Катя

Часть 40

Утро началось с полковника Орлова под дверью моего кабинета. Приходил благодарить за дочь, за внуков. Галантный, весь из себя. Улыбался, говорил комплименты. После его ухода остался огромный, просто невероятный букет цветов. Красивый, помпезный такой, яркий.

Не люблю яркие цветы… и вообще срезанные цветы не люблю. Хотя раньше любила. А когда Александр Валерьевич дарил, то просто обожала. Но он дарил не яркие, особенные такие… опять к глазам подступили слезы. Видимо, я все оставшуюся жизнь не смогу без слез думать о нем.

В двери кабинета постучали и, не дожидаясь приглашения, вошла Люба. Мы обнялись, и я все-таки разревелась. Она дала мне унять эмоции, не разрывая объятий.

— Люба, доченька, как же жить дальше?

— Так и жить. Вы же понимаете, что рано или поздно, а дети уходят. Становятся самостоятельными. И Валерка мой уйдет, и Ванька. А Маринку так вон уже сватают.

— Кто? — Я даже рассмеялась.

— Сережа Тельман. Официально попросил ее руки у нас с Сашей. Давно уже, ей год всего был.

— Смешно!

— Да нет. Он с ней возится, нянчит и любит. Я же вижу.

— Так что, Люба, зятя воспитываешь ты, а вашу дочь он?

— Он мне как сын, тетя Катя. Как Валерка прямо.

— Да знаю. Я привыкну, Любонька. Ко всему привыкну. У меня вы есть: ты, дети, Саша твой. Вы моя отдушина, моя семья. Как я тебе благодарна была, что ты внуков мне вчера прислала. Жить захотелось. А так ведь, когда одна, что только в голову не приходит, вспоминается все…

Слезы опять подступили комком к горлу. Я замолчала, глядя в окно. А там все то же. Тот же больничный парк, те же аллеи, те, по которым он… Кое-как заставила себя вернуться в реальность. Прошел уже не один год, а как гляну за окно на улицу, на подъезд к стационару, на парк больничный, так он мне все мерещится.

Вот благодарю Бога, что дал мне такую любовь и проклинаю одновременно. Ведь жизни-то нет… Без него нет… А сколько мне еще жить знает только… только один Бог знает.

— Теть Катя, а букетище откуда? — голос Любы вернул в реальность.

— Да отец одной женщины принес, двойню она родила вчера.

— Понятно. Его не поднять.

— Да уж, действительно не поднять. Вон, еле в ведро поместился. Всякое видела, но такой букетище впервые.

— Такова его благодарность.

Она побыла совсем чуть-чуть и ее вызвали в приемный покой. А я взяла себя в руки и пошла на обход. Сегодня я одна, без Ромы. И все-все на мне. Ну и хорошо, голова будет работать в том направлении, что надо и мысли в том русле, что надо.

Я хваталась за все и сразу, и за больных, и за медикаменты, и за порядок в отделениях. А был порядок. Это вовсе не как я тогда, после декрета, вышла и ужаснулась. Нет, всё на месте и все на месте. Рома хороший организатор, и врач хороший. Но он лишь зам. И все понимает и не претендует. А меня все это устраивает… эгоистка. Ему рост карьерный нужен, а он застрял. Вот понимаю умом, а отпустить Рому не могу и не хочу. И не отпущу, хоть камни с неба! Может у меня в жизни хоть одна отдушина быть. И будет. Он — друг мой, Рома. Что ему, денег больше дадут на заведовании? Нет, не дадут. У него зарплата хорошая, наравне с моей. Еще за звание. Так что больше чем у меня выходит, и что ему на заведовании, престиж? Может, а уважения и здесь хватает. Короче, оправдала я себя мысленно и перед Ромой, и перед самой собой.

Отработала до пяти и домой собралась. Зашла за Любой. Ее подбила тоже пораньше уйти с работы. Думаю, зайду к ним, Ванечку гляну, Маришку потискаю.

У ворот нам навстречу попался полковник Орлов.

— Екатерина Семеновна, отработали?

— Да, на сегодня все. У дочки вашей все нормально, вы к ней?

— Нет, у нее я уже был. Зять приехал в отпуск, вот он с ней, а я думал на ужин вас пригласить.

— Меня?

— Вас. А что, я вам не пара для похода в ресторан?

— Я домой собиралась, у меня планы.

— Нарушаю?

— Нарушаете.

Люба улыбалась. И оценивающе разглядывала Орлова.

— Тетя Катя, смотрите, Ванечка и до завтра подождет.

— Да, товарищ полковник, Ванечка мой внук, а это дочка Люба. Любовь Александровна.

— Дочка, а обращается «тетя Катя»?

Я немного растерялась, потому что осталась с Орловым наедине. Люба чмокнула меня в щеку и убежала.

— Это дочь мужа.

— Покойного мужа. Вы думаете, я не узнал ничего? Ваши сотрудники очень словоохотливы, и все мне доложили.

— Так вы сплетнями промышляете?! Некогда мне. Прощайте!

И я рванула домой. Не к Любе уже, конечно, а к себе домой.

Там была мама. Вот, можно больше и не говорить. Все сказала она, и про мое одиночество, которое скрасить некому, и про то, что предупреждала, и что все она, сверхумница, предвидела, а я, дура непутевая… И говорила, и говорила, а у меня даже слез не было.

Ужинать я не стала, в горло ничего не лезло. Особенно под ее свербеж. И внуки не пришли… Люба же думает, что я с Орловым с этим. И спала плохо. Встала разбитая, кофе хлебнула и на работу собралась.

Только у кабинета снова стоял Орлов.

— Екатерина Семеновна, простите! Я не хотел вас обидеть. Просто вы такая… нежная, хрупкая, вас защитить хочется! А вы не хотите, чтобы вас защищали, ставя себя на растерзание всем ветрам судьбы.

— Так вы поэт прямо.

— Встретимся?

— Зачем?

— Поговорить, вы о себе, я о себе.

— Только не сегодня, я к внуку собиралась.

— Это дочери?

— Да, ее. У нее трое, но думаю, что не предел.

Он улыбнулся и предложил встретиться через два дня, потому что завтра я дежурила, и это он узнал у акушерки Аллочки.

А дальше… работа. Любимая работа. Та самая, где я могу быть очень нужной и очень значимой. Вот такие у меня амбиции.