Измена. Верну тебя, жена

Глава 19 АРТЕМ

Прошлой ночью...

Темно. Тишина звенит в ушах.

Я сижу на диване в пустом лофте, в котором когда-то мечтал работать по вечерам или сбегать от всего на пару часов.

Бутылка виски стоит на столе — наполовину пустая. Я пялюсь на телефон — экран светится, режет глаза. Катя: «Где ты, Тём? Я могу приехать. Поговорим, как раньше». Её слова тянут меня вниз, в эту пропасть, где я уже был, где я тонул с ней.

Хочу выкинуть её из башки, удалить номер, но пальцы замирают, как будто кто-то держит их, не даёт нажать. Мне нужен повод, хоть намёк, хоть что-то от Ани, чтобы сорваться домой, упасть ей в ноги, забыть это всё, как страшный сон, что я сам себе устроил. Самому мне не справиться. Ощущаю себя слабаком.

Наливаю ещё бокал. Глоток обжигает горло, но не глушит эту тоску, что выгрызает во мне всё человеческое.

Беру телефон, пальцы скользят, промахиваются, пишу Ане, и сердце колотится, как будто я стою перед судьёй, что вынесет приговор.

Жду. Секунды тянутся, как часы, экран мигает, и её ответ прилетает, как удар в солнечное сплетение. Холодный, резкий.

Отвечаю, что она мне очень нужна. Это правда, чёрт возьми, я без неё задыхаюсь. Но она не понимает меня. Закопалась в свою обиду. Рычу тихо в пустоту, потому что жена не слышит меня. Не хочет слышать. Она — как глухая стена. Непробиваемая. Холодная.

Аня: «Не пиши мне».

Это уничтожает меня. Её «не пиши» — как пуля в лоб, и я чувствую, как всё рушится. Надежда, что она поймёт, простит, вытащит меня из этого болота, как вытаскивала раньше.

Она не хочет меня видеть, не хочет даже говорить, и это рвёт меня на куски, как будто я — пустое место. Проходящий эпизод.

А любила ли она меня?..

Невозможно же из-за одной ошибки вдруг так охладеть и отвернуться от человека, с которым ты прожила столько лет, просыпалась в одной постели, родила сына, говорила, что до последнего вздоха со мной…

Боль в груди — горячая, острая, полосует, как осколок стекла, и я не знаю, что с ней делать. Что ж так хреново-то?

Хватаю бутылку, пью прямо из горла. Горький виски льётся по подбородку, но он не спасает, только топит глубже.

И я срываюсь — пишу Кате: «Приезжай». Отправляю ей адрес, швыряю телефон на стол — он падает, скользит, чуть не летит на пол.

Я откидываюсь на диван, закрываю глаза. Башка кружится и я ненавижу себя — за слабость, за малодушие, за то, что не могу остановиться.

Почти засыпаю. Голова клонится, телевизор гудит вполголоса, когда кто-то стучит. Глухо, будто с задержкой, как во сне.

Резко распахиваю глаза. Тело ватное, но встаю. Иду, спотыкаясь о собственные мысли, дверь качается перед глазами, как корабль в шторм.

Открываю — и вот она. Катя. Стоит на пороге: куртка распахнута, под ней платье — не одежда, а провокация.

Волосы в беспорядке, губы как будто только что кого-то целовали. Или их кусали. Глаза блестят — не от слёз, нет, от чего-то дикого. От привычки быть желанной. И этот запах дорогой, пудровый, с горечью.

— Ты… — срывается с губ, и голос звучит чужим, осипшим. Палец тычется в никуда. — Какого хрена ты вообще всплыла?! На черта появилась в моей жизни снова? Хочешь опять нагадить и свалить? Ты же как наваждение… Как я тебя ненавижу.

Она улыбается. Криво. Надменно. Будто я шут, что развлекает её.

— Тём, ты пьян, — говорит она маняще низким голосом, но я не хочу её слушать. Не хочу её игры. — Не заводись.

— Не заводись? — кричу я, шагаю к ней, спотыкаюсь о порог, хватаюсь за косяк, чтобы не рухнуть. — Ты влезла в мою башку, в мою жизнь. Опять! Из-за тебя Аня меня выгнала, из-за тебя я… я… — слова тонут в хрипе. Горло жжёт от крепкого виски.

Я бью кулаком по стене — больно, костяшки трещат, но мне плевать.

— Ты всё разрушила, Катя. Опять. Как тогда, когда бросила меня ради этого мудака Вити! У него даже имя старческое.

И она вдруг становится другой. Не стерва. Не актриса. Просто женщина, которая сломалась где-то внутри. Губы дрожат. Голос хрипит:

— Я была дура. Была несчастна всё это время, слышишь? Сто раз пожалела, что променяла тебя, нашу любовь, на его чёртовы деньги! Я думала, это спасёт меня. Но это была клетка, а не жизнь!

Она приближается. Слёзы в глазах — не наигранные. Настоящие. Наконец-то. Спустя годы. Только уже поздно…

— Мне было плохо без тебя, Тём, — шепчет она. — Каждую ночь я лежала и представляла тебя. Это ты меня ласкал, это твой голос шептал слова любви на ухо. Я выла от тоски, кусала подушку, чтобы никто не слышал, потому что без тебя меня нет, понимаешь? Просто красивая оболочка. Кукла. Без души. И я так больше не могу… Я люблю тебя. Всегда любила. И хочу быть с тобой. Начать всё сначала. Как будто этих лет не было…

Я хочу кричать. Хочу убежать обратно в ту жизнь, где её не было. Но она уже здесь. Говорит, что любит. Что скучала.

И всё бы ничего… Только я ей не верю. Уже не верю.

Стою, пялюсь на неё. Голова кружится — от выпитого или от услышанного, и я не знаю, что чувствую. Злость? Стыд? Или что-то ещё, чему не хочу давать имя.

Катя тянет руки к куртке, взгляд не отводит ни на миг, будто хочет, чтобы я всё видел. Всё чувствовал. Куртка соскальзывает с плеч, падает на пол с глухим звуком.

Я моргаю, будто пытаюсь стряхнуть сон или галлюцинацию. Алкоголь шумит в голове. Всё плывёт.

И она стягивает платье. Медленно. Хищно. Как будто это ритуал. Или казнь.

Чёрный лиф блестит кружевом в полумраке, как паутина на солнце. Её белая кожа почти светится. Она красива. До тошноты. До боли.

Я стою, цепенею, не верю своим глазам. Это не про желание. Это не про секс. Это — её способ вернуть контроль. Последняя карта. Последний трюк. Она всегда так делала. Притягивала. Захватывала. Ломала.

— Катя, что ты… — язык еле ворочается, губы пересохли. Я шатаюсь, как тряпичная кукла, протягиваю непослушные руки не к ней — к куртке. Как будто в этом жесте есть спасение. — Одевайся. Прекрати. Я не хочу этого. Не хочу тебя. Не так…

Её плечи подрагивают, будто она вот-вот заплачет. Или рассмеётся. Или всё сразу.

— Зачем ты это делаешь? — голос мой срывается. — Думаешь, я снова стану тем идиотом, который бросит всё ради твоего тела? Думаешь, это работает? После всего дерьма, что было?

Она не слушает. Ни слова. Ни смысла. Ни границ. Платье летит в сторону, плюхается на спинку стула. А Катя резко тянется ко мне. Будто время её подгоняет. Будто она боится исчезнуть, если не сделает это прямо сейчас.

Тяжёлый, плотный запах её духов сливается с парами алкоголя, и я задыхаюсь, как будто вдыхаю парфюм прямо из бутылки, перемешанный с бензином.

Пальцы её тянутся к моему лицу, щекочут скулы, как провода под напряжением. Она становится на носки, приближается. Дыхание горячее. Почти обжигающее.

— Нет, Катя, прекрати! — рычу, толкаю её. Но руки будто ватные, как чужие, как будто я ими управляю по видеосвязи с десятисекундной задержкой.

Она срывает с меня рубашку. Пуговицы скачут по полу, звенят, как похоронный звон для остатков самообладания.

— Аня… я… — вырывается из меня.

Катя замирает. На секунду. Её лицо темнеет на миг. А потом — снова движение. Рывок. Напор. Волосы падают ей на лицо, она шепчет мне в шею. Губы касаются кожи, оставляют горячие точки, как ожоги.

— Тём, — её голос теперь с хрипотцой, будто она пела блюз в баре три ночи подряд. — Нам надо только переступить черту. Один раз. Вспомнить, как было. Помнишь, как мы кончали вместе? Как твои руки держали меня, как я стонала твоё имя… Это ведь не исчезло. Аня тебе не нужна. Она слишком… правильная. Пусть идёт к чёрту. Она не нужна тебе.

— Да отвали ты! — вырывается из меня. Рычу, почти шепчу, глотаю тошноту, что подкатывает к горлу. — Я не хочу этого, Катя! Не хочу тебя. Не хочу прошлого…

Ноги подгибаются. Голова кругом. Комната качается, будто я на плоту посреди чёртового океана, и единственное, что держит, — край дивана, за который я цепляюсь, как за обрыв.

Но Катя не отступает. Ни на шаг. Её глаза горят. В них — охота. Вся она — капкан.

И вот уже её руки у меня на поясе. Быстро и умело. Будто это не первый раз. Будто репетировала. Пряжка ремня звенит. Молния лязгает. Её пальцы торопливо скользят вниз.

— Катя! — рвано выдыхаю, хочу остановить. — Хватит. Чёрт возьми, хватит…

Она опускается передо мной на колени. смотрит с желанием, чуть раскрыв свои красные, липкие губы, как порноактриса. Только всё это не возбуждает. Не разогревает. Это мерзко. Грязно. Отвращает.

— У тебя не стоит на меня, Тём, — бормочет она зло. — Ничего. Я всё исправлю. Я знаю, как вернуть тебя. Сейчас…

И это максимально мерзко и отвратительно. Меня выворачивает изнутри. Не физически — морально. Как будто я проглотил гниль. Её руки сжимают меня, но моё тело не откликается. Ни огня. Ни страсти. Только пустота. Гулкая. Мёртвая. Уродливая.

— Нет… Аня… уйди… — бормочу. Почти шепчу. Уже не понимаю, кому.

Себе? Ей?

Катя — пиявка. Она лезет. Хватается. Оставляет на мне свои влажные поцелуи. А я... слабый. Жалкий. Просто отступаю назад, к кровати, и падаю на неё. Тяжело, как труп. Всё плывёт. Пружины скрипят.

Темнота медленно затягивает меня, как вязкое болото. Ни Ани. Ни Кати. Ни меня.

Только тишина. Гул в ушах. И грязь. Много грязи.