Измена. Дар богини драконов

Глава 10. Соперник?

— Все вопросы потом, мы спешим, — Эрнан хватает меня под руку и тянет к выходу. С Лилией он даже не попрощался.

— Если мы опоздаем, то старейшины оскорбятся, — высказывает он мне, широко шагая по выложенной мрамором подъездной дорожке. Едва поспеваю за ним, путаясь в платье. Локоть, за который он меня небрежно держит, болит.

Он не ждет, пока лакей откроет дверцу кареты, сам распахивает ее и помогает мне оказаться внутри.

Усевшись на противоположное сидение, он нервно стучит в стенку кареты, и кучер трогает с места.

— Я хотела узнать об одном жесте, — начинаю я, понимая, что сейчас не время и не место. Эрнан зол и может взорваться в любую секунду.

— Опять вычитала в той старой книжке? Если будешь читать всякий вздор, мне придется запирать библиотеку на ключ.

— Эрнан, это важно…

Он вскидывает ладонь, призывая замолчать.

— Я считал тебя более понятливой. Неужели ошибался?

Мне не остается ничего другого, как отвернуться к окну и смотреть на проплывающие мимо дома. Придется полагаться на себя, слушать свое сердце.

Кучер гонит быстро. Карету постоянно подбрасывает на ухабах. Вскоре мы оказываемся у пункта назначения. Эрнан помогает выбраться из кареты и тут же отпускает мою руку. Идет вперед, оставив меня стоять с разинутым ртом. Я ожидала увидеть роскошное здание, но то, что предстало перед глазами, поражает воображение.

За счет множества колонн Дом драконьего древа кажется ажурным, будто вырезанным гигантским скульптором из белоснежной бумаги. По конструкции здание напоминает круглый праздничный торт из двух ярусов. Кровля первого яруса используется как балкон. У второго яруса в центре кровли огромное отверстие, из которого растет древнее дерево с толстым стволом дерева и густой зеленой кроной. Так что название этого странного строения вполне себе говорящее.

На выложенной разноцветными плитами площадке в отдалении от Дома драконьего древа стоят богатые экипажи. Разодетые люди спешат войти в здание. Видимо, не одни мы приехали перед самым празднованием.

Многие гости высыпали на балкон подобно разноцветному конфетти.

Мы входим в числе последних. Вижу, как парочки поднимаются по двум мраморным лестницам, разбегающимся в разные стороны, на второй этаж. Направляюсь к одной из лестниц, но Эрнан берет меня под локоть и ведет в другую сторону.

— Нам туда. Помни, что я тебе говорил. Молчи, слушай, да кивай. Все закончится быстро.

Мы входим в просторную залу, в центре которой прямо из земли, покрытой изумрудной травой, растет дерево. Его могучие извилистые корни выходят на поверхность. Кто-то украсил их свежими белыми лилиями.

Засмотревшись на дерево, не сразу замечаю, что мы здесь не одни. Вдоль стен стоят столы, за которыми восседают древние старцы. Их волосы длинные и белые как снег. Кожа морщинистая и сухая. Глаза теряются в глубоких морщинах и непонятно, открыты они или старцы дремлют.

Взглянув вверх, с ужасом замечаю, что гости, поднявшиеся на второй этаж, с любопытством взирают на нас, облокотившись на ограждения.

Получается все, что сейчас произойдет, станет достоянием общественности.

— О, досточтимые старцы, обратите свой взор на мою жену, достойна ли она стать матерью сильных сыновей, — поклонившись, произнес Эрнан.

Старцы медленно поворачивают головы в мою сторону. Мне кажется, что я слышу, как скрипят их тонкие шеи.

Сейчас, когда все внимание обращено на меня, самое время показать то, чему меня учила Лилия.

Но я стою неподвижно, как статуя. Помню, как Бриан отреагировал на многократно отрепетированный жест: его бешеный взгляд, налившиеся кровью глаза. Такое сыграть невозможно.

— Склони голову, смотри в пол, — шипит сквозь зубы Эрнан. Наверное, сейчас он очень зол, но я не могу взглянуть на него и проверить свои догадки. Тело будто сковало неведомой силой. Мои плечи расправлены, голова поднята высоко.

Старцы переглядываются, встают со своих мест и медленно движутся к нам. Кажется, что любой из них при очередном шаге может рассыпаться кучкой праха. Они подходят ближе и кружат вокруг нас как стая хищных птиц. Мельком смотрю на Эрнана. Он удивлен не меньше моего.

— Хорош-ш-а, — дуновением ветра шелестит едва различимый голос.

— Чудо как хорош-ш-ша, — вторит ему другой.

— Достойна… достойна… достойна… — волной проносится по залу.

Осмотрев меня со всех сторон и вынеся вердикт, они собираются вернуться на свои места.

Эрнан выдыхает с облегчением, но тут с моих губ срываются слова:

— Я хочу танцевать с моим супругом лордом Морриганом танец единения душ.

— Что ты сказала? — оборачивается один из старцев.

Не успеваю рта раскрыть, как Эрнан торопливо произносит:

— Она ошиблась.

— Нет, нет, я слышал слово «танец», — оживляется еще один старик.

— Она не знает его, — возражает Эрнан, смотрит на меня как на человека, уличенного в самом страшном преступлении, и с нажимом добавляет: — Так ведь?

— Ты не можешь ей отказать, — лукаво улыбается третий. И теперь внимание всех старцев снова обращено к нам.

Музыка полилась словно из ниоткуда, наполняя зал чарующими звуками флейты. Несмело подхожу к Эрнану — от него просто веет враждебностью, но он принимает мою руку. Во взгляде читается плохо скрытое желание придушить прямо здесь, на месте. От напряжения между нами воздух вокруг становится горячим. Вот-вот заискрит. Несмотря на свое недовольство, Эрнан ведет виртуозно. Страх ошибиться, сделать что-то не так отступил — в его руках я чувствую себя уверенно. Наверное, Бриан был прав: этот танец — не просто танец, это проверка на способность доверять партнеру.

Когда мелодия затихает, Эрнан отпускает меня. Его расширенные зрачки делают глаза, похожими на две черные бездны, и я пропадаю, падаю в них, с бешеной скоростью лечу вниз.

От группы старцев, все это время внимательно наблюдавших за нами, отделяется один. В его руках удлиненный предмет. Когда он подходит ближе, я понимаю, что в его руках большой изогнутый, как бараний рог, нож. Неужели все было настолько плохо, что нас теперь хотят отправить к праотцам.

Выдыхаю, когда он проходит мимо нас и семенит к дереву. Но рано. Потому что, подойдя к зеленой лужайке, он подзывает нас.

Эрнан, видимо, знаком с процедурой. Он снимает камзол, небрежно бросает его на траву и оголяет руку, закатывая рукав рубашки выше локтя. Смотрю, вытаращив глаза, как старец ведет острым лезвием по предплечью Эрнана, и мне становится дурно. Алая кровь струйкой стекает по смуглой коже и капает на землю.

Когда старец просит меня протянуть руку, мне хочется убежать прочь. Отворачиваюсь, чтобы не видеть, как нож касается моего тела. Стискиваю зубы от острой яркой боли. Старец соединяет наши руки так, чтобы кровь перемешалась.

Странно, но кровь шипит и обжигает как лава. Капли падают на коричневый узловатый корень драконьего дерева и тут же впитываются. Дерево жадно пьет нашу кровь.

Конечно, мне это мерещится. Как и то, что на покрытом грубой корой стволе дерева набухает зеленая почка, из которой появляется тонкий молодой побег. С кровью из меня вытекают силы. Еще немного — и я рухну в обморок.

Сквозь пелену вижу, что старец удовлетворенно улыбается и отводит наши руки в сторону от корня. Ужасный кровоточащий порез затягивается прямо на глазах, превращаясь в едва заметную розоватую полоску.

Мир расплывается, и пол уплывает из-под ног. Но я не падаю, Эрнан успевает подхватить меня.

Эрнан

Стоит мне только расслабиться и подумать, что все прошло нормально, как Ясмина говорит о танце единения душ. В затаившемся в безмолвии зале ее слова звучат приговором. Откуда она вообще узнала об этом танце? О нем знают лишь драконы, и не простые, а принадлежащие к высоким родам. Издавна драконы учили ему своих избранниц, но лишь в том случае, если хотели полного слияния душ. В нашем случае любовью и не пахнет. Навязанная жена не может рассчитывать на такую честь. Ясмина хоть и старается быть хорошей женой, и дракон рвется к ней, для меня она навязанная пара. Ей никогда не занять мое сердце.

Я бы растерзал ее там, на месте, но не имею права ей отказать. Этот танец свяжет нас путами, затянется удавкой на моей шее.

Когда ее хрупкие пальчики оказываются в моей руке, я едва сдерживаюсь, чтобы не сдавить их до хруста. Но она смотрит на меня доверчиво, будто не верит, что я могу причинить ей вред.

Маленькая, наивная девочка, совершенно не умеющая разбираться в людях.

Знала бы, какой я, давно бежала бы на край земли, а не пыталась привязать меня сильнее.

Интересно, догадывается ли она об истинном значении танца?

Откуда она о нем узнала? Вычитала в какой-нибудь старинной книге?

Нет, ее явно кто-то учил. Слишком легко она движется, грациозно переступая по мраморному полу, будто всю свою жизнь только тем и занималась, что танцевала. Прижимаю ее к себе, оправдывая это тем, что так нужно для танца. Смотрю в ее глаза, ожидая увидеть торжество оттого, что добилась своего, но там только легкая грусть. Пропадаю в этих синих омутах. Забываю о том, между нами только навязанная свыше связь.

Драконье дерево принимает Ясмину как свою. Она не замечает, но я вижу, как сучковатая ветвь тянется к ней, как жадно корни впитывают кровь моей жены. Жертва богам за слияние душ принята. Едва успеваю подхватить Ясмину. Дерево не только принимает кровавые дары, но и высасывает энергию. Не каждый дракон сможет противостоять ему. Что уж говорить о человеческой женщине.

Ясно, что на праздник мы не останемся. Поклонившись древним, забираю Ясмину и несу ее как самую драгоценную ношу к выходу. На свежем воздухе ей должно стать легче.

Постояв немного у парадного входа, направляюсь к экипажам. За спиной раздается стук подошв грубых сапог, оборачиваюсь и вижу Бриана. Волосы растрепаны ветром, щеки раскраснелись.

— Уже уезжаете? — спрашивает он очевидное. — Что с нею?

Мне не нравится, как он смотрит на Ясмину. С чего вдруг его заботит ее состояние?

— Вздремнуть решила.

Бриан хмурится, шутку не оценил.

— Ты же сам видел, что произошло. Все видели, — с раздражением вспоминаю любопытные лица гостей на балконе второго этажа.

— Дерево странно себя повело. Сделай ей дома сладкого питья для восстановления энергии.

Он дает хороший совет. Но меня жутко бесит, что он лезет, куда его не просят. Потому огрызаюсь:

— Сам знаю.

При виде меня кучер бодро соскакивает с козел и открывает дверь кареты. Навязчивый Бриан все еще мельтешит за спиной, предлагая помочь уложить Ясмину.

— Может, мне поехать с вами?

— Со своей женой я справлюсь сам.

Карета трогается, а Бриан все еще стоит, потерянный и задумчивый.

Голова Ясмины покоится на моих коленях. В лунном свете, падающем сквозь незашторенное окно, ее лицо кажется еще бледнее. Провожу рукой по ее волосам, с наслаждением пропускаю шелковые пряди сквозь пальцы. Будто почувствовав мое прикосновение, она слабо улыбается.

Достать из кареты бесчувственное тело Ясмины оказалось сложнее, чем его туда поместить. Кучер бросается мне на помощь. Но я останавливаю его повелительным жестом. Не хочу, чтобы к Ясе кто-нибудь прикасался.

Бросаю взгляд на окно спальни Лилии, оно светится теплым желтым светом. Моя женщина не спит, ждет меня. Зря. Сегодня я не приду. Просто не смогу оставить Ясмину в таком состоянии.

Лилия опять обидится. У нее есть на это все основания. С момента женитьбы в постели с Лилией я просто спал. Ссылался на работу, на усталость. Просыпаясь, замечал, что ее подушка мокрая от слез.

Я обещал, что ничего не изменится, а теперь просто не хочу ее. Ее прикосновения раздражают, поцелуи отдают полынью. Когда я вытащил ее из того дерьма, в котором она оказалась по своей глупости, сам себе поклялся, что смогу защитить ее и позаботиться о ней. А теперь, получается, предаю ее. Отставляю в сторону, как ненужную вещь, все больше прикипая к Ясмине.

Уверен, что если бы не эта проклятая связь, я бы и не взглянул в сторону Ясмины. Чем бы могла прельстить меня, искушенного мужчину, невинная послушница?

Лилия — мой осознанный выбор. А Ясмина — морок, иллюзия, созданная истинной связью. Об этом нужно всегда помнить, пока связь окончательно не одурманила меня.

Осторожно укладываю Ясмину на кровать. Трогаю ее ладошки. Ледяные. Кутаю ее в одеяло. Невольно любуюсь ею. В лунном свете она прекрасна. Приподнимаюсь, чтобы сделать ей горячий чай с медом. Но в этот момент из-под одеяла выныривает ее рука и хватает меня. С приоткрытых будто в ожидании поцелуя губ Ясмины, слетает:

— Не уходи. Останься со мной. Пожалуйста.

Всю ночь согревал своим телом холодную как льдинку Ясмину. Только к утру ей становится лучше. Не сдержавшись и запечатлев легкий поцелуй на ее виске, оставляю ее досматривать сны. Сегодня нужно просмотреть донесения с границы и подготовить отчет императору. Даже в отпуске нужно держать руку на пульсе.

Но перед тем как засесть над бумагами в кабинете, захожу в покои Лилии. Застаю ее полулежащей в неудобной позе в кресле. Заслышав скрип двери, она поднимает голову и слабо улыбается. Темные круги под глазами выдают, что она не спала.

— Наконец-то ты пришел! Как все вчера прошло?

Она медленно подходит ко мне. От легкого движения плеча шелковый пеньюар соскальзывает с него, обнажая безупречную, молочную кожу. Раньше этого хватило бы, чтобы я завелся. Раньше. Но не теперь. Поправляю ткань, возвращая шелк на место и прикрывая плечо.

— Лучше, чем могло быть, — даю неопределенный ответ.

— Вы так рано вернулись. Что-то случилось? — встревоженно интересуется она, внимательно вглядываясь в мое лицо. — Старейшины остались чем-то недовольны?

— Разве что тем, что мы не остались на празднование. Ясмине стало плохо.

— Плохо?! — удивленно восклицает Лилия. — Но почему?

— Переволновалась.

Не хочу рассказывать Лилии о танце единения душ. Она и так переживает и боится, что наши отношения изменятся.

— Ты тоже переволновался? — спрашивает она и, прежде чем я успеваю понять, что она собирается делать, опускается на колени и тянется к поясу брюк.

Перехватываю ее руку и поднимаю ее с пола.

— Не сейчас, Лилия.

Ее глаза моментально становятся влажными от выступивших слез, щеки покрываются пунцовыми пятнами.

— Не сейчас? А когда, Эрнан? Ты постоянно отвергаешь меня. Ты хоть представляешь, каково это — чувствовать себя нежеланной? — выкрикивает она. Ее голос дрожит и прерывается.

— Ты все не так понимаешь. У меня просто много работы, я устаю.

— И тем не менее ты проводишь ночи с ней. Я тебе больше не нужна, Эрнан. Вот такая цена твоего слова! Цена твоих обещаний. Может, мне лучше покинуть этот дом?

Она отворачивается от меня и подходит к окну, плечи ее дрожат от едва сдерживаемых рыданий. Я подхожу к ней и обнимаю ее сзади, но она скидывает мои ладони.

— Все образуется, милая, — шепчу ей.

— Образуется? Ты скоро начнешь считать ее настоящей женой. Связь возьмет над тобой верх, и ты будешь бегать перед ней на задних лапках, в то время как она будет задирать юбки перед твоими друзьями.

— Что ты сказала? — рывком разворачиваю Лилию к себе лицом.

Она испуганно смотрит на меня, закусив губу.

— Прости, я не хотела говорить, — еле слышно лепечет.

— Что ты имеешь в виду?

Она отчаянно машет головой, сжав губы в тонкую ниточку.

— Говори! — трясу ее так, что кудряшки, обрамляющие миловидное личико, испуганно подскакивают.

— Она уединялась с Брианом в библиотеке, — выпаливает скороговоркой как на духу. — Прислуга слышала, как скрипела мебель.

Отпускаю Лилию, и она чуть не заваливается назад по инерции. На мгновение глаза застилает кровавая пелена.

Не могу поверить, что эта робкая девочка способна крутить шашни за моей спиной с моим лучшим другом. И другом ли? Первый порыв вытащить Ясмину из теплой постели и потребовать объяснений я подавил. Сначала допрошу слуг, а потом поговорю и с неверной женой, и с предателем.

Надежда на то, что Лилия оговорила свою подругу из-за ревности, не оправдались. Служанки, пряча глаза, подтвердили слова Лилии.

Вот такая оказалась невинная девочка. Лгунья. Душу выворачивало от одной мысли, что Бриан прикасался к ней, а она принимала его ласки.

Планы спокойно поработать полетели к виренам. Голова отказывалась мыслить. Мозг бесконечно прокручивал картинки, как Бриан опрокидывает мою жену на диван, как она ему улыбается, как извивается и стонет под ним.

Изменяю своей традиции завтракать в кабинете и прошу накрыть стол в гостиной. Выяснив, что Ясмина уже проснулась, требую позвать ее ко мне.

Видимо, ее все еще морозит, раз она накинула поверх платья махровый халат. Он слишком велик на нее, поэтому ей пришлось подкатить рукава. Это придает ей милый и уютный вид. Она смущается и мило краснеет, опускаясь на стул.

— Так непривычно завтракать с тобой, — говорит она.

Теперь мне кажется, что этот беззащитный образ — часть игры, которую она затеяла.

— Ты хотела бы, чтобы мы завтракали вместе каждый день? — внимательно смотрю на нее, пытаясь распознать ложь.

— Да, — отвечает она и тут же опускает глаза на пустую тарелку, стоящую перед ней.

— Бери тост, — пододвигаю к ней поближе блюдо с румяным, хрустящим подсушенным хлебом.

Тонкими пальчиками она берет тост с тарелки и откусывает небольшой кусочек.

— С медом вкуснее, — протягиваю ей розетку с вкуснейшим диким медом.

Не успевает она намазать поверхность тоста золотистым медом, как я подставляю ей под руку ягодный мармелад.

— И мармелад попробуй обязательно. Тебе же нравится пробовать новое на вкус.

Она бросает на меня непонимающий взгляд, но послушно отрезает кусочек мармелада.

Дожидаюсь, когда он исчезает у нее во рту, и огорошиваю ее вопросом.

— Так кто тебе больше по вкусу, Ясмина?

На ее лице отображается недоумение.

— Что? — переспрашивает она?

Изображать невинную дурочку у нее получается хорошо.

— Что тебе больше нравится — мармелад или мед?

— И то, и другое, — улыбается она, будто не понимает намека. — В монастыре сладости давали только по праздникам. Сухое печенье или варенье, из фруктов, которые мы сами и собрали в саду.

— Сегодня, возможно, зайдет Бриан, — как можно безразличнее произношу, в то же время наблюдая за ее реакцией. В том, что Бриан сегодня прибежит узнать о здоровье своей любовницы, сомнений не вызывает.

— Да? — она открыто смотрит на меня своими невинными глазами. — Хорошо.

И это все? Хоть какое-то подобие смущения должно же было мелькнуть. Или она считает, что нет ничего предосудительного в том, что она отдается другому мужчине в моем же доме? Откуда такая свобода во взглядах? Или она так изголодалась по интиму в монастырских стенах, что, покинув их, готова запрыгнуть на любого. Так, может, мне не стоило скрывать Лилию? Я-то берег ее, не хотел ранить, а нужно было сразу раскрыть перед ней карты, а потом еще и предложить Бриану переехать сюда, и зажить вчетвером счастливой семьей. От таких мыслей становится тошно. Где-то там внутри поднимается жгучий протест. Я не хочу делить ее ни с кем. Увезу на остров, запру в башне, и только я буду касаться ее лживого, неверного тела. Уже не знаю, кому принадлежат эти мысли — зверю или мне.

Тем временем она доедает тост и, вытерев рот льняной салфеткой, собирается подниматься из-за стола.

— Чем собираешься заняться?

Будто мне не все равно. Ловлю себя на том, что действительно хочется знать, что она собирается делать.

— В библиотеку, — кротко отвечает она.

— Наверное, твое самое любимое место в доме, — криво улыбаюсь, а самого так и подмывает сказать: «Ну-ка покажи, где вы развлекались с Брианом. На диване? На кресле? А может, на столе?»

— Да, любимое, — соглашается она и заправляет за ухо выбившийся из прически непослушный локон.

А я сглатываю от желания растрепать ее волосы, скрутить в тугой хвост, крепко зажав в кулаке, оттянуть их назад и заставить ее сделать развратным ртом то, на что не решался, считая ее стеснительной монашкой.

Бриан, как и ожидалось, пришел. Причем с утра, даже до обеда не дотерпел. С порога начал задавать вопросы о Ясмине. На лице — беспокойство. И если моя жена играет роль великолепно, то он подкачал. Все чувства на лице написаны. И как я не замечал этого раньше.

Приглашаю дорогого родственника в кабинет. Разговор предстоит серьезный. Кулаки предательски чешутся от одного взгляда на его обеспокоенную физиономию.

Не успевает он расположиться в кресле, как я его давлю вопросом:

— И давно тебя заботит состояние моей жены?

Бриан напрягается, но лицо держит.

— Что ты имеешь в виду? Вчера ей стало плохо. Интересоваться ее здоровьем — нормальная реакция воспитанного человека.

— Такая же нормальная, как и уединяться с ней в библиотеке, — вкрадчиво произношу я. — Бриан, это мой дом. Здесь и у стен есть уши. Наивно было полагать, что я ни о чем не узнаю.

— Это было ради твоего же блага, — помявшись, отвечает он. А меня накрывает волной негодования.

— Трахать мою жену ради моего же блага?! Какое-то извращенное у тебя представление о том, что хорошо, а что плохо!

— Что? — Бриан подскакивает с места. — Я научил ее танцу единения душ. Для того чтобы она была счастлива. С тобой, — помолчав, добавляет: — идиотом.

— Тебе нужен был повод, чтобы полапать ее, — зло усмехаюсь я. — Скажи, в какой именно момент ты успел залезть ей под юбку?

— Мне лучше уйти. Поговорим потом, когда ты придешь в себя, — он направляется к выходу, но я настигаю его и толкаю в грудь.

— Ну и как тебе она? Это как есть объедки с моего стола, — выплевываю ему в лицо.

Он качает головой.

— Ты ее не заслуживаешь. Тебе до нее еще расти и расти.

— А кто заслуживает? Неужели ты?

— Ты не видишь очевидного. Надеюсь, со временем поймешь.

Этот покровительственный тон от младшего брата окончательно выводит из себя.

— Ты оскорбил меня. Давай решим все в поединке.

— Ты не в себе. Я не буду с тобой драться, — он пытается открыть дверь, но я отшвыриваю его в сторону.

— Будешь. По закону сбежать с поединка может только трус. Неужели хочешь такой славы.

Он тяжело вздыхает и объясняет мне, как будто я умственно отсталый.

— Я не спал с твоей женой.

— Но хотел бы.

Я хочу, чтобы он солгал, но он, смотря прямо в мои глаза, говорит:

— Мне нравится, Ясмина. Я был бы счастлив, если бы она была моей женой, но…

Все, что он хотел сказать дальше, уже не важно, я вжимаю его в стену.

— Поединок. Только поединок может решить, кто из нас прав. И отказаться, не запятнав свою честь, ты не можешь.