Вдоль позвоночника пробегает холодок. Неужели опять предательство? Сначала та, которую считала своей подругой, теперь та, которую боготворила и уважала.
От мудрейшей Айседоры я такого не ожидала.
Мать Эрнана внимательно смотрит на меня и постукивает по нижней ступеньке тростью. Этот звук раздражает. Хочется заткнуть уши.
— Почему ты в таком непристойном виде? — спрашивает она.
— Продиралась сквозь кусты, пока убегала из дома вашего сына.
— Разве ты не знаешь, что убежать от дракона не-воз-мож-но? Он отыщет тебя, где бы ты ни скрывалась.
Глаза Эйвери холодны, как две глыбы серого льда.
— Я все равно не буду ему женой. Даже если посадит меня на цепь, — зло выплевываю.
— Чем же тебе так неугоден мой сын?
— Вы знали, что я жила под одной крышей с его любовницей Лилией? Да, конечно, знали! О чем я спрашиваю?
Эйвери хмыкает:
— Радуйся, что у него одна постоянная любовница. А не по одной на каждый день недели. Так хотя бы не подхватишь срамную хворь.
— Я хотела настоящую семью. Я была готова полюбить Эрнана, но после того как он обошелся со мной, в моем сердце ничего к нему не осталось, кроме презрения. Если вернете меня к нему, в живых из нас останется только один.
По лицу Эйвери пробегает серая тень, а мать-настоятельница ахает.
— Этого я и боюсь, — глухо произносит свекровь. — Я желаю своему мальчику добра. Для него будет лучше, если ты исчезнешь из его жизни, поэтому я помогу тебе. За углом стоит экипаж, — она переглядывается с настоятельницей. — Мы проведем ритуал, и твоя печать исчезнет. Истинная связь разорвется. Эрнан не найдет тебя.
— Вчера мне тоже обещали экипаж, а вместо него меня поджидали убийцы.
— Лилия? — потрясенно спрашивает Эйвери. — Она пыталась тебя убить?
— И не один раз.
— Бедная девочка, — вздыхает Айседора.
— Я, может, не очень приятный человек, но вероломством не отличаюсь. Если я захочу кого-то убить, то сделаю это своими руками.
По голосу Эйвери было понятно — не шутит. Быстрей бы провести ритуал и забыть о ней и о ее сыне, как о страшном сне.
— Нам нужно торопиться, — Айседора настороженно смотрит по сторонам. — Скоро служба — и в храм повалит народ. Если нас увидят здесь, будет очень плохо, — она подталкивает меня в спину. — Пойдем, скорее.
За углом и правда стоит черная карета без опознавательных знаков. Айседора весьма резво для ее почтенного возраста забирается внутрь и подает мне руку. Эйвери сзади нетерпеливо постукивает тростью.
Мне казалось, что мы должны поехать в монастырь, однако карета везет нас какими-то странными закоулками и останавливается у забора, увитого плющом.
Эйвери отдает вознице туго набитый кошелек. Понятно, что его услуги не могут стоить так дорого. Она платит за молчание.
Айседора в это время ходит вдоль забора и что-то высматривает. Наконец она сама себе кивает и раздвигает руками густые заросли плюща. Кто бы мог подумать, что в заборе окажется довольно большая дыра. Воровато оглядываясь, она пролезает через нее и машет нам рукой, поторапливая.
Я лезу следом. Нога болит, и я мешкаю. Настоятельница ворчит что-то под нос, неразличимое, но явно в мой адрес, и буквально втаскивает меня в дыру, крепко вцепившись костлявыми пальцами в плечи.
Эйвери тщательно расправляет за собой плющ, пока не убеждается, что с обратной стороны дыра надежно скрыта.
Вдалеке я вижу постройки монастыря. Получается, мы все же проникли на его территорию. Только не с парадного входа, а со стороны его угодий.
— Нам нужно к озеру Забвения, — скрипит Айседора. — Спешить не будем. Обряд проводится после захода солнца.
— Зачем нам леди Эйвери? — подобравшись поближе к настоятельнице, шепчу ей в ухо.
— Принесем ее в жертву! — громко восклицает старуха и смеется как полоумная.
Никогда бы не подумала, что она может быть такой странной.
Эйвери награждает ее ледяным взглядом. За пшеничным полем виднеется зеркальная гладь озера Забвения. Тугие все еще зеленые колосья стегают по пыльному платью. Стараюсь идти след вслед за мудрейшей, чтобы примять как можно меньше пшеницы.
К озеру добираемся до заката. Солнце уже не жарит, но и садиться еще не собирается.
— Поспи в теньке, — негромко говорит мудрейшая, указывая на ближайшие кусты. — У тебя выдался сложный день.
Я успела выспаться в храме, но чтобы не спорить с Айседорой, ложусь на траву и прикрываю глаза. Вскоре я и правда засыпаю, убаюканная тихим разговором настоятельницы и Эйвери.
Мудрейшая будит меня, когда на небе зажигаются первые звезды.
— Пора! — говорит она.
Эйвери уже стоит у самой кромки воды. Ее пальцы крепко стискивают рукоять ритуального ножа.
— Для ритуала нужна кровь, текущая в жилах Эрнана, — поясняет Айседора. — Но ты ведь перед побегом не догадалась добыть немного его крови.
В ее голосе легкий укор.
Интересно, как я должна была это сделать? Подойти и попросить его отлить немного крови в бутылку?
Нервно хихикаю.
— Соберись, Ясмина. От твоего настроя зависит, как пройдет ритуал, — строго делает замечание мудрейшая. — Если бы не твой промах, мне бы не пришлось привлекать к ритуалу Эйвери. Мы бы справились сами.
Эйвери кладет нож на камни и вынимает из ушей серьги, затем стаскивает с длинных аристократических пальцев массивные перстни. Складывает украшения аккуратной горкой на большой валун и распускает волосы. Они почти полностью седые. Из-за них она выглядит намного старше своих лет. Затем она стягивает черное платье и остается в короткой нижней рубашке. Я хочу отвести глаза и не могу: все ее тело покрыто шрамами разной длины и формы. Правая нога неестественно искривлена, а лодыжку пересекает длинный выступающий рубец.
— Чего вытаращилась? — грубо рявкает на меня, сверля блеклыми глазами.
— Откуда это у вас? — в ужасе шепчу.
— Не твое дело, — осекает меня и поднимает нож. — Раздевайся.
В замешательстве перевожу взгляд на мудрейшую. Она едва заметно кивает, и я стаскиваю пыльное платье.
— Нам нужно зайти в воду, — поясняет Айседора. — Как только мы дадим тебе знак, ты должна будешь уйти под воду с головой. Что бы ни происходило, бояться ты не должна.
Вода озера Забвения ледяная. У меня сводит челюсти от холода, но Айседора и Эйвери никак не показывают того, что им холодно.
Мы заходим в воду по пояс, и они начинают негромко петь на древнем драконьем. Они славят Богиню и призывают ее спуститься с небес, чтобы разрушить нерушимое.
В какой-то момент Эйвери полощет ножом по ладони и тут же зажимает кулак. В воду стекает струйка ее крови.
Мудрейшая делает движение пальцами вверх-вниз, и я понимаю, что должна нырнуть. Холод пронизывает до костей. Вода забивается в нос. Я собираюсь вынырнуть, но чьи-то сильные руки давят на меня, не давая подняться на поверхность. Борюсь за возможность сделать хотя бы один глоток воздуха, отталкиваюсь от дна, но Айседора и Эйвери топят меня в четыре руки.
На краю сознания бьется мысль: неужели все закончится вот так? Такая глупая смерть! Меня заманили, чтобы тихонько убить без свидетелей. Обманули, воспользовались моей доверчивостью. Здесь мое тело не найдут. К священному озеру послушницам запрещено ходить. А до следующего дня Богини озерные жители уничтожат все, что от меня останется.
От недостатка кислорода легкие горят огнем. Сил сопротивляться больше нет. Тело обмякает. Я ухожу на дно. Уже не чувствую прикосновений рук моих убийц. Может, это и к лучшему. Здесь не было ни одного человека, который бы любил меня. Тетке я была как ярмо на шею. Статья расходов, лишний рот. Муж был готов отослать подальше, лишь бы как можно реже видеть.
Надеюсь, что там, за гранью я встречусь с отцом и матерью. Почему-то мне кажется, что они бы любили меня по-настоящему, если бы были живы.
Смотрю сквозь толщу воды и вижу расплывчатую желтую луну. Она приближается, становится больше, расплескивая лимонно-желтое сияние по темному озеру. Становится спокойно и уютно. И я уже не ухожу на дно, я стою в пространстве, сотканном из золотого света, а ко мне приближается женская фигура. От нее веет всеобъемлющей любовью и умиротворением. Женщина прекрасна — статная, высокая в сияющих, будто снег на солнце, одеждах. Легкий, теплый ветерок развевает ее длинные, похожие на расплавленное серебро волосы. Она улыбается мне — и улыбка ее такая добрая и искренняя.
— Мама, мама, — шепчу я. — Ты пришла за мной, — по щекам текут слезы радости.
Женщина проводит пальцами по щеке, стирая соленую влагу, так нежно, так ласково.
— Я пришла помочь тебе, дитя… — ее голос кажется почему-то таким родным. Я слышала его звучание много раз в своем сердце. Богиня.
Собираюсь упасть на колени и склонить голову, но она останавливает меня.
— Я не справилась, я все испортила, — шепчу еле слышно. Я готова принять от нее любое наказание.
— Отношения всегда строят двое. Это как парный танец. Если один пытается танцевать танго, а другой — вальс, то ничего хорошего из этого не выйдет. Иногда лучше и вовсе остановиться, чем продолжать вымучивать па.
— Вы сможете разорвать связь? — с надеждой смотрю на нее, но она печально качает головой.
— Вас связывает нечто большее, чем истинная связь. Это уже в тебе. Я смогу лишь стереть метку, и дракон Эрнана тебя не найдет, даже если будет в паре шагов от тебя.
— Благодарю, Вселюбящая. Наверное, это слишком с моей стороны, но я бы хотела спросить о маме.
Лик Богини так же светел, но на мгновение в нем что-то меняется.
— Мама любила тебя, если ты об этом. И никогда не оставила бы тебя, если бы не обстоятельства.
— Моя мама жива? Я смогу ее увидеть?
Всезнающая улыбается, проводит ладонью по моим волосам, а затем с силой толкает меня в грудь.
Захлебываясь и отплевываясь, я выныриваю на поверхность. С волос потоками стекает вода. Эйвери и Айседора ошеломленно смотрят на меня. Будто я и правда вернулась с того света. Первой отмирает Эйвери:
— Твое лицо, — запинаясь, произносит она.
— И волосы, — добавляет настоятельница.
— И… — они с ужасом смотрят куда-то вниз.
Я опускаю взгляд и замираю. Этого просто не может быть. Тонкая ткань сорочки обтягивает вздувшийся пузырем живот.
— Что это? — трогаю его неверяще.
— У тебя надо спросить, — хмыкает Эйвери.
— Почему ты скрыла от нас беременность? — напускается на меня настоятельница. — Я же уточняла у тебя в храме. Из-за этого весь обряд мог пойти наперекосяк!
— Но я… я сама не знала…
— Балда! Какая безответственность! — распекает меня Айседора.
— А вы… вы вообще меня топили, — скрежещу зубами, стучащими из-за дрожи друг о друга
— Пойдем-ка скорее на берег, — Эйвери приобнимает меня за спину, поддерживая, и подталкивает к берегу. — В твоем положении мерзнуть нельзя.
— Богиня является только к тем, кто ни жив ни мертв, кто ходит по грани, — терпеливо поясняет настоятельница. — Пошла бы ты в воду, если б знала, через что тебе предстоит пройти?
Я не стала отвечать.
Эйвери стягивает с меня мокрую сорочку. Мне настолько плохо, что я не стесняюсь своей наготы.
— Интересно, какой у тебя срок? — бормочет она, рассматривая мой живот.
Чем вытираться, женщины заранее не подумали, потому в ход идет пелерина Эйвери. Настоятельница отыскала мое платье и подала мне. Пальцы трясутся, и у меня с трудом получается одеться. Из-за живота я еле влезаю в него. На спине платье не сходится. Мокрые волосы неприятно касаются голой кожи спины.
Переодевшись, женщины решают, что нужно дать мне возможность обсохнуть, а потом думать, что делать дальше. Настоятельница отправляется к ближайшим зарослям, чтобы набрать веток для костра, а Эйвери остается со мной.
— Эрнан не узнает тебя, — говорит она, не сводя взгляда с моего лица. — Я бы сама не узнала. Ты совершенно другой человек.
— Как я выгляжу? — отвечаю только для того, чтобы поддержать видимость беседы. Мне совершенно плевать, что стало с моим лицом. Это такая маленькая плата за то, чтобы дракон не нашел меня никогда.
— Сносно, — сухо бросает она и, порывшись в бархатном омоньере, достает круглое зеркальце. — Взгляни.
Машинально протягиваю руку, но смотреть не спешу. Все равно в неверном лунном свете я ничего не увижу.
Пыхтя, из-за кустов выходит мудрейшая. К груди крепко, как ребенка, прижимает хворост. Подойдя к нам, выкладывает ветки шалашиком и обращается к Эйвери:
— Еще не всю магию растеряла, старушка?
— Вообще-то мудрейшая мне в матери годится, если не в бабушки, — фраза Эйвери явно предназначена настоятельнице, но она использует меня, чтобы не говорить гадости Айседоре напрямую, — Хотя, если судить по тому, как она выглядит, она должна была застать первых драконов.
— А я возлагала на нее надежды, — мудрейшая выбирает ту же тактику. — Думала, что Эйвери станет новой верховной жрицей. Но ее венок ушел ко дну. Не думала, что через тридцать лет история повторится.
— Надеюсь, что финал будет другим, — холодно отрезает леди Морриган и щелкает пальцами, зажигая огонь.
Как только пламя разгорается, мне становится теплее. Зубы уже не отбивают чечетку. Я вспоминаю о зеркальце, которое все еще сжимаю в кулаке.
Смотря в зеркальную гладь, ожидаю увидеть все что угодно, только не это. Я теперь совсем на себя не похожа. Нет прежней детской мягкости черт, простоты и наивности. Исчез слегка вздернутый носик. На его месте ровный, правильной формы тонкий нос, на котором нет ни единой веснушки. Золотистые волосы стали белыми, такими же, как у Богини. И в целом мое лицо напоминает совершенное лицо Всеблагой.
— Неплохо получилось, — констатирует настоятельница, будто в изменении моей внешности есть ее непосредственная заслуга.
— Не умерла — уже хорошо, — соглашается с ней Эйвери.
Умерла? О возможности таких последствий меня никто не предупреждал.
— Что делать будешь? — спрашивает у меня настоятельница.
Пожимаю плечами.
— Уеду подальше от столицы. Устроюсь в трактир или наймусь прислугой.
— Кому ты там нужна? Еще и глубоко беременная, — смотрит на меня как на полоумную Эйвери. — Как хорошо, что Богиня избавила моего сына от такой бестолковой жены! Ты будешь жить у меня. Думаешь, я тебя куда-нибудь отпущу, зная, что ты вынашиваешь моего внука?