Игровая площадка для грешников

Я жил между двумя вечными серыми полями с черным небом над головой. Меня больше ничто не удивляло. Я давным-давно научился ожидать неожиданного. И когда жизнь преподносит тебе лимоны, тебе лучше не надрывать задницу, готовя лимонад. Тебе нужно было выдавить кислоту в глаза своим врагам и выпотрошить их, пока они были ослеплены.

Роуг, снова появившаяся в моей жизни, стала неожиданностью. Но я не побежал к ней, как тряпка, которой я был десять лет назад. Вместо этого я разглядывал ее, как чашу с ядом, оставленную на моем крыльце. Меня давно мучила жажда, так что пришлось сделать глоток.

Похоже, она была из тех ядов, которые заставляют желать большего, и по мере того, как я углублялся на территорию «Проклятых», мой язык ощущался во рту как сухой комок золы.

Она была девушкой Фокса. Конечно, он заявил на нее права в ту же секунду, как она вернулась в город, словно семя, надеющееся прорасти в грязи наших жизней. Она, как и раньше, проникла ему под кожу, и теперь она принадлежала ему. Но ненадолго. Девчонка уже созрела для выбора. И если в ближайшее время она не постучит в мою дверь, чтобы попробовать мой член, то я сам возьму ее. В конце концов, это было око за око. Ты трахнул мою жизнь, а я трахну твою девушку, брат.

Я не хотел от нее ничего большего. Мои дни были наполнены единственным стремлением — стереть с лица земли всех до единого Арлекинов, и тогда я бы пошел в объятия смерти с улыбкой на лице, исполнив свое предназначение. Небытие за пределами этой жизни гостеприимно звало меня. И единственная причина, по которой я до сих пор не попытался поймать пулю в лоб, заключалась в том, что Арлекины все еще дышали. И будь я проклят, если умру прежде, чем увижу, как они все падут.

Мне было любопытно узнать, передала ли уже свою душу Роуг Истон их команде, но я видел дьявола в ее глазах, смотрящего прямо на меня, и я знал, что это значит. Она все еще была потерянной девочкой, изгнанной даже из Неверленда. И Фокс мог сколько угодно предъявлять на нее права, но было совершенно ясно, что она никогда и никому не будет принадлежать. Впрочем, это было неважно. Фокс был упрямым мудаком, и если он убедил себя в том, что она принадлежит ему, то боль все равно будет такой же, когда я оставлю ее уничтоженной у его порога.

Когда я вышел из тюрьмы, я поклялся, что никогда не позволю этому ублюдку быть довольным своей жизнью. И единственное, что позволяло мне спать по ночам, — это осознание, что он не был доволен. Мой так называемый брат жил в долг. Время, одолженное ему Лютером, который подарил ему мир, его команду, все, что ему было нужно, чтобы окружить себя армией никчемных людей, готовых умереть за него. Но каждый уничтоженный мною ублюдок приближал меня к нему еще на шаг. И я надеялся, что Лютер будет там, когда свет погаснет в глазах его драгоценного мальчика. Так же, как и у дорогого папочки.

При мысли о них я плюнул через плечо, повернул байк на Фишхук-Стрит и помчался к причалу. Судно было готово к отплытию, и я въехал по трапу на борт катамарана, где уже ждали мои люди.

— Поехали! — Крикнул я, припарковываясь, перекинул ногу через мотоцикл и направился к носовой части судна, наблюдая, как лунный свет отражается в волнах.

Это было пятнадцатиминутное путешествие, и вскоре я уже въехал на своем байке на «Остров Мертвецов», мчась по извилистой дороге, ведущей к жилому кварталу. Охранники впустили меня, и я направился к главному входу, припарковав свой байк рядом с несколькими грузовиками, которые мы держали здесь.

Я направился в огромный заброшенный отель, в котором жил. Слово «дом» не имело для меня никакого значения, но именно здесь я жил, пока не попаду в объятия смерти. И в последнее время я чувствовал, что приближаюсь к этому неизбежному дню. Но от этого у меня по спине пробежал холодок возбуждения, потому что если моя смерть была близка, то близка и смерть Фокса и Лютера Арлекина.

Я поднялся по лестнице в апартаменты, который занимал на верхнем этаже, и воздух был прохладным, когда я вошел в огромную комнату и снял рубашку. Пройдя по кафельному полу, я вошел в просторную ванную комнату с серебристыми кранами и душевой кабиной. Я встал перед туалетным столиком и достал из ящика складной нож, зажигалку и флакон с антисептиком. Я провел пламенем зажигалки по лезвию, разглядывая метки подсчета, сделанные чернилами на левой стороне груди, и сделал два тонких надреза рядом с ними. Из неглубоких порезов сочилась кровь, и я смочил ватный диск антисептиком и очистил раны, а затем взял бутылочку чернил для татуировок с раковины. Другим ватным диском я нанес чернила на порезы, навсегда отмечая их на своем теле. Большинство этих порезов символизировали Арлекинов, но иногда не тот мудак переходил мне дорогу и тоже оказывался здесь, среди них. Сегодня двое моих людей заслужили свое место на моем теле. Роуг сделала половину работы, а я сделал остальное. Вид тех отметин, которые они оставили на ней, пробудил мою кровожадность, а я всегда подкармливал этого голодного дьявола. Если она думала, что это значит нечто большее, то тем хуже для неё.

Возможно, когда-то я и был одержим этой девушкой, но одержимость была отвратительным другом. И я отрубил ему голову много лет назад, когда сидел в тюрьме.

Колония для несовершеннолетних была терпимой, но тюрьма — невыносимой. По крайней мере до тех пор, пока я не научился отстраняться и не ощущать ничего, кроме пустоты в груди. Но это далось мне не без жертв. Эта пустота во мне становилась все глубже, поглощая все хорошее, пока не осталось ничего, кроме тьмы и гнили. Мои моральные принципы всегда были скудными, но теперь их вообще не существовало. Забавно, как быстро любовь превращается в ненависть. Мой приемный брат избавился от меня, как от гниющего фрукта, но вместо того, чтобы исчезнуть, как он надеялся, я гноился и гноился в темноте.

Я вытер излишки чернил с ран и, вернувшись в свою комнату, обнаружил Мию, завернувшуюся в мои простыни, ее обнаженное тело было разрисовано татуировками, а короткие темные волосы разметались по подушкам.

Я раздраженно зарычал, подходя к ней и хватая ее за волосы, чтобы разбудить. Она ахнула, когда я откинул ее голову назад, чтобы она посмотрела на меня, и на моих губах появилась усмешка, которая заставила ее горло сжаться от страха.

— Ты не будешь спать в моей постели, пока я тебе не скажу. Убирайся, блядь, обратно в свою комнату.

Она захныкала, когда я потянул ее за волосы сильнее, но ей это понравилось, потому что ее глаза заблестели от боли. Я рывком поднял ее на ноги, и она переместилась в клетку мышц, созданную моим телом, прижимая свои большие сиськи к моей груди.

— Ты собираешься преподать мне урок, Маверик? — спросила она, опустив длинные темные ресницы, обрамляющие глаза.

У нее на внутренней стороне губы было вытатуировано мое имя, и я наклонился, чтобы вонзить в него зубы, забавляясь тем, что она так боготворит меня. Если я и был богом, то только темным. Тем, кто вселял страх в сердца монстров и ел девственниц на завтрак.

Была только одна девушка, которую я был в настроении трахнуть с тех пор, как увидел ее в «Подземелье», но Миа была достойной заменой. Я толкнул ее на кровать, перевернул и шлепнул по голой заднице, так что она закричала, требуя большего. Я схватил ее сзади за шею, заставляя опуститься на простыни, наклонился над ней и заговорил ей на ухо.

— Если я еще раз найду тебя здесь без моего разрешения, я убью тебя. Не испытывай меня, блядь, — прорычал я, и она задрожала, нетерпеливо прижимаясь задницей к моему члену.

Я вытащил свой член, проводя рукой вверх и вниз по татуированной длине, и видение радужных волос, зажатых в моем кулаке, сделало меня еще тверже. Я надел презерватив и трахал Мию в задницу, пока она не начала кричать и молить о пощаде, планируя не доводить ее до оргазма, но ей это слишком нравилось. Боль была для нее удовольствием. И меня это устраивало. Потому что причинять ее — было моей гребаной сильной стороной.

Я позволил ей остаться, когда закончил, в основном потому, что девушка была мне полезна, и если бы я прогнал ее навсегда, то навредил бы самому себе. Она была падчерицей Кайзера Роузвуда, человека, живущего в наглухо запертом поместье, в которое я хотел попасть. Первая проблема заключалась в том, что поместье находилось на территории «Арлекинов», поэтому я не мог просто взять и нагрянуть туда, даже если бы привел с собой целую армию своих людей. Нужно было действовать более тонко. Если я войду в этот дом, то уйду только с содержимым склепа. Я не мог провалить работу и рисковать тем, что Кайзер узнает о ценности этого места. Оно было слишком драгоценным. Ведь то, что там лежало, могло уничтожить «Арлекинов». И помочь мне отомстить раз и навсегда, даже если это приведет меня к гибели вместе с ними.

Мия уснула рядом со мной, и я повернулся к ней спиной, закрыв глаза в попытке уснуть. Но это никогда не было так просто. Ночи были тем местом, где жили мои демоны. И все, что ждало меня в темноте, — это встреча с ними с глазу на глаз.

— Я сломаю тебя и сделаю из тебя настоящего мужчину, — прошептал офицер Уайт мне на ухо.

Я был в траншее, или так они это называли. Это был уровень технического обслуживания в тюрьме, где не было камер. Место, где не было никаких законов, ничего, кроме меня и четырех животных в темноте.

— Ты уверен, что хочешь связываться с парнем Лютера Арлекина? — Рид усмехнулся.

— Я не его сын, — выпалил я.

— Видишь, я же тебе говорил, — сказал Уайт.

— Так вот почему ты никогда не отвечаете на его звонки, и никогда не видишься с ним, когда он приходит на встречу? — Спросил офицер Хьюз. — Что случилось, что заставило тебя возненавидеть большого человека, малыш?

— Вы что, его гребаные комнатные собаченки? — Я зарычал.

Они все рассмеялись. Все четверо. Я думал, что другие заключенные плохие, я боялся того, что меня ожидало, когда охранники не смотрели. Мне даже в голову не приходило бояться того, что может случиться, когда они обратят на тебя внимание.

Один из них плюнул на землю рядом с тем местом, где я стоял на коленях, и я вздрогнул. Я ненавидел себя за то, что вздрогнул. Больше я так не сделаю.

— Да, я такой же Арлекин, как твой отец, — прорычал Бойд, и остальные снова рассмеялись. Это всегда был холодный звук, в нем не было ни капли юмора, только жестокость. Они подначивали друг друга, пока это не превращалось в игру. И в последнее время я был их любимой игрушкой.

— Он не мой отец, — прорычал я, дергая за наручники, сковывающие мои руки за спиной.

Уайт ударил меня ногой в челюсть, и боль пронзила мой рот, после чего я почувствовал вкус крови. Ярость, ненависть и страх прожгли дыру в моей груди, и я проклинал их, провоцируя сам, потому что знал, что они в любом случае не остановятся, пока не получат свой фунт плоти.

— Держи его, — скомандовал Уайт, приглаживая свои блестящие светлые волосы, которые слишком сильно напомнили мне о Лютере и моем брате. Он вытащил ремень из петель и намотал его на кулак. — Давай посмотрим, сколько времени потребуется, чтобы порвать кожу.

Я с ворчанием потянулся к тумбочке, пытаясь отогнать вспышки воспоминаний, которые пронзали мою голову, как нож. И достал револьвер, лежавший в ящике, затем выскользнул из кровати, направляясь на балкон, где теплый ночной воздух обволакивал мою плоть, словно его притягивал холод внутри меня.

Я высыпал патроны себе в руку, вложив только одну пулю обратно в револьвер, крутанул барабан и зарядил его резким движением запястья. Затем я сделал долгий и прерывистый вдох, прежде чем приставить дуло к виску. Металл был обжигающе холодным, как сама смерть.

Мое сердцебиение не участилось, дыхание было ровным, пока я смотрел через воду в направлении территории «Арлекинов». Моего старого дома. Моих врагов.

Я нажал на курок со слепой уверенностью, и щелчок подтвердил все, что я уже знал. Как это происходило каждую ночь. Шансы всегда были одинаковыми. Шесть патронников, одна пуля. Я делал это каждую ночь с тех пор, как вышел из тюрьмы. И смерть еще не забрала меня. Так что я знал с непоколебимой уверенностью, что жизнь будет течь в моих венах до тех пор, пока я не вырву всех «Арлекинов» из этого мира. Смерть была моим единственным другом. И она дала мне еще один день. Еще один шанс пустить им кровь. И они будут истекать кровью.