Ясмина
После отъезда Эрнана в сердце закралась тревога. Пугающая подробность его инструкций наводила на мысль, что ситуация серьезная. Однако столица жила в прежнем ритме. Не отказывала себе в веселых представлениях и ярмарках. Люди жили своей привычной жизнью, работали, веселились, как будто слухи о том, что происходит на границе — всего лишь страшилки.
Беженцев не было. Может, кто-то и приезжал, но тихо. По крайней мере, толпы испуганных переселенцев город не наводняли.
Зато на улицах стали часто попадаться солдаты. Людям объясняли, что они призваны в столицу для обеспечения безопасности на празднование годовщины коронации императора.
И горожане поверили, предвкушая грандиозные гуляния.
Ясность внес случайно услышанный в лавке разговор.
Я не собиралась подсушивать, просто оказалась в нужном месте в нужное время.
Я стояла за стеллажом, выбирая гусятницу. Леди Эйвери собралась запекать жирного гуся, которого привезла Вира из деревни. Соответствующей посуды у нас не было, потому я вызвалась сходить в лавку. Лишний повод размять ноги.
У полки с гусятницами я зависла, пытаясь определить, в какую наша гигантская птица точно поместится.
Обрывок фразы вырвал меня из моих мыслей и заставил прислушаться.
— Думаешь, полевые кухни их успокоят? Они настолько злы, что прорвут оцепление. Просто пойдут на нас с рогатинами. Как думаешь, этот котел подойдет или надо искать еще больше?
Второй голос прозвучал недовольно:
— Они же считают, что столица жирует, что здесь едят только рябчиков с ананасами и с ними непременно должны поделиться только потому, что они потеряли всё. Наша солдатская баланда их уже не устраивает.
— Скоро их станет больше. Ривенбрук пал, Эйстен пал, такими темпами не более чем через месяц всё обратится в пустыню.
— Тихо ты. Кто услышит, начнется паника.
— Смотри, там тоже какая-то посуда.
Раздался звук приближающихся шагов. Я стала свидетелем того, что мне не положено было знать. Поэтому разумно было поскорее удалиться. Я метнулась к выходу, сбив с полки глиняный горшок. Он ударился о пол с глухим стуком и треснул.
— Там кто-то есть, — рявкнул один из них, но я уже выскочила вон.
Благо на улице было много людей, и я легко затерялась в толпе. Солдаты постояли немного, озираясь по сторонам, и вернулись в лавку.
Сейчас, находясь в храме Богини, вспоминаю эту сцену, и оторопь берет. Хорошо, что солдаты меня не видели. Ясно, что они меня не отпустили бы, погрозив пальчиком. А убежать от них я бы не смогла.
Получается, жителям столицы ничего не рассказывают, опасаясь, что огромный город обратится в хаос. И когда здесь окажутся вирены, люди уже не успеют спастись.
— О, Всеблагая, защити детей своих, помоги справиться с напастью, отправь виренов в бездну, — сложив руки, молю богиню о заступничестве. Сквозь пелену слёз кажется, что статуя смотрит прямо на меня, что высеченное из мрамора лицо приобретает мягкие человеческие черты.
Домой иду не сразу. Сворачиваю к монастырю. Вот уже знакомые кованые глухие ворота. У них все так же стоит древний привратник Феонт.
Поздоровавшись, прошу пропустить к мудрейшей Айседоре, но он качает головой, мол, она велела никого к ней не пускать.
— Но это очень важно, прошу вас, доложите ей, что пришла та, от которой в день Всеблагой отвернулась Богиня.
— Не положено, значит, не положено, — Феонт стоит на своем.
Тогда я пытаюсь опуститься на колени, но сухая морщинистая рука останавливает меня.
— Госпожа, что вы делаете-то? — неловко бормочет он.
— Я не уйду отсюда. Мне очень нужно с ней поговорить.
— Ладно, — нехотя сдается он.
Мудрейшая сама выходит к воротам.
— Ясмина? — удивляется она.
— Мудрейшая, я должна кое-что рассказать вам, но не здесь.
— Пойдем в сад, — она берет меня за руку и тянет за собой.
И лишь оказавшись в саду, вдали от строений, от чужих глаз и ушей, решаюсь заговорить.
— Вирены уже близко к столице. Я сегодня слышала разговор двух солдат. И Эрнан предупреждал, что такое может случиться.
По лицу Айседоры пробегает тень.
— Спасибо, что предупредила, дитя мое. Теперь мы будем молиться еще усерднее.
— Молиться? И всё? — разочарованно спрашиваю я.
— Солдаты сражаются с виренами оружием. Мы молимся. Каждый по-своему помогает справиться с этой напастью. Каждый занимается своим делом.
— Я имела в виду другое. Можно спасти послушниц. Многие из них еще совсем дети.
— Если будет на то воля Богини, то мы выстоим, — произносит она. — У тебя всё, Ясмина? У меня еще много работы. В саду уродило много яблок. Нужно их засушить на зиму.
В груди поднимается волна негодования и непонимания. Какие заготовки, если скоро все превратится в руины?
Попрощавшись с мудрейшей, иду к воротам. Но пройдя несколько шагов, поворачиваюсь и кричу вслед Айседоре.
— Воды! Вирены боятся большой воды!
Домой возвращаюсь затемно. В окне горит свет. И я вижу несколько мужских фигур, перемещающихся по комнате. Эйвери разозлена, но не похоже, что кто-то из них угрожает ей.
Осторожно, стараясь не скрипеть, открываю дверь и останавливаюсь в коридоре, прислушиваюсь.
— Я вам еще раз говорю. Я с вами никуда не поеду, — раздраженно говорит Эйвери.
— Ваше имя в списке близких людей лорда Морригана, и мы обязаны доставить вас в убежище. Собирайте необходимое. Опасность реальна и серьезна, — голос отвечающего ей мужчины звучит так, будто уже устал ей что-то доказывать.
— Значит, я возьму с собой горничную.
— Не положено. Ее имени нет в списке.
— Но она беременна. Как я могу ее бросить?
— Леди Эйвери, знаете, сколько беременных женщин в городе окажутся без помощи?
— Мне нет никакого дела до них. Меня интересует одна конкретная. Кто еще в списке?
— Вы, Лилия Рейн и Ясмина Морриган.
— Но Ясмины нет, так я понимаю? И она не объявится. Так почему моя горничная не может занять ее место?
— Потому что не положено! — талдычит голос.
— Значит, возьмите ее вместо меня! Я вам прямо сейчас напишу отказ от места в убежище в ее пользу.
— Не положено.
— О, Богиня! Вы своей головой думать умеете или у вас только один заученный ответ. А если я вам щедро заплачу, возьмете ее вместо меня?
— Не положено.
— Тогда уходите. Вы затоптали мне весь пол, — устало вздыхает Эйвери.
Дожидаюсь, пока мимо меня пройдут гости леди Эйвери. Все они плечистые, рослые, один даже задевает меня, потому что в узком коридоре нам трудно разминуться.
— Почему ты так поздно? — ворчит леди Эйвери, стоит мне появиться в гостиной.
— Ходила в храм, а потом в монастырь. Кто эти люди?
— Не бери в голову, — она беззаботно машет рукой. — Перепись населения.
— Эрнан предупреждал, что так и будет.
— Ты слышала, о чем мы сейчас говорили?
Киваю.
— Прости, у меня не получилось позаботиться о тебе, — она закусывает губу и прикрывает глаза ладонью.
Подхожу к ней и крепко обнимаю ее. Она не любит никаких проявлений ласки, но сегодня она обнимает меня в ответ.
— Прости меня, девочка. Прости, что не уберегла, — шепчет надтреснутым голосом.
— Леди Эйвери, все будет хорошо. Эрнан сказал, что нам можно укрыться на Острове Ветров, — ободряюще улыбаюсь ей.
Эйвери смотрит на меня недоверчиво.
— То есть мой сын считает, что лучше, чем укрепленное убежище, нас защитят стены старого замка?
— Нет, — качаю головой, — он знает о виренах то, чего не знают другие. Они не могут пересечь большие водные пространства. Почему бы об этом просто не сказать людям, чтобы дать шанс им спастись.
— Ты просто не знаешь людей. Начнется паника. Люди станут набиваться на корабли, отдавая последнее за возможность оказаться на борту. И куда эти перегруженные суда пойдут? Ко дну? И сколько люди смогут прожить без достаточных запасов воды и еды? А если вирены сюда не доберутся? Если армия сможет их оттеснить? Тогда жертвы будут напрасны.
— Может, нам тоже стоит остаться и не паниковать? Верить в императорские силы? — в душе зреет протест.
Я смотрю в окно на окна соседних домов, в которых теплится свет, и думаю о том, что станет с этими людьми, которые сейчас беззаботно ужинают с семьей, готовятся ко сну, целуют на ночь своих детей, строят планы. Наступит ли для них завтрашний день? Они ничего не знают о грозящей им опасности. А мы знаем. И сбежим как две крысы задолго до того, как опасность замаячит на горизонте.
— Ты обязана думать в первую очередь о своих детях, — жестко говорит Эйвери. — Я бы ничего не сказала тебе, если бы ты не была беременна. Осталась бы в городе и разделила участь остальных. Но ты носишь моих внуков, и я не позволю тебе раскисать. Соберись! Или мне придется отходить тебя по щекам!
— Я была сегодня у Мудрейшей. Я рассказала ей и про виренов, и про то, что они боятся воды. И знаете, что она сказала? Она сказала, что я отрываю ее от важного дела. Они готовят яблочное варенье на зиму. На зиму… которая может и не наступить.
— И правильно делают! Что бы ни случилось, нужно продолжать жить. А наша жизнь и заключается в повседневных хлопотах, суетных делах, которые кажутся незначительными. Поэтому прекращай дурить. Лучше собери необходимые вещи и отправимся в дорогу, раз уж даже мой сын решил тебя спасти.
— Он делает это ради вас. Я для него никто. Просто приложение к вам. Игрушка. Развлечение.
— Не смей так говорить! — рявкает она на меня. — Иди собираться!
И ведь понимаю в глубине души, что Эйвери права. В первую очередь я должна думать о своих детях, потому что, кроме меня, о них никто не подумает. Но все равно чувствую себя гаденько.
В большой кожаный саквояж складываю пару платьев — одно легкое, другое теплое. Все остальное место занимает приданое для новорожденных: пеленки и одеяльца, несколько отрезов ткани для костюмчиков и платьиц.
Когда я выхожу в гостиную, то вижу Эйвери, перетряхивающую шкатулки с драгоценностями. Ее чемодан еще меньше, чем мой.
— Все не унесешь, — она скользит взглядом по мебели и стенам. — А деньги и побрякушки пригодятся.
Опустошив все шкатулки, Эйвери пододвигает к себе корзинку с рукоделием. Достает раскроенную ткань и начинает что-то шить.
— Что вы делаете? — не удерживаюсь от вопроса.
— Потайной пояс. Деньги и ценности лучше всегда держать ближе к телу. Вряд ли кто-то захочет меня ощупывать в поисках того, чем можно поживиться.
На спинке дивана лежит неброское платье простой горожанки. Ясно: она не хочет привлекать к себе излишнее внимание.
— Уезжаем сегодня же, — говорит она, а рука ее делает ловкие стежки.
— А как же Вира?
— Я сходила к ней, пока ты копалась в своей комнате, и сказала, что в ее услугах мы больше не нуждаемся. Дала ей хорошие отступные. Так что она не в обиде.
До порта добираемся без происшествий. Казалось бы, ночь — время отдыха, но порт живет своей жизнью. По освещенной факелами пристани снуют работники с грузами на натруженных спинах. Вальяжно прохаживаются моряки с сигарами, небрежно зажатыми в зубах. Громко хохочут девушки в платьях с глубоким декольте, зазывая морских волков весело провести время в приятной компании.
Пахнет соленым морем и потом, крепкой выпивкой и пороком.
Найти корабль, идущий до Сулейма, оказывается не так-то просто. Каким-то немыслимым образом Эйвери удалось уговорить одного капитана взять нас на борт и сделать небольшой крюк. Полагаю, эта сделка существенно облегчила ее кошель.
Мы плывем три дня. Все это время я лежу в каюте в обнимку с ведром. Меня полощет так, что я уже едва держусь на ногах. Постоянная качка сводит меня с ума.
Эйвери заставляет меня понемногу есть и пить. Но ее забота тщетна. Съеденное и выпитое тут же оказывается в ведре.
К Сулейму мы подплываем утром. Город еще тонет в белесом тумане, из которого вырисовываются неясные очертания пристани.
— Странно, — говорит один из матросов, пристально вглядываясь в берег. — Здесь никогда не бывало туманов. И холодом веет.
— А это точно Сулейм? — спрашиваю я, покачиваясь на ветру.
— Обижаете, — говорит таким тоном, будто мой вопрос оскорбил его лично.
Мы с Эйвери занимаем место в шлюпке. Вместе с нами садятся два крепких парня.
Помощник отдает приказ спустить шлюпку на воду, и в тот момент, когда дно деревянное дно плюхается о водную гладь, сердце в груди замирает.
Чем ближе мы приближаемся к берегу, тем сильнее чувство тревоги. По лицу Эйвери трудно догадаться, о чем она думает. Но гребцы, судя по тому, как они переглядываются, чувствуют то же, что и я.
— Что-то не так? — спрашиваю, вглядываясь в их лица.
— Тихо очень, — неохотно отзывается гребец. — Обычно в это время здесь суета. А сейчас кажется, будто все вымерли.
Шлюпка пристает к отлогому, укутанному в туман берегу, и один из моряков задает неожиданный вопрос:
— Дамы, а вы точно хотите здесь остаться? Может, передумаете, пока не поздно?