Когда падает небо 1.

19

Кире очень хотелось обратно. На поле боя.

Она и сама прекрасно понимала, насколько бредовым и неуместным было это желание, отдавала себе отчёт в его извращённости, но ничего не могла с этим поделать.

Люди постоянно хотят всяких глупостей. Люди постоянно хотят одного, подразумевая совсем другое.

Она вздохнула.

Ну да, человеческие желания сами по себе штука спорная, кто бы возразил. Но, честно, прямо сейчас она хотела бы обратно к милашке Морану. Да она и сбегать бы не стала, если бы знала, чем дело кончится! Выпускала бы себе на свободу воздушные маятники, как бешеных псов, и ждала бы, пока найдётся кто-то, достаточно героичный, могущественный и отбитый, чтобы прикончить уже её саму.

А может, они прикончили бы друг друга. Два героя удобрили поле брани, и фермеры могут снова спокойно высаживать зерно, не отвлекаясь на всякие глупости. Хэппи энд.

Она понимала, конечно, что это не серьёзно. Мысли были депрессивные и нерациональные. Возможно, в родном мире ей бы уже прописали кучу таблеток с вечёлыми побочками и психотерапевта. Но Кира всё же хотела быть честной с самой собой. И прямо сейчас вернуться назад казалось намного более привлекательной перспективой, чем бесконечные блуждания по канализационным тоннелям в компании людей с застывшими, погасшими глазами. Эпизодические истерики овдовевшей женщины, умирающая полуэльфийка, её вусмерть перепуганная малолетняя сестра, темнота, духота, вода по колено, в которой чего только не плавало… Так себе, в общем-то атмосфера.

Но хуже всего было отсутствие часов.

Кира догадывалась, что на самом деле прошло не так уж и много времени. Возможно, несколько часов. А может, и дней.

Вот тут крылась вторая проблема.

Время растягивалось, как конфета-тянучка, оно начинало казаться почти вечностью. Вот они идут-идут-идут. Вот — привал. Вот у неё снова один из этих провалов, когда она то ли осознаёт себя, то ли нет, и голоса такие громкие, и они кричат, шепчут, давят на плечи…

Если бы Киру попросили описать дорогу в какую-нибудь мрачную Бездну типа Дита, это всё выглядело бы примерно так.

“Ты слышишь меня?”

Ага.

И ещё вот это.

Не то чтобы до сего момента в её жизни было всё просто, понятно и тривиально; разумеется, это не так. И голоса в голове не были чем-то таким уж новым… но, как правило, эти самые голоса имели форму скорее либо возникающих ниоткуда не-моих-мыслей, либо внешнего шума.

Этот голос, с другой стороны… Он был громким. И настойчивым. И знакомым.

И она очень надеялась, что это всё же шизофрения, а не…

“Поговори с моими женой и сыном. Ты должна с ними поговорить! Скажи им, что я здесь!”

Ну да, вот это.

Она вздохнула.

При первой ближайшей возможности нужно будет спросить у Эмилии, действительно ли Кира умеет разговаривать с мёртвыми.

И, если да, то что ей вообще делать с купцом и его посмертными просьбами…

Самый очевидный ответ, казалось бы — честно передать послания, облегчив боль. Вот только… Во-первых, хоть мир и магический, но Кира здорово сомневалась, что месседжи с того света тут такая уж обыденность. А во-вторых…

Что же, если быть ну совсем уж честной, в драконоборцы не попадают просто так. Не все они были преступниками, но все — беглецами, другой вопрос, кто и от чего бежит. И Кира не исключение; по правде, она была беглецом задолго до того, как попала в дивный новый мир. Возможно, в какой-то мере это был даже закономерный итог.

Так или иначе, у неё самой было предостаточно собственных мертвецов за спиной, чтобы пройти все стадии этого развлечения от и до. И она знала, что передать привет от призрака, или чем там стал купец — едва ли хорошая идея.

Она совсем не была уверена, что от “мессенджа с того света” кому-то действительно может стать легче. Что бы они там себе ни думали на этот счёт, мертвецы должны замолкать навсегда. В этом Кира была уверена, как мало в чём ещё.

Они шли, между тем, в темноте и антисанитарии, старательно следуя за путеводной стрелкой простейшего заклинания-компаса. Несколько раз им пришлось возвращаться, утыкаясь в тупик или завал; один раз они наткнулись на затопленный тоннель. В некоторых местах приходилось идти, согнувшись, в некоторых почти ползти. Кира не подозревала за собой клаустрофобии, но, кажется, именно здесь недуг имел все шансы развиться.

Они шли и шли. Голоса звучали.

Возможно, с ней пару раз пытался заговорить Лео, но она не рискнула отвечать. Здесь, в подземной тьме, под звуки хлюпающей под ногами и капающей с потолка воды, она опасалась ответить на вопрос, который на самом деле никто не задавал.

Она предпочитала не отвечать.

Так уж вышло, что подземную реку нашла именно Кира.

Причём сделала она это самым неприятным из возможных способов: нырнула с головой в чёрную, холодную, стремительную воду.

Под водой не было ветра, что всего лишь логично. Но для Киры, каким-то образом успевшей привыкнуть к постоянной защите родной стихии, отсутствие воздуха стало большим ударом. Притом не потому, что она не могла дышать (как показала практика, местные вещие птицы, или кем она там была, вполне могли бы нырять без акваланга), а в том, что она не могла раскинуть воздушных крыльев… Зато в наличии была тьма, глубокая и вязкая, взывающая множеством голосов. Тут она была громче, сильнее, состояла из множества лиц и масок, и Кира чувствовала, как сознание затапливает этой безжалостной, холодной, оставляющей за собой лишь пустоту чернотой…

В этой тьме её не существовало; ничто здесь не могло существовать, опутанное паутиной не-жизни. Она была лишь сосудом для чужой воли, голосом для чужих голосов, тенью множества чужих теней. Она пыталась рваться к поверхности, но тело было таким холодным, таким тяжёлым, и…

Рывком кто-то вытащил Киру из воды.

В тусклом свете одного-единственного магического фонаря лицо Эмилии казалось жутковатой восковой маской. Она выглядела застывшей, и только глаза смотрели цепко, оценивающе и как-будто… со страхом?

Чего это она боится?

Она боится, что ты растворишься, птенчик.

Таким, как ты, знаешь ли, стоит избегать глубоких омутов.

Почему?

Потому что тут тебя ждём мы.

Потому что мы будем откусывать от тебя кусок за куском, пока не останется ничего, кроме подходящего сосуда.

Потому что ты — чернильное пятно, которое легко растворится в воде.

Потому что твои перья очень быстро намокают в воде. Потому что тебя нет и никогда не…

Хватит.

Тогда заставь нас замолчать.

Потрясающе.

— …вы меня слышите? — что она определённо слышала, так это всё усиливающийся страх. Никто другой не смог бы его различить, пожалуй: Эмилия всё же была, кем была. Однако, Кира обнаружила, что страх стал для неё чем-то очень явным, очевидным, как ни скрывай. Она чуяла его на в воздухе, на кончике языка, и на коже.

Страх был вкусным… И эта мысль вызывала очень смешанные чувства.

Чувства, от которых тьма, разжавшая было свои объятия, снова сгустилась вокруг.

— Ответьте!

Кира задумчиво посмотрела на женщину с печатью Предвечной, что стояла перед ней. Ответить? Как она смеет спрашивать? Ну, если ей так хочется ответа…

Голоса, отчаянно жаждавшие быть услышанными, хлынули женщине навстречу, ориентируясь на запах страха.

Женщина покачнулась, но устояла на ногах.

А неплохо. По крайней мере, она не столь недостойна, как казалось на первый взгляд.

— Госпожа… ответьте мне вслух.

Ах да. Говорить по-человечески.

Так скучно.

Но, если уж женщина напротив сумела вынести её настоящий голос, она, так и быть, ответит этим дурацким, человеческим, которым на самом деле совершенно ничего нельзя сказать.

— Я слышу тебя.

Голос оказался хриплым и совершенно чужим, он царапал гортань, как когти… Но звучание собственного голоса помогло Кире вспомнить.

Ох, проклятье.

— Что это было? — прошептала она, чувствуя, как её начинает бить крупная дрожь.

— Подземная река, — ответила Эмилия, взглядом намекая Кире, что настоящие ответы на свой вопрос она получит позже. — Мы нашли её, и это везение. Теперь всё, что нам необходимо сделать — идти по течению.

— Нашли, говорите? Да человек едва не утонул! — возмутилась Марша. — Мы могли бы “найти реку” более традиционными способами, если бы вы не зациклились на экономии. У нас достаточно световых артефактов!

— Достаточно? — скривилась Эмилия. — Да побойтесь богов! У нас ничего не достаточно! Мы должны экономить всё! Неужели сами не понимаете ситуацию, в которой мы оказались?

— Серьёзно? — набычилась Марша. — Я не понимаю ситуацию? Хватит вести себя, как будто вы тут самая умная! Ещё раз повторяю: пани Мирра чуть не утонула из-за вашей экономии. Вы ждёте, пока кто-нибудь сломает ногу? По вашему мнению, у нас тут недостаточно больных?

— По-моему, недостаточно. Прямо сейчас я думаю, что ещё одна сломанная рука была бы очень кстати. Точно не хотите меня порадовать?

— Ах ты… Уилмо!! Скажи ей!

Кира прикрыла глаза.

Противостояние между Эмилией и Маршей, в перекрестье которого постоянно оказывался несчастный Уилмо, понеимногу превращалось в константу их групповой динамики.

Кире было всё равно. Её трясло от холода, и вокруг кружился туман. Чем закончилась перебранка, она не стала даже вслушиваться.

— Кира? — тихий голос, за которым она привыкла следовать последние месяцы, пробился сквозь пелену равнодушия. — Ты в порядке?

Ну не идиотский ли вопрос? Лео, от любви тупеют, но всё же не настолько.

— Да, — сказала она равнодушно.

Чем бы ни был этот самый “впорядок”, по её собственным ощущениям, она была от него так далеко, как только возможно.

Дальше они шли вдоль реки.

Саму дорогу Кира помнила смутно, урывками. Холод, разговоры на фоне, из которых она не могла разобрать и слова, тьма, накрывающая с головой, и убаюкивающий шелест подземной реки.

Давно, в прошлой жизни, теперь казавшейся просто сном, Кира любила читать.

Как человек, весьма опытный в таких вопросах, она прекрасно знала: на самом деле, на этом свете не так уж много сюжетов… Грубо говоря, возможно, сюжет и вовсе всегда один, просто с вариациями. Но, если смотреть чуть более широко, то можно сказать, что каждая история (и каждая человеческая судьба) — отражение какого-нибудь банального сюжета. Ну, или нескольких закольцованных сюжетов.

Очень многое о людях может рассказать их любимый сюжет; в этом смысле Кира всегда верила в сказкотерапию. Для неё, пожалуй, одним из фаворитов всегда была история с зёрнами граната.

Когда-то, когда Кира была очень юной и очень тупой, ей думалось, что это сказка о любви и соблазне, вариация на тему красавицы и чудовища, история вынужденного и нежеланного брака, в котором зародилась любовь, история жизни, побеждающей смерть… Позже, чуть повзрослев, она сделала для себя вывод, что романтическая часть этой истории строится скорее на стокгольмском синдроме, если вообще имеет смысл видеть там романтику. Но сказка в целом всё ещё очень хороша, а образ гранатовых зёрен неизменно поэтичен.

Теперь Кира плыла в полусне, и рядом несла свои воды узкая горная речушка, которая иногда казалась безмерно широкой, пылающей зелёным огнём там и тут. Порой Кира видела фонари на носу лодки… Конечно, там не было и не могло быть никакой лодки. И широкой реки. Но Кира думала, что эта подземная река станет её личным Стиксом. Теперь она знала точно: сказка о гранатовых зёрнах — это история взросления и знакомства с тьмой, запятнанности и неизбежности падения в бездну, ода смерти, побеждающей жизнь.

Здесь и сейчас было очень просто это понять: смерть всегда побеждает.

Словно в ответ на её мысли, по тоннелю пронёсся почти что оглушительный рокот. Задрожала земля, задрожал воздух, посыпались сверху тяжёлые камни. Кто-то закричал.

— Что это?!

— Землетрясение?

Эмилия хмыкнула.

— Это бой драконов, — сказала она. — Очевидно, Предгорье оклемалось от шока и стянуло силы, достаточные, чтобы выступить против Призрачного. Кажется, сражение началось.

Как будто в ответ на её слова, всё задрожало вновь, да так сильно, что застучали зубы.

— Надо двигаться, — сказал господин Лайвр. — Мы не под самым эпицентром, и, слава богам, не на поверхности. Но оставаться на месте нельзя.

— Согласна. Быстрее!

И они пошли, почти что побежали, слыша грохот и чувствуя постоянную дрожь стен тоннеля.

А если они не выдержат?

Словно в ответ на эту мысль, сверху упало несколько камней, от одного из которых Кира лишь в последний момент успела отмахнуться направленным потоком воздуха.

Где-то вдалеке, в направлении, откуда они пришли, раздался грохот падающих камней. Земля задрожала ещё отчаянней.

Они на какое-то время застыли, как мыши под веником, но обвал всё же утих.

— Вперёд!

Они снова пошли.

Кто-то сзади заплакал, кажется, одна из служанок госпожи Марши. Но в основном они хранили какое-то напряжённое, тягостное молчание, прислушиваясь к грохоту. Отдаляется? Приближается?

Кира подумала: в такие моменты очень отчётливо ощущаешь вес породы у себя над головой… В такие моменты осознаёшь, насколько ты на самом деле маленький.

Кира поймала себя на смеси злости и безразличия, вспыхивающих внутри каждый раз, когда земля сотрясалась. Дальше и ближе, ближе и дальше… Кира и не хотела вслушиваться, но это выходило инстинктивно, как что-то, вбитое в подкорку.

Что происходит там, наверху? Действительно ли это грохот драконьей схватки? И что будет, если драконы сцепятся прямо над ними?..

Впрочем, глупый вопрос. Много чего будет, но понятно, чего не будет точно — компании жалких, беспомощных людишек, прячущихся от разборок громадных тварей в канализации.

Эта мысль обожгла нутро кислотой.

Откуда-то поднялся гнев, сильный, ослепляющий, подавляющий. И Кира была ему рада, потому что в конечном итоге он был лучше пустоты.

Лучше беспомощности и страха.

Интересно, гнев — это всегда преображённые беспомощность со страхом, или это только для неё работает?

Ненавидишь?

Тьма спросила вкрадчиво, мурлыкающе, ласково и сочувствующе.

Кира прекрасно понимала цену этому сочувствию.

Она не стала отвечать… Плохо только, что тьме, окружившей её торжествующим коконом, никакие ответы не были нужны.

Какой смысл озвучивать очевидное?

Ты наша. Это уже блико.

Нет, я не ваша.

Как знать… Не проверишь — не узнаешь.

Кира хотела было ответить, но в этот момент мир вокруг погрузился в хаос.