Мы сидим в кабинете Виктора. Тяжёлый запах дорогого виски, смешанный с застарелым табачным духом, пропитал всё вокруг, въелся в мебель, в стены, в саму атмосферу этого места.
Он давит, словно невидимый пресс, на лёгкие, на сознание. Виктор, массивный, с оплывшим лицом и тяжёлым взглядом, разваливается в своём огромном кожаном кресле, его пальцы сжимают стакан с янтарной жидкостью, но он не пьёт.
Каждый мускул на его лице напряжён, а глаза, мутные от недавней ярости и пережитого унижения, буравят меня, будто я не просто гость, а последний, отчаянный шанс вылезти из той бездны, в которую он сам себя загнал.
Я сижу напротив, на краю такого же кресла, не позволяя себе расслабиться ни на секунду. Каждый нерв натянут до предела, ожидая главного.
— Не буду ходить вокруг да около, — наконец нарушает он давящее молчание, его голос звучит устало, без прежней агрессии, в нём слышится лишь какая-то глубокая, прогорклая обречённость. – Воронцова я знаю давно. Лет десять, наверное. Встретились случайно, через общих знакомых на каком-то закрытом форуме для «серых» кардиналов бизнеса. Он тогда уже такие схемы прокручивал, что любой следак слюной бы захлебнулся от восторга, а любой бизнесмен — от зависти. Он был виртуозом в этих делах.
— Значит, это его план? – мой вопрос звучит жёстко. Мне нужна ясность, нужны ответы, и я готов вырвать их из него клещами.
— Скажем… Это совместный проект, – Виктор криво усмехается, его толстые губы растягиваются в отталкивающей, циничной гримасе. В этой усмешке нет ни капли веселья, только горькая ирония человека, который слишком долго играл по чужим правилам. – Ладно, не буду юлить. У меня проблемы, Артем. Очень большие проблемы. Ты прекрасно знаешь, что мой бизнес еле дышит, я на грани банкротства. Последние пару лет я живу в постоянном страхе, что завтра всё рухнет к чертям собачьим. А тут Воронцов… Умный, хитрый сукин сын. Мразь. Он давно промышляет подобными схемами, целенаправленно и методично. Вычисляет перспективные проекты, те, что вот-вот выстрелят, находит мелкие лазейки в законе или в чужих делах, а потом, когда дело раскручивается, подставляет, обводит вокруг пальца и забирает себе. Он предложил мне план. Сказал, что у меня есть шанс не просто выжить, а поднять свой бизнес, если я помогу ему провернуть одну "маленькую" аферу.
Виктор потирает виски, словно головная боль не дает ему покоя, словно каждое воспоминание о сделке с дьяволом отзывается тупой болью в черепе.
— Он давно положил глаз на бренд твоей жены. «Gromova Shine»… Перспективная была идея, очень перспективная. Я сам видел, как она росла. Аня, надо отдать ей должное, сделала невозможное. Из ничего поднялась. И Воронцов это видел, его жадные глаза горели. Он предложил схему. Поставить её под удар, так, чтобы она не смогла оправиться, чтобы её репутация была уничтожена, а потом… забрать всё себе. Забрать бренд, формулы, все наработки, всё, что она строила. А заодно и свои недостачи списать, понимаешь? Ведь Аня, по бумагам, эти миллионы себе присвоила. И мне бы перепало… Приличный кусок. Я должен был помочь ему, чтобы никто не заподозрил. Мелкая, казалось бы, услуга за очень большие бабки, которые спасли бы меня от полного краха. От позора.
Он смотрит на меня, и в его глазах нет ни тени раскаяния, ни намёка на вину. Только усталость, глубокая, изматывающая усталость от этой грязной игры, и цинизм человека, который давно продал свою совесть за выгоду.
— Я согласился. Ну а что мне оставалось? — Виктор тяжело выдыхает, словно сбрасывая с себя огромный груз. — Тонуть в одиночку? Я был готов цепляться за любую соломинку. Аня была прекрасной мишенью, а мне хотелось отомстить тебе, – он бросает на меня быстрый, колючий взгляд, проверяя мою реакцию. – За то, что ты меня кинул с бизнесом, за все эти годы, что я смотрел, как ты процветаешь, пока я барахтался в своём дерьме. Но я понятия не имел, – его голос вновь наполняется рычащей злобой, – что Катя, эта дважды продажная тварь, вертела задом за моей спиной, лезла к тебе. Подначивала меня, чтобы насолить твоей жене! Я-то думал, она мне помогает, что это её личная заинтересованность, что она заботится о моём благополучии. А она… Она просто использовала меня, как и всех остальных. Грязная, лживая сука.
Я сдерживаю себя, чтобы не сорваться, чтобы не накинуться на него, не разбить ему эту самодовольную рожу. Его слова, полные оправданий и мерзости, отзываются глухой болью. Но сейчас не время для эмоций.
— Чего ты хочешь, Виктор? – мой голос звучит глухо, стараясь скрыть кипящую ярость. – Денег?
Он вздыхает, закатывая глаза, словно моя наивность его утомляет.
— Артём, у меня огромные проблемы, – он почти скулит, и в этом звуке нет ни капли гордости, только отчаяние и алчность. – Мне деньги нужны позарез. Катя высосала из меня всё, что можно, эта проститутка. Бизнес дышит на ладан, кредиторы уже не просто на пороге, они ломятся в двери. Я готов всё решить. Помочь тебе, сдать Воронцова со всеми потрохами, отозвать заявления, дать свидетельства, которые упекут его за решётку. Но ты понимаешь, что мне нужны гарантии. Не просто слова, а твёрдые, весомые гарантии. Моя голова стоит дороже, чем ты думаешь.
Я смотрю на него, на этого отвратительного, сломленного, но теперь вновь обретшего хищный блеск в глазах человека. Мой мозг лихорадочно перерабатывает информацию. Он готов сдать Воронцова. Это не просто шанс — это мой единственный, грёбаный шанс вытащить Аню из этого ада. Цена? Я готов заплатить любую.
— Хорошо. Я куплю твой бизнес, – говорю я, пытаясь сохранить спокойствие, хотя внутри всё кипит. В моём голосе звучит обречённость, которую я не в силах скрыть.
Виктор лишь глухо хмыкает, и в этом звуке сквозит превосходство. В его мутных глазах вспыхивает недобрый огонёк, торжество победителя, который только что загнал свою жертву в угол.
— Не так быстро, Артем. – его голос теперь полон нового, отвратительного высокомерия. – Теперь я ставлю свои условия. И они не обсуждаются. Я не буду умолять, чтобы ты меня спас. Эти времена прошли. Мне нужны не крохи, не подачки, а твёрдая, безоговорочная гарантия. Моя жизнь, мой комфорт, моя грёбаная безопасность – всё это теперь стоит дорого. Очень дорого. И ты заплатишь.
Я лишь молча слушаю, ощущая, как воздух в кабинете сгущается.
— Двадцать миллионов, – чеканит он, и эта сумма, произнесённая так легко, кажется мне немыслимой, фантастической. – На мои счета. Сразу. До утра. Это позволит мне покрыть основные, самые жгучие долги и начать дышать. И это только начало. Второе условие… – он наклоняется вперёд, его глаза, похожие на маленькие свиные глазки, буравят меня насквозь, выискивая малейшую слабость, малейшее колебание. – Ты передаёшь мне контрольный пакет акций в своей компании. На бумаге, разумеется. Твоё дело станет моим.
Я буквально давлюсь воздухом. Двадцать миллионов. И мой бизнес. Моё детище, которое я строил годами. Проглотить это было бы равносильно самоуничтожению. Но Аня…
— Ты… ты с ума сошёл? – едва выдавливаю я, чувствуя, как кровь отливает от лица, оставляя кожу ледяной. Мой голос хрипит, в нём слышится отчаяние.
Виктор лишь пожимает своими толстыми, мясистыми плечами, совершенно равнодушно, словно речь идёт не о моей жизни, а о выборе сорта сыра. Его цинизм пробирает до костей.
— А что мне остаётся, Артем? – в его голосе слышится неприкрытая насмешка, почти издевательство. – Я рискую всем. Сдаю такого игрока, как Воронцов. Он не будет церемониться. Меня могут стереть в порошок. А за это нужно платить. Цена высока, да. Но твоя жена того стоит, не так ли? Или ты готов смотреть, как она сидит до десяти лет? Твой выбор.
Моя ярость вспыхивает, не давая мне мыслить рационально.
— Мне проще тебя сдать! – выплёвываю я, вскакивая с места. – Рассказать, что ты участвовал в сговоре!
Виктор даже не морщится. Его оплывшее лицо остаётся абсолютно спокойным.
— Попробуй. Я буду всё отрицать. Зачем мне это? Я старый, больной человек, у меня финансовые проблемы. Скажу, что я, бедняга, оговорил своего давнего знакомого из-за нужды, чтобы получить от тебя деньги. Ну сяду за вымогательство. Может, на пару лет. А твоей жене это поможет? Ей, Артем, это ничем не поможет. Мои показания – это единственное, что может её спасти.
Как бы мне ни было противно, как бы ни было омерзительно осознавать это, но в его словах есть доля истины. Холодная, безжалостная, но неоспоримая. Он держит меня за горло.
— Хорошо. Я согласен, – наконец говорю я, и это слово даётся мне с неимоверным трудом, как будто я вырываю его из самого себя, вырываю из горла вместе с последними остатками гордости. Мой голос звучит чужим, низким и хриплым, пропитанным горечью. – Но ты даёшь мне всё. Все доказательства. Все имена. Все офшоры. Ничего не скрываешь. Абсолютно всё.
Его глаза, эти маленькие свиные глазки, мгновенно вспыхивают неистовой, неприкрытой жадностью, словно он только что выиграл в лотерею. Толстые губы растягиваются в мерзкой, самодовольной улыбке.
— Ты серьёзно? – в его голосе сквозит недоверие, смешанное с эйфорией.
— Абсолютно, – отвечаю я, стараясь, чтобы мой голос звучал твёрдо, чтобы он не уловил ни тени сомнения. – Но только после того, как Анна выйдет на свободу и Воронцов будет сидеть вместо неё. Только тогда мы будем что либо оформлять на тебя. Иначе сделки не будет. Никаких авансов.
Виктор быстро кивает, тяжело вздыхая и потирая потную шею — жест, который, кажется, выдаёт его нервное возбуждение и предвкушение скорой победы. Его массивное тело подаётся вперёд.
— Считай, что вопрос решён, Артём, – в его голосе нет и тени прежней усталости, только хищный азарт. – Завтра же, как только деньги поступят на мой счет, начнём действовать.
Я молчу. Меня снова начинает тошнить от всего этого. От его омерзительной, жирной фигуры, от его торжествующего взгляда. От себя самого, согласившегося на эту сделку с дьяволом. Но другого пути нет.
Главное — Аня будет на свободе. Она будет дышать свежим воздухом, вернётся к сыну, вернётся к своей жизни. Остальное я переживу. Мой бизнес. Мои деньги. Моя гордость. Всё это — ничто по сравнению с её свободой. Да и если бы не я, ничего бы этого не случилось. Я просто переживу это. Переживу.