Катя

Часть 44

Домой я вернулась под утро, и, конечно, проспала на работу.

Первый раз в жизни проспала.

Когда поднялась с кровати, было десять.

Позвонила Борисову. Отпросилась. Он выразил недовольство, но стерпел.

Долго лежала в ванне, все никак не могла решить, как мне к Таниному делу приступить. А потом подумала: а чего я боюсь? Таню я выслушала, поверила ей или нет, не важно. Важно вернуть ей сына. Вот пойду к Глебу и скажу, что нельзя так.

Я много времени провела у зеркала. Да, я совсем не молода, но… В конце концов Глеб тоже не мальчик! И в мои планы понравится ему снова не входит. Но очень хочется показать, что я еще лакомый кусок. Хочется, чтобы слюни у него текли при виде меня… Но я независимый от него человек.

В конце концов я осталась собой довольна. Во мне еще есть шарм.

Я поехала до станции метро «Преображенская площадь», потом пешком до больницы им. П.Б.Ганнушкина и по этой территории до корпуса № 10 (главный корпус института психиатрии). Я поднялась в отделение и попросила проходящую медсестру пригласить Глеба.

Все повторялось, как тогда, когда мы расстались. Сколько лет прошло! Целая жизнь! Все изменилось с тех пор, я, он, судьбы… У меня сын, у него сын… Я уважала его, пока не узнала про обман. А потом все в душе рухнуло и остался лишь пепел, серый такой, без вкуса и запаха. Но сейчас я почему-то немного нервничала, сама не могла объяснить почему. Но что-то непонятное и немного тревожное шевелилось в душе.

Вернулась медсестра.

— Извините, но Глеб Ефимович очень занят сегодня, сейчас он работает с аспирантом, затем у него консультации. К тому же вы не сказали, по какому вы вопросу.

— Вот как. Ну что ж, значит, не судьба. Я же сказала, что по личному вопросу. Ладно, передайте ему визитку мою.

Я протянула ей картонную карточку и спустилась в парк. Нахлынули воспоминания… Слезы подкатили к глазам. Нет, я не любила его. Просто именно здесь закончилась моя молодость… Разбились надежды и сгорела первая, самая чистая любовь.

Я стояла в задумчивости, с лужицами слез в глазах.

— Катя!

Я обернулась. Он бежал за мной. Торопился, придерживая правую часть живота рукой.

— Катя! Ты не могла сразу сказать — кто. А то я… Прости, я же не знал, что это ты.

— А аспирант?

— Ушел. Пройдемся?

— Как хочешь.

— Ты чем-то расстроена?

— С чего ты взял?

— У тебя глаза на мокром месте.

Он подошел ко мне взял за плечи и развернул к себе. Наши взгляды встретились. Боже, как он изменился, почти совсем седой! И морщинки… Но внешне он хорош. Все такой же лощеный, и… Я отвела глаза.

— Глеб. Прости, что лезу не в свое дело. Но я обещала… У меня была Таня. Я хочу поговорить о ней.

Я своими руками сняла его руки со своих плеч. На безымянном пальце красовалось новое обручальное кольцо. Я сделала вид, что не заметила.

— Ты хочешь просить за Таню? Катя, либо я тебя совсем не знаю, либо… У меня даже нет предположений.

— Да, представь себе. Нет, не просить!

— Так да или нет? И ради этого ты отпросилась с работы и приехала ко мне?! Катя, я рад тебе. Я всегда тебе рад, потому что всю жизнь ты живешь в моем сердце. Ты женщина, которую я всегда любил и потерял навсегда.

— Глеб, где говорить будем? Пойми, я действительно отпросилась с работы. Мне надо сделать то, зачем я пришла, и жить дальше.

— Пойдем ко мне. Нас будут дергать, сама понимаешь, но мы поговорим.

Мы снова поднялись в его кабинет. Он позвонил кому-то, я не прислушивалась, и сообщил, что к нему пришла вдова академика Корецкого, так что он просит отменить консультации и освободить оставшееся время.

Буквально через десять минут со мной здоровались и знакомились совершенно чужие мне люди, предлагая свои услуги и помощь. Глеб злился. Затем снова позвонил и отпросился до конца рабочего дня.

Клинику мы покинули вместе. Расположились в кафе.

Сначала просто молчали, глядя друг на друга. Заговорил первым он.

— Как твоя мама, Катя, как сын?

— Мама старая, сам понимаешь. То давление, то кишечник. А Сашенька учится в Гарварде. У нас все хорошо. Я работаю. Вожусь с внуками. Что у тебя?

— Тоже внук. Мама умерла два года уже.

— Соболезную.

— Я женат, Катя.

— Поняла, по кольцу.

— Она молодая. Ученица моя. Как наваждение какое-то. Я влюбился. Скрывал отношения до женитьбы сына. А потом сказал Татьяне все как есть. А там истерики одна за другой, потом с ножом на меня бросилась. Лечился долго, я к ней без претензий, она и так на психотропах. Видел ее на разводе в суде. Да, она не в лучшей форме. Но что я могу? Продолжать жить с ней? Зачем? Она и так мне всю жизнь поломала. Вечно палки в колеса. Я в психиатрию, и она следом. Зачем? Чтобы быть рядом. Она меня, видите ли, любит. А мне была нужна ее любовь? Нет, не нужна. Так зачем все это? Столько лет! Катя, я столько лет как в аду, понимаешь? Мне домой с работы не хотелось. Только к сыну шел…

— Кто тебе виноват? Это был твой выбор.

— Я, по-твоему, должен был отказаться от сына?

У меня в груди защемило. Я ведь любила его. И развод мне дался тяжело. Я помню, я все помню. Все ощущения. Память устроена так, события забываются, а чувства и ощущения — нет. Никогда. Вот как я сегодня пришла к нему и наш с ним последний день вспомнила, и больно. Хоть прошло все давно, хоть почти стерлось из памяти, хоть было двадцать счастливых лет потом, а все равно больно. И то, что он мне изменял с Танькой, тоже больно, даже задним числом.

Как хорошо, что о моем муже остались только светлые воспоминания. Хотя всяко было, и разлады, и ссоры, а чувство, что жила как в раю прямо.

— Глеб, сын не должен отказываться от матери.

— Катя, да пойми ты, она…

Я подняла руку и жестом остановила его.

— Она его мать. Ты со своей был до конца?

— Конечно!

— Так подумай сам. И он у нее один-единственный и любимый, как и ты в свое время.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Я понял. Я постараюсь.

— Хорошо. Спасибо. Пойду я.

— Я провожу.

Мы шли и разговаривали о том и о сем, и о детстве, и о выпускном, и о том, когда между нами все случилось. Он был частью моей жизни, огромной частью, пусть даже прошлой.

Мне стало невероятно грустно! Тоскливо так… Потому что большая часть хорошего обозначалась таким мерзким словом — «было». Да, БЫЛО, и не вернется уже никогда. Я погрузилась в свои мысли, воспоминания и даже не слушала то, о чем он мне говорил. А он говорил и говорил, а я просто шла рядом. Нет, одной быть нельзя. Одиночество съедает. Надо вот так идти рядом с тем, на кого можно положиться, главное — не быть одной. Мысли перенеслись к Мите Орлову. Как мы танцевали с ним вчера, я пила коньяк и пьянела, то ли от коньяка, то ли от танцев, то ли от его крепких рук.

— Катя, да ты не слушаешь меня совсем. Жаль. Ты бы пришла ко мне домой, я с женой тебя познакомлю. Я рассказывал ей о тебе. Мы ребенка ждем. Хотели к тебе. Поможешь?

— Да, приходи, я это умею.