул он слуге. – У меня пересохло в горле! Растопить очаг, подать мне мое кресло и трубку! Хотя нет, трубки не надо. Через час подай ужин.

После визита той старухи он почему-то бросил курить, и в усадьбе появились другие запахи, которых Матильда раньше не замечала: затхлости и старых вещей. У барона изменились и иные привычки: он стал вставать и ложиться в разное время и прекратил заниматься с внучкой фехтованием, оставив ей только неподвижное тряпичное чучело, на котором она должна была отрабатывать удары палкой, да полосу в зале для отработки движений. Заниматься одной было скучно, и она впервые жалела о том, что у нее не было брата или сестры.

- Я привез тебе подарок, Матильда, - заговорщически сказал старый барон, но его тон был таким отстраненным, что стало ясно, он вспомнил о подарке лишь случайно и не особо выбирал, что купить. До последнего Матильда надеялась, что он привез ей кинжал или собственную шпагу, но барон достал пухлый сверток, в котором лежало что-то мягкое. – Можешь развернуть его.

Она быстро разорвала веревку, помогая себе зубами, и развернула плотную серую ткань. Под ней оказалось что-то блестящее, мягкое, нежно-голубое, и край шелковой ткани упал к ее ногам.

- Что это? – спросила Матильда упавшим голосом.

- Я вспомнил, что у тебя осталось лишь одно платье и подумал, что ты уже достаточно выросла, чтобы получить новое.

- Но его все равно никто здесь не сможет сшить! Я говорила вам об этом! – воскликнула она и прикусила язык, чтобы не получить за дерзость.

- Я выписал и портного, которого привезут завтра. И учителя танцев, который сделает так, чтоб ты прекратила горбиться и топать, когда ходишь, - строго сказал барон. – И еще вот. Это тоже тебе.

Матильда похолодела. Она ошиблась и приняла его тон за равнодушие, но это было не так: наоборот, дед слишком сильно задумался о ее будущем. Он вручил ей корзинку, из которой сильно пахло апельсиновой водой; Матильда засунула в нее нос и немедленно расчихалась до слез.

- Но-но, не так быстро! Можешь унести ее к себе в комнату и посмотреть, что там… Ткань оставь здесь. Я пока намереваюсь отдохнуть. И, кстати, что надо сделать?

- Благодарю вас, дедушка, - пролепетала она, обуреваемая смешанными чувствами. Барон фон Ринген строго глядел на нее, и Матильда опомнилась, что забыла сделать книксен, которому он безуспешно учил ее в последние дни. Она приподняла пальцами уголки воображаемого платья и присела. Дед довольно кивнул, погладил ее по голове и сел перед очагом в скрипнувшее кресло.

В корзинке лежали две коробочки (одна маленькая и одна большая) и стеклянный флакончик, перевязанный шелковой лентой. Матильда поглядела на него с подозрением, принюхиваясь к резкому цветочному запаху, который он источал, и взялась открывать коробки. С первой она промучилась минут пять, пока случайно не нажала на что-то сбоку, и крышка легко упала ей на колени, испачкав кюлоты чем-то белым. В жестянке лежала белая мазь, и Матильда сначала понюхала ее, а потом попробовала на вкус и долго отплевывалась от отвратительного металлического привкуса на языке. Во второй коробочке оказались краски всех оттенков красного и целый набор кистей, мягких, как беличья шкурка. Матильда пощекотала себе руку одной из них, но так и не поняла зачем дед купил их, поэтому отложила в сторону.

Флакончик она крутила дольше всего, стараясь понять, что в нем. Когда ей удалось отвинтить пробку, часть дурнопахнущей воды вылилась ей на рубашку, и она расчихалась и чихала так долго и так громко, что снизу к ней поднялся барон.

- Рассматриваешь подарки? - добродушно осведомился он, отхлебывая из старого кубка, словно не видел беспорядка вокруг Матильды.

- Да, дедушка, - она вытерла нос ладонью, и барон фон Ринген нахмурился. - Только понять не могу, зачем это. Вы хотите, чтобы я занималась… живописью?

Дед засмеялся, неожиданно помолодев лет на десять, и Матильда почувствовала себя уязвленной и глупенькой.

- Подумать только, - сказал он, когда отсмеялся, - ты так искренна и наивна, что я даже горжусь твоим воспитанием. Нет, это не для того, чтобы мазать картины, девочка моя. Люди красят этим лицо.

- Лицо-о-о? – она так удивилась, что чуть было опять не опрокинула флакон. – Зачем?!

- Ну, моя дорогая, это очень просто. Краска сглаживает кожу… Но, чтобы не быть похожей на мертвеца, тебе нужно подкрасить алым здесь и здесь, - он показал на свои щеки и губы. – Я думал использовать это сам, но тебе это нужней.

Матильда неуверенно дотронулась до маленьких шрамиков на щеке.

- Я не представляю вас с этим на лице.

- По правде, мне надо было купить еще и парик для себя, из тех, что сейчас носят…Такие кудрявые, до середины спины, - с каждым словом барона Матильде казалось, что дед сошел с ума. – Нас, знать, судят по лицу и одежде.

- Но кто нас будет судить в лесу, дедушка?

Барон сморщился.

- Твои вопросы… - с неодобрением проворчал он и вздохнул, прежде чем неуверенно сказать ей следующее: – Видишь ли, мое сокровище, нам стоит в скором времени ждать гостей. И ты должна выглядеть, как обычная милая девочка, послушная и набожная, понимаешь?

Матильда кивнула, но затем покачала головой. Известие о гостях ее ошарашило чуть ли не больше, чем странные подарки, и она все еще думала, что с дедушкой что-то не так.

- И что мне придется делать? – спросила она, стараясь говорить ровно и не выдать своих опасений.

- Слушаться меня, - старый барон загнул палец, - носить платье, не бегать с дикими криками по дому, говорить тихо, смотреть в пол, делать вид, что тебя не интересуют никакие дикие звери и никакая охота… Матильда! Ты меня слышишь?

- Может быть, мне лучше притвориться мальчиком? – безнадежно спросила Матильда. – Я не хочу красить свое лицо … этим.

- Делать это нормально и очень пользительно, - проворчал барон, хотя на его лице читалось откровенное сомнение. – На твоем месте я бы порадовался, Матильда.

- Неужели вы с бабушкой раскрашивали друг друга в белый цвет?

- Не совсем, - после долгих колебаний признался старый барон. – Мы жили в иное время, радость моя. Да и, когда мы были молоды, не было у нас ничего с твоей бабушкой, кроме вше… то есть, вещей, что на себе. А у тебя есть все, о чем только может мечтать девочка. Поэтому хочешь или не хочешь, а тебе придется сделать так, как я скажу.

- Могу ли я спросить вас, кто этот гость?

- Мой старый друг, - он потемнел лицом (это выражение Матильда помнила из книги и теперь удивилась тому, как оно точно подошло к деду). – Я хочу, чтобы он видел, что у нас все хорошо, ясно?

- Но у нас все хорошо, дедушка.

- Хорошо должно быть как дОлжно, - отрезал барон, и Матильда заморгала, ошарашенная языковыми вывертами.

- Ладно, - кротко ответила она со вздохом. – Я намажу себе лицо, и надену платье, когда его сошьют, и не буду повторять тех слов, которые вы говорите, когда ударяетесь, и не буду бегать, и кричать тоже.

- И не выходи никуда из дома.

Матильда нахмурилась, но все-таки выдавила из себя:

- Обещаю.

Барон фон Ринген довольно потрепал ее по голове, но на душе у Матильды было неспокойно. Когда дед засыпал в своей комнате, а слуги уходили к себе, она иногда выбиралась наружу, отодвинув засов – сначала, чтобы подышать свежим ночным воздухом и послушать звуки темного леса. В сумерках на тропы выходили звери, и Матильда могла различить след зайца от следа лисы по одному лишь запаху; как-то раз чутьем она нашла три входа в лисье логово, где недавно вывелись лисята. Мать-лиса встревоженно тявкала, пытаясь отвлечь незваную гостью от своих детей, игравших с полумертвым голубем в глубине норы (кто бы только мог ответить, откуда она точно знала, что это был голубь), но Матильда не желала им вреда, и потому просто слушала, как они резвятся. Она знала, где живут ежи, где в роще вырыл нору барсук, где вьют свои гнезда жаворонки и куропатки, где охотятся совы летом и зимой, но по вечерам ее интересовало вовсе не это.

Она выходила на дорогу, петлявшую мимо старого кладбища чьей-то семьи, исчезнувшей с лица земли (это точно были не их родственники, как клялся дедушка), и шла к деревне, пока не показывался один-единственный огонек, горевший у кабака. Матильда останавливалась на краю леса и задерживала дыхание; ей казалось, что она и лес – единое целое. «Маленькая язычница», - называл ее дедушка, когда сердился. Разумеется, она знала наизусть и «Отче наш», и «Символ Веры», и несколько псалмов, но в домашнюю часовню заходила редко, а в большой церкви не была никогда. Дед и сам не был охотником проводить службу – он даже с горечью смеялся, что всегда хотел быть добрым католиком, но превратился в протестанта. Матильда понятия не имела, в чем была между ними разница и кто это вообще такие, но на всякий случай поддакивала барону.

Здесь, в темнеющей роще, она набиралась смелости, чтобы выйти к низеньким домам и постоять под окнами, затянутыми бычьим пузырем и слюдой. Людские разговоры будоражили ее воображение, и она искренне недоумевала их простолюдинским бедам, считая их глупыми и неважными, но все же не могла устоять от того, чтобы не слушать их. Единственное, чего она не выносила, были звуки, которые издавали влюбленные. Она вздыхали, глупо шутили, целовались и делали вещи, присущие только зверям, и Матильда чувствовала, будто ее обманули и оскорбили, когда внезапно слышала их, краснея до самых ушей. Это было глупо, и то, что они делали, было глупо, но что-то внутри ехидно подталкивало ее жадно впитывать происходящее, и она никак не могла справиться с собой.

Дом злой старухи, что осмелилась перечить и угрожать деду, стоял поодаль от прочих. Вначале Матильда собиралась устроить ей какую-нибудь каверзу в отместку, но потом подумала, что это будет недостойно баронессы. Месть должна была быть более изысканной и пугающей.

Вначале Матильда приходила к ее дому дважды, не в силах придумать, ничего путного, и во второй раз на том месте, где она стояла накануне, лежала старая, сбитая подкова. Она показалась Матильде недобрым знаком, вызовом от старухи, поэтому в следующий раз баронесса принесла ей обглоданные голубиные косточки из совиного гнезда. Подкову она выкинула в реку, чтобы вода унесла с собой зло, но, к своему удивлению, в следующий раз вновь нашла ее лежавшей на том же месте.

Постепенно это начало походить на безмолвную игру, где не было установленных правил, но каждый знал, что ему надо делать и чего ждать. Матильда исправно носила к старухиному дому кости разных животных и птиц, чтобы найти на следующий день заговоренное железо, старую монетку или даже огниво. Огниво она оставила себе, но все остальное без малейшего угрызения совести выкидывала. Интересно, знала ли старуха, кто приходит к ее дому, когда выходила на рассвете убрать кости? Принюхивалась ли она к следам, как это делала сама Матильда, повинуясь древнему шепоту в ее голове?

В луже у дома тревожно орали лягушки. Они неожиданно замолчали, как только Матильда подошла ближе, и прыснули врассыпную, чтобы завести свою песню из заболоченных кочек за кузницей. В траве, на привычном месте, лежало что-то длинное, переливчато блестевшее в свете луны, и Матильда опустилась на колени, смело протянув пальцы к непонятной вещице. Она внезапно мягко заструилась в темноте, и баронесса отпрыгнула назад, осознав, что чуть было не схватила змею. Страх перед этим гадким созданием подступил к горлу, Матильда коротко вскрикнула и быстро-быстро попятилась задом прочь, не сводя с твари глаз.

Неожиданно из темноты послышалось ржание, а вслед за ним – проклятие: похоже, лошадь сбросила всадника, и теперь он сиплым голосом приказал зажигать огни.

Огонь взвился совсем недалеко от нее, и Матильда припала к земле, оцепенев от неожиданности. Теперь она заметила, что в воздухе стоял горький запах постного масла и смолы.

- Есть здесь кто? – послышался дрожащий голос. За ним кто-то утешительно бормотал, помогая всаднику подняться на ноги.

- Ловите лошадь, - приказал он непререкаемым голосом. – Что-то испугало ее…

- Найдем сейчас, господине. Это вы ладно придумали по ночам тварь караулить…

Факелы зажигались один за другим, и Матильда с изумлением глядела на то, как преображаются деревенские дома от рыжих и желтых отблесков на бревенчатых стенах, приобретая зловещие очертания. Где-то истерично заплакал ребенок, залаяли два пса, и она сжалась, предчувствуя недоброе.

Крестьяне беспорядочно метались между домами, мелькая с факелами то тут, то там, и теперь она видела слугу, еле удерживавшего на привязи трех псов, похожих на трехголовую собаку из ада, о которой рассказывал дед. Каждый из них был с Матильду размером, изо рта у них капала слюна, и они были очень, очень голодны.

- Чего поглядываешь? – Матильда почувствовала легкий тычок сапога в бок и поспешно вскочила на ноги. – Болван!

Хмурый и высокий человек с мертвенно-бледным лицом, искаженным отблесками огня, глядел на нее сверху вниз. Он был одет не так, как крестьяне, прямой, как стрела и неприятный, как горькое снадобье. Матильда не додумалась, что ему надо поклониться, и только его тяжелый взгляд заставил ее опомниться.

- Как тебя зовут? – спросил он хмуро.

- Ма.. Матиас, господин, - пробормотала она, чувствуя, как он буквально пронизывает ее насквозь взглядом. Незнакомец крепко схватил ее за шиворот жюстокора, перешитого из дедова дублета, больно прихватив косу.

- Оставайся рядом со мной, Матиас.

- Мы нашли следы, господин! – крикнул один из крестьян. – За домом кузнеца! Чьи-то кости, дохлая змея, и еще одна… Сейчас я ее…

- Кости? – раздельно произнес незнакомец. – Ведите собак! И где, черт подери, моя лошадь?

Матильда осторожно вытянула волосы из его хватки, и он недовольно тряхнул ее. Крестьянин убил змею палкой и поднял два переплетенных тела, чтобы показать господину. Тот еле заметно кивнул, и мужик размахнулся и швырнул их в сторону.

- Волчья челюсть, господин, - другой крестьянин угодливо подсунул кость главному. – Правда, старая уже, вон ее как обветрило… Даже гнилью не несет, - зато от него самого несло так, что Матильда сморщилась и тоненько чихнула.

- Ищите следы рядом!

- Так там ведьмин дом, - удивился мужик, подняв факел повыше. Он с любопытством покосился на Матильду, не смея поднять взгляда на хозяина. – Вестимо, ее это кости. Староста наш уже писал о ней, да толку никакого…

- А ну, делай, что приказано! – прикрикнул на него подошедший толстый староста в волчьей безрукавке. Он тащил за собой лошадь, но та упиралась, мотала головой и рыла копытами землю, не желая подходить ближе. Псы уже деловито обнюхивали место, где совсем недавно стояла Матильда, и она похолодела. – Нашелся тут… умник.

- Тут змеиное гнездо, стал-быть, - заявил крестьянин с костью, опасливо покосившись на незнакомца. Тот взял лошадь за уздечку, все еще не отпуская Магдалену, но животное только сильней разволновалось и попятилось назад. – Они всегда беспокоятся, когда змей чуют, - добавил он, преисполнившись достоинства от собственных знаний. – Вот я помню, был у моего брата мерин…

- Господин, - неожиданно осипшим от страха голоса, прервал его ловчий, и незнакомец недовольно обернулся. Псы припали к земле, растеряв свою ярость; они прижимали уши, вздыбив загривки, но рычать не пытались, и вместо того жалобно скулили.

- Это, по-вашему, тоже от змей? – громыхнул незнакомец. Лошадь рванулась, и он наконец-то отпустил Матильду. Она пригнулась, проскользнула между двумя факелами и бросилась в лес, не разбирая дороги.

- Матиас! – крикнул ей вслед незнакомец. – Вернись сейчас же! Остановите его!

Она споткнулась о корень и полетела на землю, больно проехавшись коленями и ладонями по глинистой почве. Огни дрогнули и потянулись за ней, но Матильда вскочила на ноги, размазывая выступившие от боли слезы по лицу, и побежала дальше, надеясь на свою ловкость.

- Глупый мальчишка! – слышалось позади. – Я не обижу тебя! Вернись, не то я спущу собак!

В темноте она опять полетела кубарем, запнувшись о ствол поваленного дерева, что громко хрустнуло под ее коленом и выпустило невидимое облако полусгнивших опилок, окутавших Матильду. Она поползла дальше на четвереньках, не доверяя больше своим ногам; но вдруг впереди оказалась пустота, и она упала в неглубокую и неровную яму.

- Это ваш сын, господин? – угодливый вопрос донесся до нее издалека. Матильда сжалась.

- Разумеется, нет, - презрительно ответил высокий незнакомец. – Я хотел спросить у вас, кто это. Сын местного барона?

- У него нет сыновей… Во всем графстве ни у кого из знатных людей нет сыновей такого возраста, - Матильда в ужасе потерла лоб, ожидая, что последует дальше.

- Вот как? – этот холодный вопрос не сулил ничего хорошего, и она сжалась.

- Это оборотень! Давайте подожжем лес! – выкрикнул кто-то, и люди одобрительно загудели.

- Нет, - и они затихли, словно на них вылили ведро холодной воды. Матильда видела внутренним взором, как незнакомец поворачивается в ее сторону и протягивает к ней руку. Она отползла еще чуть-чуть и неожиданно уткнулась ногой во что-то мягкое и теплое. Оттуда раздался еле слышный писк, и Матильда покрылась мурашками от ледяного ужаса, удобно устроившегося в ее утробе.

- Спустите собак, - гораздо тише сказал незнакомец. – Пусть охраняют деревню всю ночь. Женщины и дети пусть переночуют в церкви, а завтра…

- Подожжем лес?

Раздался звук хлесткого удара.

- Завтра я хочу поговорить со старухой, которую вы зовете ведьмой.

Он добавил еще что-то, но Матильда уже не смогла разобрать его слов, крестьяне загудели, и поднявшийся ветер в листве совсем спрятал звуки. Она перевернулась и села, прислонившись спиной к холодным корням, на которых висели комья земли. То, мягкое, молчало и не двигалось, притворяясь мертвым, и Матильда плюнула себе на грязные пальцы, чтобы стереть кровь с разбитых колен.

- В лесу нельзя плеваться, - тихо прошелестел детский голос, и Матильда выпрямилась от неожиданности, а затем стремительно схватила бесформенную кучу, из которой шло тепло и голос. Куча оказалась суконной накидкой на еловом лапнике, посреди которой пряталась какая-то мелкая девчонка, если судить по крестьянской серой косынке. Матильда на всякий случай перекрестила ее и подозрительно спросила:

- Ты не подземный карлик?

- А ты? – с ужасом донеслось в ответ.

- Я – нет, - без особой уверенности ответила Матильда. Она вытерла пот с лица, перепачкавшись в собственной крови.

- И я…

- Что ты тут делаешь посреди ночи?

- Не знаю…

- От кого ты прячешься?

- Я не знаю… - она (или все-таки он) говорил с ужасным невнятным крестьянским произношением, как будто рот был набит кашей.

- Да что ты вообще знаешь? – Матильда оттолкнула крестьянку прочь.

- Я жду бабку… Она привела меня сюда и здесь оставила. Сказала, надо ждать ее, - прошептала девочка. – Я просила ее быть здесь. Дома опасно. У людей кровь сама не своя. У тебя тоже не такая.

- Что за ерунду ты несешь?

- Она обещала мне спеть, - девчонка неожиданно затянула тоненьким жалобным голоском колыбельную, и Матильда зашипела на нее.

- Хочешь приманить собак? – она помолчала, прислушиваясь, но лая не было, а потом жестоко отрезала: - Твоя бабка тебя просто бросила здесь. Я слышала, крестьяне так часто делают с ненужными детьми, особенно если у них нет родителей.

- Но у меня есть и отец, и мать… - робко возразила девчонка, но Матильда только тяжело вздохнула. Она дотронулась до разбитых коленей; они саднили и кровили.

- Дай мне что-нибудь остановить кровь, - скомандовала она.

- Нужно найти паутину…

- Так ищи! Я не могу вернуться домой в таком виде. Дед выпорет меня.

- О-о, - сочувственно вздохнула девчонка. Матильда слышала, как глупышка послушно шарит по стенам ямы, не подозревая о том, что пауки не ткут паутину на земле. Послал Господь еще одно испытание! Где-то вдалеке завыли волки, и малявка замерла на месте.

- Не бойся. Они не придут сюда. Волки не терпят запахи гари.

- Гари?

- Ну да. Они уморительно чихают, когда им в нос попадает дым. Дедушка принес мне один раз волчонка с охоты, - неожиданно сказала Матильда. – Ведь знаешь, последнего из выводка нельзя убивать. Он меня, правда, боялся, но ел все у меня из рук. Ненавидел железо, порох и дым.

- А что горело? – малявка осторожно дотронулась до ее рукава в темноте.

- Да каша из печки подгорела. Или ты про сегодня спрашиваешь? Сегодня не знаю. Мне нужно было посмотреть, что здесь творится, и вдруг везде оказались люди, зажгли огонь, вывели собак. И мне не удалось убежать… - про испуг она промолчала, чтобы не давать крестьянской девчонке повода посмеяться над ней.

- А меня бабка Магда спрятала, - простодушно сказала та. – Она сказала, что люди нас боятся, и мы ушли сюда. Она сделала нам лежанку и принесла немного еды от матушки. А сама пошла посмотреть, что творится в деревне.

- Ну и зря, - проворчала Матильда. Жар от погони прошел, и она вдруг поняла, что очень замерзла, когда дрожь охватила ее с ног до головы.

- Она вернется! - убежденно сказала малявка и подала Матильде латаное покрывало. Она нырнула под него сама, и Матильда прижала ее к себе, чтобы было теплей. – Она придет за мной и поможет тебе добраться домой.

- Пф! Это можно сделать и без всяких старух.

Девчонка ничего не ответила, и Матильда услышала тихое сопенье. В деревне залаяли собаки, и она туже закуталась в одеяло, словно хотела пропитаться чужим запахом. «Интересно, что скажет дед, если узнает, что я сижу под одним одеялом с крестьянкой? – подумала она, но мысли текли тягуче, как сладкий сироп, который один раз дедушка привез на какое-то Рождество. – Это против этикета… Но пусть. Главное, не спать. Как только все утихнет, и я согреюсь… надо искать дорогу домой…»

Из-за облаков вышла луна, и в облаке света, которое появилось меж вывернутых, узловатых корней, возникла фигура, и Матильда узнала в ней деда. Она сбросила одеяло с плеч и подскочила к нему; дед грустно положил ладонь ей на голову и потрепал по волосам. Она никак не могла поймать его взгляда, но ей было рядом с ним покойно и хорошо…

Луна действительно вышла из-за облаков, но ее свет терялся в переплетении ветвей, и обе девочки крепко спали в глубокой тени холодного и мертвого дерева.