«Я закрыла гештальты и смазала лыжи,
я выкатилась колобком из чужих семей.
Брат мой, брат, я хочу к тебе ближе,
хочу с тобой дальше, хочу для тебя — сильней...
Вот-вот растворюсь — расщеплённый атом,
рассыплюсь на разноцветные конфетти.
Брат мой, когда перестанешь ты быть мне братом,
и сколько можно друг к другу идти?»
«На всех остановках мира, на всех вокзалах
я ждал — ты знаешь! — я ждал тебя столько лет.
Сестра, сестра, опоздала ты, опоздала —
я сжёг мосты и уже оплатил билет.
Спасибо, нет, я не буду чая,
мне скоро обратно, теперь уже всё равно.
Дай посмотреть на тебя на прощанье —
снимай своё платье, да, и прикрой окно».
«Я сейчас как будто упала на дно колодца, —
ведь я её знаю, ну как это может быть?
Я не могу, не могу за тебя бороться,
ты сам хозяин своей судьбы.
Прости, не выходит не улыбаться, —
ты правда веришь, что всё будет тишь да гладь?
Я лучше знаю ключицы твои и пальцы,
мне даже не к кому ревновать».
«Сестра, впереди много радости и веселья,
не будем, милая, унывать!
Ты будешь ходить к нам в гости по воскресеньям —
пить, говорить, конечно, и танцевать.
Вы, может, могли бы и подружиться, —
хотя вы такие разные, что держись.
А без тебя мне не будет жизни,
с тобой же — вполне забавная будет жизнь».
«Знаешь, сейчас как будто после укола
анестезии в солнечное сплетенье —
ни сесть ни встать.
Знаешь, такой внутри наступает холод,
и всё так легко становится на места.
Сколько ненужных слов и ненужных мыслей,
сколько написано вилами по воде...
Знаешь, ты лучше иди, куда торопился, —
у меня ещё очень много домашних дел».