Помню ли я? Чёрт, да я до сих пор могу наощупь вспомнить её — как её тело дрожало, изгибалось подо мной, словно я был единственным мужчиной на земле, способным подарить ей это. Как её ногти впивались в спину, срывая моё дыхание, заставляя стонать от боли, смешанной с наслаждением. Как её запах — пьянящий, сладкий и до тошноты знакомый — проникал под кожу, оставаясь со мной даже спустя столько лет. И сейчас она снова здесь, стоит напротив и смотрит так, будто я всё ещё тот молодой дурак, который потерял голову, когда она выбрала бабло вместо меня.
— Не о том речь, — рычу я, голос низкий, глухой, в нём ярость и боль, которую я тщетно пытаюсь скрыть. — Где бумаги, Катя? Давай по делу, мать твою.
Она насмешливо улыбается, откидывается на стул, и ткань платья туго обтягивает её грудь — я вижу, как она дышит, медленно, демонстративно, заставляя меня цепенеть, чувствовать себя животным. Пульс начинает стучать в висках, сердце бешено колотится, а в брюках становится невыносимо тесно. Я ненавижу себя за эту слабость, за то, что она так легко снова берёт надо мной верх.
Катя поднимается плавно, почти лениво, направляется к столу. Я слежу за ней, не в силах отвернуться, замечая, как платье поднимается выше, оголяя длинные, гладкие бедра, вызывая мучительное желание схватить её прямо здесь и сейчас, разложить на этом чёртовом столе.
Её пальцы с ярко-красным маникюром медленно скользят по поверхности столешницы, едва не касаясь моей руки, словно специально провоцируя, играя со мной.
— Вот, — шепчет она, почти мурлычет, бросая папку передо мной. — Всё, что тебе нужно. Хотя... разве дела не могут подождать?
Её голос мягкий, и я ловлю себя на том, что смотрю на её губы — полные, чуть влажные, — и в башке уже картинка: она на коленях, эти губы приоткрыты, а я наматываю ее волосы на кулак и вдалбливаюсь в...
Я сжимаю челюсть, прогоняю это, но тело не слушает — жар растекается по венам, штаны давят, и я знаю, что она видит это в моих глазах. Катя наклоняется ближе, её дыхание обжигает шею, смешиваясь с её запахом, и внутри всё сжимается до болезненной дрожи, животный инстинкт рвётся наружу, стирая всякую мысль, кроме одного — взять её, прямо сейчас.
Это не любовь, не тоска — это похоть, чистая, животная, и она меня бесит. Потому что в сердце — Аня. Вчера я любил её, выкладывался до хрипа, чтобы выжечь эту муть из башки. Думал, что справился, но сейчас вижу — я не победил. Проиграл снова.
— Хватит, — резко бросаю я, вскакивая со стула, который с визгом отъезжает назад. — Не буду я это обсуждать. Заберу бумаги и с Виктором потом разберусь.
Она медленно выпрямляется, глаза сверкают победой, скользят по мне вниз, замечая моё состояние, и я знаю — она видит, как меня плющит, и бугор в области ширинки тожеи Уголок её губ приподнимается в дразнящей усмешке, которую хочется стереть любым способом.
— Как скажешь, — цедит, выпрямляется, поправляет платье, и её руки — длинные, с этими чёртовыми красными ногтями — проходят по бёдрам, как будто назло, чтобы я пялился. — Но ты знаешь, где меня найти, если вдруг захочешь предаться ностальгии.
Она уходит, каблуки стучат по паркету, а её запах остаётся — липкий, густой, въедается в пиджак, в кожу, в мозг. Дверь хлопает, и я с трудом глотаю, пытаясь справиться с бешеным сердцебиением и невыносимым возбуждением, которое буквально выворачивает изнутри.
Я хочу её — хочу до дрожи в руках, до злости, что зубы скрипят, но это не она мне нужна. Это просто тень из прошлого, что лезет в башку и тянет за яйца. Я не пацан, чтобы вестись на это.
Сажусь, выдыхаю, тру лицо руками — ладони влажные, горячие. Член ноет, требует разрядки, и я понимаю, что так дальше нельзя. Надо снять это, иначе я либо башку себе разнесу, либо сорвусь на первом же встречном.
Хватаю телефон, пальцы чуть скользят по экрану, набираю Аню. Она отвечает почти сразу, голос мягкий, тихий — от него внутри что-то щёлкает, но пожар внизу не гасит.
— Привет, Звездочка, — говорю ровно, хоть голос и садится от напряжения. — Соскучился по тебе, чёрт возьми. Давай пообедаем вместе? Прямо сейчас, выезжай в центр, я буду тебя ждать в нашем любимом ресторане.
— Тём, ты серьёзно? — она приглушенно смеется, и звук ее голоса — как вода на раскалённый металл, шипит, но не тушит. — Я в мастерской, но… ладно, давай. Тоже по тебе соскучилась.
— Жду, — бросаю я, и кладу трубку.
Соскучился — это правда, но не вся. Я хочу её — хочу завалить в машине, в каком-нибудь углу, снять этот жар, что Катя развела во мне, как костёр. Анна не узнает про Катю, если я сниму напряжение с ней.
Встряхиваю головой, сгребаю папку со стола, иду к лифту. Надо держать себя в руках, но сначала — выгнать это из себя. С Анной. Только с ней.