Измена. Верну тебя, жена

Глава 10

Холод пронзает меня с головы до ног, острый, ледяной, как будто кто-то вылил на меня ведро воды. Я задыхаюсь, горло сжимает, и я шепчу, едва слыша себя:

— Что?

Артем резко садится, простыня соскальзывает с его груди, и он проводит руками по лицу.

— Я запутался, Ань. Прости, — рычит он, злясь сам на себя. Вскакивает, шагает к окну, кулак бьёт по подоконнику — глухо, зло.

Поднимаюсь неспешно, касаюсь ночника и комната освещается желтым светом. Чувствую, как земля уходит из-под ног, как всё, что было незыблемым рушится. Слёзы подступают к горлу, горячие, солёные, душат меня, голос рвётся:

— Ты… ты клялся, что никогда не обидишь меня, — делаю пару шагов к нему.

Он оборачивается, глаза горят — не любовью, а чем-то тёмным, потерянным. Он шагает ко мне, хватает за плечи, впивается пальцами, и я чувствую его жар, его дрожь.

— Я знаю! — голос его срывается, хриплый, надрывный, и в нём столько злости — не на меня, на себя, на эту тень, что стоит между нами. — Но она — как яд, везде, в моих снах, между нами!

Артем отталкивает меня, не сильно, но я падаю на кровать.

— Потерпи, — рычит он, сжимая кулаки. — Всё пройдёт. Я уверен.

Его слова — как удар в грудь. Потерпи? Он говорит это, будто сам пытается в это поверить, но я вижу — его глаза пустые, слова — как ветер, что разносит пепел. Я знаю правду. Это не пройдёт. Ещё вчера я держала его в руках, чувствовала его тепло, верила, что мы одно целое. А сегодня он смотрит сквозь меня.

— Нет, — мой голос ломается, я встаю с кровати, спина прямая, но внутри всё дрожит. — Ты ведь знал, что я не прощу предательства.

Я смотрю на него холодно. Артем открывает рот, хочет что-то сказать, но я перебиваю:

— Убирайся! — кричу я, и голос рвётся, громкий, чужой, как будто это не я, а кто-то другой кричит изнутри.

Я никогда не кричала на него так, никогда не чувствовала эту ярость, что бьёт изнутри, как молния, жжёт меня, выжигает всё, что было между нами.

Он резко поднимает на меня глаза, и в них — боль, растерянность, что-то чего не было раньше, но я не дрогну. Его зрачки сужаются, и я вижу, как он сжимает челюсть, как губы превращаются в тонкую линию, как что-то внутри него ломается — тихо, беззвучно.

— Аня… — хрипит он, его рука тянется ко мне, но я отступаю.

— Убирайся! — повторяю я, крик режет горло, слёзы текут по щекам, горячие, бесконечные, но я держусь, стою прямо, как будто это всё, что у меня осталось.

Он замирает, смотрит на меня — секунду, две, — и я вижу, как его плечи опускаются, как будто из него вынули стержень. Он не бросает последнего слова, не оправдывается — просто встаёт, тяжело выдыхает, грудь вздрагивает, хватает подушку с кровати. Его тяжелые шаги удаляются к двери, и я слышу, как он выходит в гостиную, как падает на диван с глухим звуком, как ругается сквозь зубы — низко, глухо, как раненый зверь, что прячет боль.

А я остаюсь одна. В пустой, огромной кровати, которая до этого была нашей…

Теперь она холодная, и я сворачиваюсь в комок, обнимаю колени. Слёзы текут, горячие, бесконечные, но я не рыдаю — молчу, потому что кричать нет сил. Засыпаю только под утро, но это не сон — я просто лежу, слушаю, как сердце колотится, неровно, глухо, как в груди медленно разрастается пустота — чёрная, бездонная, как яма, в которую я падаю. Я никогда не чувствовала себя такой одинокой, как этой ночью…