Катя

Часть 50

Как быстро идет время! И куда идет?! И зачем?! Кажется, что каждый предыдущий день — точная копия каждого последующего, и вроде даже не замечаешь, как один день сменяет другой… Разве что дети растут. И как быстро растут! Младший мой внук только-только родился, а ему уже семь. В школу его проводили, ученик уже. А Валера с Сереженькой институт заканчивают. Хорошие парни. Вот кем гордиться надо!

Да, дети растут и взрослеют, а я? А я старею. Вон уже не паутинка морщинок на лицо легла, а паутинища. И глаза потухли, совсем почти потухли. А когда-то Александр Валерьевич говорил, что в моих глазах живут черти, и он был прав, жили, пока он был со мной. А теперь…

Я подошла к зеркалу. Я ведь была хорошенькая, теперь же просто старая. А старость кого красит? Да никого…

Так задумалась, что не заметила, как в мой кабинет вошел Валерка. Аж подпрыгнула, услышав его голос.

— Ба, что ты у зеркала? Случилось что?

— Просто смотрю, как постарела.

— Странные вы, женщины. Мама тоже давеча смотрела, а потом расплакалась.

— Ей-то что плакать? Молодая еще! — Я невольно рассмеялась.

— И я так сказал, а она стрельнула в меня глазами и говорит: «Что бы ты, сын, понимал». Я же вижу, какая она красивая.

— Красивая, ты прав. Очень красивая. Плакала почему?

— Не знаю, ба. Она вообще последнее время грустная. Ванька приболел. Вроде пиелонефрит. Пролечили, нормально уже. Да у всех все нормально, отец говорит, что у нее переломный возраст.

— Что еще за глупости? Какой переломный возраст? Ладно, поговорю с матерью.

— Ага, поговори. Она тебя слушает. Пойду я.

— Приходил зачем?

— Да ни зачем, соскучился.

Он чмокнул меня в щеку и убежал.

А я после того, как приняла двойню, пошла в приемную. Татьяна сделала мне кофе и сказала, что Люба вот-вот подойдет, что операция закончилась. Я присела на диван и вытянула ноги. Как они болели последнее время, и ноги, и спина. Особенно если стою долго или хожу. На то она и старость, чтобы все болело. Болит — значит, есть чему болеть, значит, живой. И не так ведь болит, что терпеть невозможно, можно терпеть, а если совсем сильно, так что я, обезболить не могу? А с таблетками, так вообще порядок. Жить можно.

Я уже допивала вторую чашечку, когда в приемной появилась такая молодая, ну просто шикарная женщина, и так похожая на Любу. Только, может, полнее чуть, грудь больше и бедра. С виду ее можно было принять за Любину младшую сестру.

В голове закружились мысли, а не дочь ли она моему мужу? Но мысли я сразу отмела, эта молодая врач была либо ровесницей, либо даже чуть младше моего Сашеньки. А Александр Валерьевич был мне верен, в этом я никогда не сомневалась. Но какое совпадение!

Она прошла мимо меня и скрылась в кабинете Саши Борисова.

Я лишь вопросительно глянула на Татьяну.

— Аспирантка, новая, ну как новая, год почти.

— И вот к директору без стука? — Я была удивлена.

— Так ведь и не поздоровается никогда, молодежь, те еще нравы. Но Сам говорит, что способная, что надежды подает. Только вот на что надежды?

— Вы о чем сейчас, Татьяна? — Я насторожилась.

А она, будто спохватившись, стала все отрицать. Говорить, что домыслы и опасения озвучила, а фактов нет. Да и не будет, слишком хорошо она своего шефа знает.

Я подумала, что ревнивая по природе и влюбленная в шефа секретарша не лжет. И кому-кому, а мне бы все как на духу выложила. Вспомнила, как еще будучи совсем молодой, она плакала у меня в кабинете, сожалея о своей безответной любви.

Я говорила тогда с Сашей. Но он рассмеялся мне в лицо. О силе своего обаяния он знал и о своих поклонницах тоже. Но любил лишь жену. Тогда еще совсем молоденькая и безумно симпатичная секретарша угрозы семье не представляла.

Я думала, что пройдет время, она встретит своего мужчину, влюбится и все встанет на свои места. Но она не встретила, и даже не пыталась. Она продолжала любить его одного, нет, даже не его одного, а его, его детей, его жену, потому что он ее любил. Она стала просто служить им, радоваться, что ее не гонят, что она может быть рядом. Она стала необходимой, это была ее цель, ее жизнь — быть необходимой им обоим.

Я знала, что Люба жалела ее. Что понимала, как женщина женщину. Она посылала к Тане нескольких хирургов, они пытались ухаживать за ней, но она не принимала никого. У нее в сердце места хватало лишь на Него и его семью. С этим ничего нельзя было поделать, и все просто приняли ситуацию, как факт. С ней смирились. Татьяну уважали, любили по-своему. Без нее не могли обойтись, и она была счастлива. Вот просто счастлива тем, что имела.

Мои думы прервало появление Любы. Да, Валерка был прав. Не зря она на себя в зеркало смотрела…

Меня заметила, расцвела прямо.

— А вы к кому, мама?

Мама, сроду в жизни она меня мамой не называла. Тетя Катя, да, а мамой только за глаза. Я и не претендовала никогда на роль ее матери. А зря. Она мне дочь, и даже ближе, чем дочь. Господи, о чем я думала по молодости, чего боялась?! Ее, девочку мою родную. Так у меня никого ближе ее нет. Вот я, Сашенька и она, ну внуки еще. Самые родные мои.

Я поднялась с дивана. Татьяна уже несла ей свежий халат и свежую, чистую пижаму.

Мы вошли в кабинет. Она пила свой кофе, а я спрашивала ее о здоровье потому, что выглядела она не очень.

— Да нет, тетя Катя, все нормально. Устала просто, сильно устала. Ванечка беспокоит. А так все как всегда, домом старшие занимаются, Маринка помощница. Валера, Сережа с уроками помогают младшим, и с музыкой, и с языками. Я проверяю только, а так все они. Стукнул кто?

— Ругать будешь?

— Нет, разве, за заботу ругают? Думаю, Валерка. Это в его стиле.

— Правильно думаешь, хороший парень.

— Очень хороший. — В ее глазах зажегся теплый огонь, и лицо преобразилось.

Вот теперь она снова была необыкновенно красива.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мы поговорили о том и о сем, и о детях всех вместе и о каждом в отдельности, только о Саше не успели, ее вызвали в приемный на консультацию.

А я, успокоенная, ушла к себе. И ведь действительно думала, что все хорошо.

Еще недели две думала, что нет у меня причины для беспокойства. А потом в один из дней поняла, что очень сильно ошибалась.

Я задержалась на работе, тяжелая женщина поступила, и надо было с ней решать, пока то да се, пока анализы, потом консилиум, потом решили кесарить немедленно, вот я и пошла с моей новой замшей. Я еще не привыкла к ней, не доверяла, присматривалась, принюхивалась, как говорит Борисов. Пошла вместе с ней на кесарево. Она ассистировала.

Так и там все осложнилось кровотечением, часа два с половиной мы в операционной отстояли. Потом в реанимации пациентку навестила, и ближе к одиннадцати отправилась домой.

Митя встречал меня у выхода. Я была благодарна ему. Неуютно одной по темени домой добираться, а так, вместе, вроде и ветер не такой ветреный, и холод не такой промозглый. Вместе оно все легче.

Мы и отойти еще не успели, как услышала я Сашин голос. Обернулась, а он с ней, с аспиранткой с этой. Обнял ее за талию и рассказывает ей что-то, а она смехом заливается.

Похолодело у меня внутри, страшно мне стало. Я уже кинуться к нему была готова, и выяснить все сегодня и сейчас, а что я, права не имею, что ли?! Что?..

Только Митя сжал мою руку и не пустил.

— Катя, позже, наедине, без нее. Поговоришь с ним позже.

А я все поверить глазам своим не могла.

Как же так? Почему? За что?!