Дверь дома открывается с тихим скрипом. Внутри темно. Я снимаю туфли и мечтаю скинуть с себя платье. Чувствую в нем себя грязной, не из-за клуба, а из-за всего, что было.
Свет в гостиной выключен, но я вижу слабый отблеск из спальни. Я замираю, сердце сжимается, но я заставляю себя идти. Меньше всего сейчас хочется говорить с Артёмом.
Но и не приходится. Он уже спит. На нашей кровати, на своей стороне, как будто ничего не изменилось. Рубашка смята, одна рука под головой, другая на груди, и я вижу, как медленно поднимается она от его дыхания.
Лицо у него выглядит уставшим и всего на миг я хочу подойти, коснуться его щеки, как раньше. Но не двигаюсь. Не могу. Его предательство, как тень, которая навсегда теперь лежит между нами.
Я тихо ухожу в ванную, смываю макияж, запах клуба, этот день. Ложусь в гостевой комнате. Закрываю глаза, но сон долго не приходит.
Просыпаюсь я от звука двигателя. Артём уезжает. Подхожу к окну, вижу, как его машина исчезает за поворотом, и чувствую облегчение, смешанное с пустотой. Он не сказал ни слова, не оставил записки, не разбудил. Просто ушёл.
Я проверяю Макса. Он мирно спит, укрытый одеялом. Улыбаюсь, несмотря на всё, и иду варить кофе. Жизнь должна продолжаться.
Проходит неделя. Семь дней — казалось бы, капля в море, но для меня они растянулись в мучительную вечность.
Я возвращаюсь к жизни. Или, по крайней мере, делаю вид.
Вытираю пыль с полок, варю кофе в своей любимой турке, пересаживаю цветы, ставлю новую свечу в прихожей с запахом грейпфрута и ветивера. Мне нравится этот запах. Он хоть ненадолго поднимает настроение.
И вот я снова в мастерской. Наконец-таки у меня для этого появились силы и… желание. Мои флаконы, пипетки, капельницы, миллилитры терпких, сладких, древесных эссенций — всё на месте. Всё ждёт.
Работаю понемногу. Начинаю с простого — протереть стол, разложить ингредиенты, полистать блокнот с формулами. Сама себе ничего не обещаю. Просто делаю. Потихоньку втягиваюсь. Не потому что «нашла смысл», а потому что так проще. Работа отвлекает.
И как ни странно, но клиенты возвращаются. Их становится больше. Кто-то говорит, что соскучился по моим ароматам. Кто-то впервые услышал обо мне. Кто-то приходит по сарафанному радио, кто-то — из соцсетей, где я, между прочим, не обновлялась почти месяц.
Я удивляюсь, если честно. Не думала, что кто-то ждал.
Любимое дело спасает. Заставляет просыпаться, одеваться, улыбаться клиентам, притворяться, пока притворство не станет правдой.
Однажды вечером, когда я уже собираюсь закрывать мастерскую, на почту приходит письмо. Сначала кажется, что это очередная рассылка, но нет оно персональное.
«Уважаемая Анна Сергеевна… Ваш бренд привлёк внимание профессионального сообщества… Приглашаем вас на Всероссийский парфюмерный симпозиум в Сочи…»
Глаза бегают по строчкам, а внутри пустота, потом восторг, потом страх.
Симпозиум.
То, о чём я мечтала, но даже не надеялась получить приглашение. Там будут мэтры парфюмерии, лаборатории, мастер-классы, люди, чьи имена я знала только по статьям.
И всё это в Сочи. Через неделю.
Меня бросает то в жар, то в холод. Неужели это правда?
Я хожу по мастерской кругами, не зная, как реагировать. Это признание. Это шанс. Это… страшно.
Потому что есть несколько «но».
Поехать — значит уехать на несколько дней. Значит оставить Макса.
Значит… начать жить не просто «без Артёма», а «для себя».
Я звоню Оле. Мне не терпится с ней поделиться новостью, что словно снег на голову упала.
— Ты чего такая взвинченная? — подруга сразу чувствует моё состояние.
— Меня… меня пригласили на парфюмерный симпозиум. В Сочи.
— Что?! — её визг чуть не разрывает динамик. — Анька, ты серьёзно?! Это же космос! Там все сливки собираются. Ты просто обязана ехать!
— Да, но…
— Какие «но»?! — перебивает она. — Это твой шанс. Ты обязана поехать.
Смеюсь, но смех больше похож на нервный выдох.
— А Макс?
— Макс не ребёнок. Он переживёт четыре дня без мамы.
— И… я не знаю, готова ли я. Это всё так быстро. Я только начинаю вставать на ноги, а тут… Сочи, симпозиум, люди. А если я не справлюсь? Если я там буду выглядеть, как самозванка?
— Стоп, стоп, стоп, — перебивает Оля, и её голос становится твёрже, как будто она берёт меня за плечи. — Аня, послушай. Ты пахала годы, ты создала свой бренд с нуля, ты держишь на себе ребёнка, бизнес, развод. И теперь тебе присылают приглашение, о котором другие мечтают всю жизнь. Это не случайность. Это твоя заслуга. Ты не самозванка, ты талант. Договоришься с бабушками, они его обожают. Езжай. Это твой шанс, Анька. Не смей его упускать.
Она, как обычно, говорит громко, быстро, уверенно. Я ей немного завидую — у неё нет этой дурацкой привычки сомневаться в каждом шаге.
Потом думаю про Макса. Оставить его сложно. Не потому что он не справится, он вообще у меня нормальный, взрослый не по возрасту. А потому что я сама не знаю, как это быть без него хотя бы четыре дня. Мы ведь теперь как команда, как будто нас осталось двое против всего мира.
Решаю позвонить маме.
Я трижды перечитываю приглашение, прежде чем набрать ее номер. Между нами не только триста километров, но и годы невысказанного.
Она до сих пор считает, что у меня «идеальная семья». Мама — человек старой закалки, для неё брак — это навсегда, даже если он трещит по швам. Она пережила развод с моим отцом, когда мне было пять, и до сих пор винит себя, что не смогла сохранить семью ради меня.
Мы редко говорим об этом, но я вижу, как её глаза темнеют, когда речь заходит о прошлом. Она любит Артёма, как сына, всегда хвалила его за то, какой он заботливый, какой отец. Если я расскажу, что он предал меня, она будет раздавлена. Она начнёт винить себя, думать, что не научила меня быть сильной, что я повторяю её путь. А я не хочу, чтобы она несла мою боль. Не хочу, чтобы она задавала вопросы: «А что ты сделала, чтобы его удержать?»
Поэтому я молчала о разводе. Поэтому не звонила ей, когда плакала ночами. Не могла.
— Алло, донь? — голос мамы хриплый, она явно простужена.
— Мам, ты заболела? — спрашиваю я, чувствуя, как тревога сжимает грудь.
— Пустяки, горло першит, — отвечает она, но я слышу, как она откашлялась. — Ты редко звонишь, что-то случилось?
— Меня пригласили на парфюмерный симпозиум. В Сочи. На четыре дня, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, но он дрожит, выдаёт меня.
— Ой, как здорово! — восклицает она, но тут же заходится в кашле. — Когда? Я… эх, совсем чего-то разболелась…
— Через неделю. Я как раз хотела спросить… Может, приедешь к Максу? — спрашиваю я, хотя уже знаю, что это вряд ли возможно.
— Донь, я бы с радостью, но… — она снова кашляет, и я слышу, как она пьёт воду. — У меня температура, 38. Доктор говорит, это какой-то вирус, заразный. Максика точно не стоит подвергать риску.
Я закрываю глаза, чувствуя, как надежда тает. Значит, этот вариант отпадает. Сердце пронзает чувство вины. Нужно было перебороть себя и набрать раньше, узнать как она. А еще обязательно съездить к ней перед поездкой.
— Ладно, не переживай. Выздоравливай, — говорю я, стараясь скрыть разочарование.
— Подожди! — мама делает паузу, будто собирается с мыслями. — А Артём? Он же может остаться с сыном?
Комок подкатывает к горлу. Она не знает. И сейчас не время объяснять. Я не могу сказать ей правду. Не по телефону, не когда она больна, не когда её голос дрожит от кашля. Не могу разрушить её веру в мою «идеальную семью», которой никогда, как выяснилось, и не было.
— Он… в командировке. Надолго, — лгу я, и слова горчат, как полынь.
— Да? — удивляется мама, и я слышу, как она качает головой. — Интересно. Но ладно… Свекровь-то твоя как? Может, она…
— Да-да, я позвоню ей, — быстро соглашаюсь я, чтобы сменить тему.
— Донь, а ты… — мама колеблется, и её голос становится тише, мягче. — Ты уверена, что у тебя всё в порядке? Ты какая-то… не такая. Я же слышу.
«Потому что мой брак разваливается, а я даже маме не могу в этом признаться», — думаю я, и горло сжимается так, что дышать больно.
— Всё хорошо, мам, — лгу я снова, заставляя голос звучать бодрее. — Просто переживаю за эту поездку. Это большой шаг, знаешь, я волнуюсь, справлюсь ли.
— Ты справишься, — говорит она с таким теплом, что мне хочется разрыдаться. — Я горжусь тобой, дочка.
— Угу. Выздоравливай, — шепчу я, потому что больше не могу говорить.
Я вешаю трубку и ещё минут пять просто сижу, уставившись в стену. Глаза жгут слёзы, но я не даю им вырваться.
Мамины слова — «Я горжусь тобой» — как тёплое одеяло, но они же и ранят. Она гордится мной, но не знает, что вся моя жизнь, лишь красивая картинка, которая сейчас трещит по швам. Не знает, что я лгу ей, что я не могу рассказать, как Артём разбил мне сердце, как я ненавижу себя за то, что всё ещё чувствую что-то к нему, даже после всего, что он сделал. Я хочу быть сильной, как она думает, но я не знаю, как.
Снова беру телефон, чтобы позвонить Елене Павловне. И тоже излагаю суть.
— Конечно, Анечка, помогу. Я ведь бабушка. Не переживай, я побуду с ним. Только скажи, что купить, что приготовить. Пусть поживет у нас.
Я улыбаюсь. Внутри тепло от мысли, что есть люди, которые рядом. Она ведь мне по сути чужая женщина, а приняла, как родную. Ни разу не обидела и всегда, во всем поддержала. А это дорогого стоит.
Поэтому пишу ответ на письмо со спокойной душой:
«С благодарностью подтверждаю участие».
Кликаю по кнопке «Отправить» и откидываюсь на спинку стула.
Всё. Решено. Я еду. В Сочи. На симпозиум. Одна, без сомнений, без оглядки назад. Я впервые за годы брака еду куда-то одна. Непривычно и … печально-грустно.
Пусть поездка будет короткой. Пусть я не знаю, к чему она приведёт. Но я чувствую, как впервые за долгое время расправляю плечи.
Мне не страшно. Мне просто по-новому… свободно.