Катя

Часть 55

Вот уже неделя, как уехал Сашенька. Он пробыл почти два месяца. Я была так рада… Безумно рада, несмотря на весь ряд далеко не радостных событий, происходящих в нашей семье. Знаете, как трудно жить вдали от сына, знать, что увидишь его только раз в году и то совсем недолго.

И вот так жить в ожидании от встречи до встречи. Но что теперь делать?! Его работа, его жизнь, его круг общения — там, за океаном, а мой тут и ограничен даже не одним городом, а несколькими кварталами, дом — работа — дом, ну, еще дом Любы. Не поверите, я на Арбате уже не была лет пять. А он вот он рядом. Я не хожу в продуктовые магазины, еду покупает Митя. Мне не нужна одежда, у меня все есть. Я не поправлялась и не худела, мне все подходит из года в год. А потом — под халат все пойдет.

Так вот, о чем это я? Да о том, что сын мой уехал. Он за порог, а тоска тут как тут. Будто бы поджидала. Но это ничего, я к ней привыкла, к подружке моей.

У Любы все налаживается. Медленно очень, но все-таки. Они пытаются жить вместе в новых условиях и с новыми ожиданиями. Но они все равно любят друг друга. А это самое главное, это то, что поддерживает и сплачивает.

Мы с Любой говорим обо всем. Она понимает, что и ее вина в произошедшем есть. Чашу весов перетянула работа, а так неправильно. Одного мужчину оставлять надолго нельзя, а такого, как ее муж, и на недолго нельзя. Уж больно многие женщины считают его лакомым кусочком, а он, как все мужчины, слаб. Расслабилась она, переоценила его верность.

Ванечка давно дома. Прогноз еще не ясен. Пока на строжайшей диете и на лекарствах.

Валерка вроде в себя приходит. За родительскими проблемами он оставался немного в стороне. Переживал за них очень, да и за брата тоже.

Борька так ничего и не понял толком, просто рад, что все вместе и все дома. А вот с Ванечкой у нас был серьезный разговор. Он просил меня никому о нем не говорить, но я не сдержала слово и рассказала его родителям все. Потому что они должны такое знать.

Я пришла к ним домой пораньше, ну, как пораньше, как моя работа закончилась, так и пришла, а у них подготовка к конференции. Дело серьезное, требующее много времени и затрат, как материальных, так и умственных, организационных. Готовлю ужин, а Ванька со мной на кухне сидит.

— Ба, — говорит, — ба, а вот вовремя со мной все случилось. Представляешь, если бы я не заболел, то папа бы ушел, а мама умерла бы, наверно. А так я всех спас. Я бы согласился еще раз пережить и боль, и операцию, только бы они были вместе и не ссорились. Я помирил их, ба. Моя болезнь их помирила.

— Что же ты говоришь, сынок?! Никогда бы папа ваш не ушел. А что ты заболел, это плохо, и переживают за тебя родители, и любят они тебя безумно. Но ты поправишься, и все будет у вас хорошо.

— А Марина говорит, что лучше бы он ушел… Я так не думаю, это злится она просто, и на маму злится, еще больше, чем на папу. Говорит, что предательства не прощают, и она никого не простит, ни маму, ни папу, ни Сережу. А Сережа ушел… Я скучаю по нему, ба!

— Ну, он недалеко ушел. И видеться с ним тебе никто не запрещает. А Марина не права. Она просто злится, но пройдет время, она успокоится.

— Не знаю, ба. Она стала другая, злая и, даже не красивая. Пойду лягу.

— Устал?

Он закивал головой и пошел в свою комнату и залег под одеяло с книжкой в обнимку.

Не сдержала я слово и на следующее же утро, после планерки, попросила Сашу и Любу минуточку внимания и рассказала. Расстроились они. Люба расплакалась, а Саша обнял ее и успокаивал, как мог.

Вот такая у нас теперь жизнь. Но без проблем оно ведь не бывает, и главной стала Марина.

Я знала, что с ней проблемы, еще до всего происходящего, не нравилась мне ее компания. Каждая гулянка была пьянкой. А меры Марина не знала. Ее еще совсем молодой организм плохо переносил алкоголь. Она быстро теряла ясность сознания, быстро пьянела. Потом звонила Сереже и он ехал за ней, привозил ее в институт, капал, приводил в чувство, так что домой она являлась почти огурчиком. Запах табака заглушал запах перегара, и родители ничего не замечали. А еще в прошлом году Сережа, когда вез ее домой, сломал руку. Перелом был тяжелый, как так получилось, Сережа молчал. А Марина не помнила. Представляете?! Просто не помнила. И так и не вспомнила. Он сам ей сказал, как упал, а она поверила и подтвердила его слова, но он-то врал. Теперь путь в хирургию был отрезан. А Марина ничего, она даже не потрудилась понять, что у ее друга, брата, того, кто ее любит больше жизни, сломана судьба.

Но после всех произошедших событий Сережа ушел. Теперь он жил с матерью, а Марина осталась, и ее пьянство вылезло и приобрело катастрофические формы. Ее водили к психологу, но, видимо, не к тому. Он с ней не справился. Я обращалась к Глебу. Он не стал общаться с самой Мариной и списал все на подростковый бунт.

Ха! Бунт! А жить с ним как? Как осознавать, что твоя дочь с каждым днем падает все ниже и ниже, что она неуправляема, что до ее сознания невозможно достучаться. А еще, как пережить то, что парень, которого растили с семилетнего возраста, предпочел жить с собственной матерью-кукушкой.

Люба переживала, ой как переживала. А Саша, для которого дочь — свет в окошке!.. Даже говорить не буду!

Так развивалась цепочка событий. Печально, грустно, вот как есть.

И так день за днем, месяц за месяцем проблема не решалась. Сережа был на стажировке в институте онкологии, я его практически не видела. Спрашивала у Валеры. Говорит, что с ним все в порядке. Но я не верю. Он так любил ее! Марину эту. Да что ж я такое говорю — любил? Не мог разлюбить, не должен. Он любит ее, а жаль. Хороший парень, толковый такой! И почему ее понесло не в ту сторону?! Часто задаю себе вопрос, а если бы она не застала тогда отца с другой, что бы изменилось? Что пошло бы не так? У нее была бы другая компания? Другие интересы? Она бы не пила и не курила? Она была бы другой?

Думаю, что нет, нашлась бы какая-то иная причина, и все было бы так, как есть сейчас. Все так же плохо. Ну почему в каждой семье есть что-то плохое, то, чего избежать не удается? А так хочется. Хочется мира, покоя, душевного равновесия. А волнений и тревог на работе хватает… Но, увы! Все через одно место! Даже дети, и то оттуда рождаются. Может, потому иногда они и творят всякое такое, что и приснится в страшном сне не может.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍А родители переживают, страдают, мучаются. Вспоминают, как они своих родителей доводили, и только сейчас, когда собственное сердце готово разорваться от боли, причиненной собственным чадом, понимают, как сами когда-то были не правы. И как тяжко приходилось их родителям, их матерям. Раскаиваются в своих грехах и сожалеют…

Только поздно… Потому что отпустить грехи уже некому…

Но на самом деле все обстоит не так. Это нам кажется, что поздно, что время просить прощения безвозвратно ушло… Нет, время-то ушло, действительно ушло. Только простили нас наши родители, как и мы своих детей прощаем, забывая самые горькие обиды. Просто за улыбку, за ласковое слово, а иногда и за скупое «прости».

Да нет, даже не за это, а за то, что они наши дети… За то, что любим их больше собственной жизни… За то, что понимаем, что их грехи — наши грехи. Наш недогляд, недосказанность, недопонимание… И нам гораздо проще обвинить в их проступках нас самих, и принять всю вину на себя.

Вот так, рассуждая о детях и внуках, я вспомнила собственную маму. Вспомнила, как подавляя все, что ее тяготило, она была со мной, растила моего любимого сына, помогала во всем, обеспечивала быт мне и моему мужу. Страдала, переживала, считала меня неустроенной и несчастной. Потому что такое счастье никак не воспринималось ею, как то счастье, которое она желала дочери. Как жаль, что мы не смогли объясниться и понять друг друга…

А еще вспомнила, как мы с ней вместе объединились в одном едином на двоих чувстве — тоске смертной, когда уехал Сашенька.

И вот я живу и вспоминаю, а ее уже давно нет. А как хочется… Боже, как хочется прижаться к ней, поплакать в плечо и высказаться! И она поймет! Поймет, просто потому что — мама.