Измена. Верну тебя, жена

Глава 51

Я сижу, совершенно растерянная, слёзы всё ещё беззвучно текут по щекам, и всё услышанное за вечер никак не укладывается в моей голове.

Слова Артёма, крики Кати, её злобный хохот и мат — всё это крутится, как заезженная пластинка. Он не спал с ней. Он не изменял. Но тогда почему так больно?

В этот момент на пороге кухни появляется Макс. Увидев отца, его лицо мгновенно озаряется.

— Папа! Ты приехал! – Максик бросается к Артёму, обнимая его крепко-крепко.

От этой картины у меня щемит сердце. Он любит отца и нуждается в нем…

Я быстро вытираю слёзы ладонью, стараясь, чтобы сын не заметил. Не хочу, чтобы Макс видел, как натянуты отношения между нами, как мы с Артёмом балансируем на краю пропасти. Я заставляю себя улыбнуться, хотя горло сжимает.

— Артём, ты голоден? — спрашиваю, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Артём отрывается от сына, смотрит на меня уставшими глазами.

— Как волк, Аня, – грустно улыбается он.

Макс отстраняется от него, садится за стол.

— Пап, а в школе сегодня физрук устроил забег, я пришёл вторым! — начинает он, его голос оживает, глаза блестят.

Я молча беру тарелку с остывшим ужином и разогреваю его. Движения механические, будто я робот, но это помогает отвлечься. Пока Макс тараторит про школу, я украдкой смотрю на Артёма.

Он слушает сына, кивает, поддакивает, но я вижу, как он постарел за эти месяцы. Тени под глазами, как угольные пятна, пара седых волос на висках, которых раньше не было. Его плечи ссутулились, как будто он тащит невидимый груз. И увиденное бередит душу, не дает покоя.

Неужели всё это того стоило? Столько боли, столько слез, ради чего?..

Я анализирую услышанное. Даже если он не спал с Катей, это не отменяет того, что мысленно он изменял мне, давал ей надежду, позволял ей играть на своих чувствах. И это ранит не меньше. Осознание того, что его слабость, его увлечённость другой женщиной, пусть и не дошедшая до физической измены, привела к полному разрушению нашего брака, вызывает тошноту.

Ставлю тарелку перед Артёмом, он благодарно кивает, но его взгляд ловит мой, и я вижу в нём немую просьбу: «Поговорим?»

Отворачиваюсь, наливаю чай, стараясь не сорваться. Макс продолжает рассказывать про какого-то учителя, который перепутал его с другим мальчиком, и Артём смеётся, но смех его пустой. Я знаю, он тоже чувствует эту невидимую нить напряжения между нами.

— Макс, пора спать, — говорю я, когда он доедает кусок свежего огурца, который стащил с тарелки отца. — Завтра в школу.

— Ну, мааам, — тянет он, но послушно встаёт, обнимает Артёма ещё раз и меня. — Ладно. Спокойной ночи.

— Спокойной, сынок, — шепчу, целуя его в макушку. Он уходит, и я слышу, как скрипит дверь его комнаты.

Тишина в кухне снова становится плотной, но теперь она иная – не звенящая от напряжения, а наполненная невысказанным. Артём первым нарушает её. Он делает глоток чая, ставит чашку на стол и смотрит на меня.

— Анют, — говорит он, глядя в чашку, — я знаю, ты мне не веришь. И не виню тебя. Но я хочу, чтобы ты поняла, почему всё так вышло. Почему я… запутался.

Молчу, сжимая чашку, обжигая пальцы. Хочу уйти, но ноги не слушаются. Он продолжает, будто выплёвывает из себя давно копившуюся исповедь.

— Ты ведь не в курсе, скорее всего, но Катя… она была моей первой любовью. Не просто девушкой, а той, от которой крыша поехала. Я тогда только начинал, без денег, без связей, гордый идиот. Отказался от помощи родителей, думал, что сам всё построю, сам всего добьюсь. А за душой только амбиции и старые джинсы. Катя не стала ждать. Ушла к Виктору. Старый, при деньгах, с квартирами и водителями — стабильно, удобно. А я? Я был просто пацан с мечтами, которому в лицо плюнули реальностью. Это был огромный удар по моему самолюбию. По той самой внутренней опоре, на которой стоишь, когда тебе двадцать с небольшим. Тогда я себе пообещал, что докажу всем. Ей. Себе. Что стою чего-то. Что она просрала, когда ушла. Юношеская злость, гордость, упрямство — называй как хочешь. Глупо? Да. Но, чёрт возьми, мне это было необходимо…

Артём качает головой, словно пытаясь стряхнуть с себя те давние обиды, а после продолжает, голос его становится тише, почти неразличимым.

— Когда она снова объявилась… красивая, ухоженная, с этой своей вечно надменной ухмылкой, словно весь мир ей что-то должен — во мне щёлкнуло. Это не про влечение было, Ань. Это было что-то другое. Чисто по-мужски: доказать. Себе, ей, всем, чёрт побери. Что я уже не тот парень, которого можно кинуть и уйти к тому, у кого счёт побольше. Показать, что я сам чего-то стою. Что вырос. Что теперь не мной жертвуют, а я выбираю. Детсад, конечно, а не логика. Но это сидело глубоко. Как старый осколок, который вроде и забыл, но шевельни и ноет, напоминая о себе фантомной болью.

Он делает глоток чая, будто подбирает слова, стараясь уместить все копившееся долгое время в простые предложения.

— И вот с этим дерьмом, с этой внутренней борьбой, я к тебе и пришёл. Понимаешь? Не с желанием к ней как к женщине, не с похотью, а с этим зудом внутри — закрыть старую, гниющую рану, которая открылась, когда я её снова увидел. Разобраться в себе. Я пришёл к тебе, к своей жене. К человеку, с которым у меня не было секретов, с которым я прожил многие годы, кого считал своим тылом, своей крепостью. Я тогда всё тебе выложил. Что она появилась, что у меня внутри что-то дёрнуло, что я не понимаю, что это и откуда. Я не стал юлить. Я хотел, чтобы ты знала. Чтобы мы вместе это переварили, чтобы ты помогла мне разобраться в себе. Я верил, что ты поймёшь…

Артем на секунду замолкает, а я только сейчас понимаю, что все это время задерживала дыхание. Внимательно слушая его.

— А ты… ты не оценила, — он невесело хмыкает. — Не вслушалась. Ты просто выгнала меня. Отрезала, как чужого.

Его голос становится жёстче, в нём проскальзывает горечь.

— И я остался один. С этим комом в горле, с этой путаницей в голове. Я не оправдываю себя. Просто объясняю. Я был тогда на дне, но не из-за Кати. А из-за твоей реакции. Потому что ты была моим человеком, а тут вдруг будто дверью по лицу приложила. Это было невыносимо. И вот в этот момент, когда я был в глухой тишине, не зная, куда идти и что делать, Катя снова всплыла. Она откровенно предлагала себя мне, думая, что я куплюсь. И тогда у меня открылись глаза, Аня. Я увидел её настоящую. Продажную. Циничную. Пустую. И тогда я понял, как же сильно я ошибся. Понял, что всю эту грязь, всю эту фальшь я сравнивал с тобой. С тобой, которая любила меня, не потому что выгодно. Не за амбиции, не за успех. А просто так. За то, что я есть. А я, дурак, всё это чуть не угробил.

Он умолк, глубоко вздохнул, а затем продолжил свой монолог.

— Именно тогда я в ней окончательно разочаровался. Всё стало на свои места. Ни любви там не было, ни чувств — одна алчность и желание что-то себе урвать. Дешёвка. Только красиво упакованная. А ты… ты — совсем другое. Единственная. Настоящая. Только я уже всё похерил к тому моменту. А потом ты оказалась в СИЗО.

Его голос надломился, и я увидела, как он с трудом сглатывает.

— И всё внутри оборвалось. Будто землю из-под ног выдернули. Стало ясно: всё, игры закончились. Все эти старые обиды, амбиции, желание что-то кому-то доказать – всё это рухнуло. Осталось только одно: я должен тебя вытащить. Любой ценой. Без вариантов.

Я смотрю на него, и в моих глазах, кажется, читается всё – и боль, и недоверие, и крошечная, едва заметная искорка надежды.

— Ты ведь помнишь, я говорил, что не спал с ней? Так и было. После того разговора с тобой, после её цирка — я не мог. Просто физически. Она стала мне противна. Как будто маска с неё слетела, и я увидел всё, что раньше не хотел замечать: холод, расчет, дешевый спектакль. И вот в тот момент я понял, насколько сильно я тебя люблю. Какую глупость я чуть не совершил, позволив этой старой истории снова залезть в мою жизнь. Я знаю, это не оправдание. Я виноват. Повёлся. Дал слабину. Пустил грязь туда, где должна быть чистота. Но я надеюсь, что ты сможешь понять. Сможешь простить… эту мою слабость, которая обернулась для нас такой трагедией.

Я молчу, слёзы текут, обжигая щёки, оставляя на коже солёные, горячие дорожки. Его слова, как зеркало, в котором я вижу не только его вину, но и свою собственную. Я выгнала его. Не дала шанса объяснить, не поверила в его честность, когда он пришёл ко мне с открытой душой, с этой… жгучей, болезненной правдой.

Неужели я подтолкнула его к краю, к этой пропасти, откуда он так отчаянно пытался выбраться? Но его флирт, его встречи с ней, её духи на его рубашке? Артем не спал с ней, но дал ей место в своей душе, в своих мыслях, в наших отношениях. Это было предательство другого рода, не менее разрушительное.

— Ты… ты решился на честность и это заслуживает уважения, – заставляю себя говорить, но каждое слово даётся с трудом. – Но именно ты позволил этой Кате, играть тобой, думать, что она может вернуться в твою жизнь. Ты изменял мне не телом, нет, я это теперь понимаю… но ты изменял мне мыслями, сердцем. Ты впустил её туда, где должна была быть только я, только наша семья.

Я поднимаю взгляд и смотрю ему в глаза.

— И где гарантия, что спустя время, когда ты снова почувствуешь себя уязвимым, или просто уставшим, на горизонте не появится очередная твоя бывшая? Или просто яркая, ухоженная женщина, которая зацепит тебя своей лёгкостью, своим "пониманием"? Где гарантия, что ты снова не захочешь ее? Я боюсь, Артём. Боюсь, что эта боль будет повторяться снова и снова.

Он слушает меня, его лицо становится болезненно-бледным. Артем опускает взгляд, а затем медленно поднимает его, и в его глазах я вижу не просто вину, а глубокое, мучительное понимание.

— Я знаю, Аня, — голос у него хриплый, как будто в горле пересохло. — Я знаю, как это звучит. И я не буду тебе обещать сказок. В жизни вообще никаких гарантий нет, кроме одной, что все в могилу попадём. Но я могу дать тебе своё слово. Не красивое, не ради прощения. Слово мужика, который только что прошёл сквозь ад и выжил, потому что у него осталась одна цель — вернуть свою семью.

Артем наклоняется ближе.

— Вся эта ситуация, Ань… Она просто вывернула меня наизнанку. Показывала мне, кто я на самом деле. И то, что я увидел… От этого мне самому стало противно. Я увидел в себе слабака, который притащил в наш дом прошлое, который чуть не разрушил всё, что у него было. Из-за обиды, которую надо было похоронить ещё много лет назад. Из-за гордыни. Из-за того, что не смог вовремя послать всё к чёрту.

Он берет мои руки в свои.

— И когда ты оказалась там… в этой чёртовой клетке… всё стало предельно ясно. Ни работа, ни статус, ни эти дешёвые игры с бывшими — ничего из этого не стоит тебя. Не стоит Макса. Не стоит того, чтобы потерять семью. Всё остальное — мусор. Пыль. А вы — это единственное, ради чего вообще есть смысл жить.

Артем осторожно целует мои пальцы, прижимая их к своим губам. Я не отдёргиваю руку, хотя внутри всё бунтует против этого.

— Я потерял себя, Анют, — говорит он тихо. — Я был ослеплён своим эго, своей глупой мужской потребностью доказать что-то призракам прошлого. Но этот кошмар, который ты пережила, он прочистил мне мозги.

Он сжимает мою руку крепче.

— Дай мне шанс, Аня, — шепчет Артем. — Ты и Макс — всё, что у меня есть.

Я смотрю в его усталые, красные от недосыпа глаза, полные боли и надежды. И не знаю, как верить. Как собрать наш мир из осколков, когда кажется, что они слишком остры и их слишком много.

Чувствую, как что-то внутри меня надрывается. Это не просто слёзы, это крошатся последние иллюзии. Я хотела идеального мужа, идеальную семью, но получила реальность — болезненную, сложную, грязную. И теперь мне предстоит жить с этим. С его правдой, с его болью, с его искуплением. И со своей собственной виной за тот момент, когда я захлопнула дверь перед его попыткой быть честным.

Тишина в кухне становится невыносимой, давящей. Мы оба сидим, сломленные этим откровением. В воздухе висят самые важные невысказанные вопросы: "Что теперь? Что будет дальше с нами? С нашей искорёженной, потрёпанной семьёй?”