Когда падает небо 1.

27

Никакие арты не воздают птицедевам должного.

Это была первая мысль, которая пронеслась у Лео в голове.

Даже знаменитая картина с двумя птицами, виденная некогда вживую — в позапрошлой жизни, в мире, от которого теперь отделяет слишком много непреодолимых границ — и та не смогла уловить облик… Хотя, возможно, не сумев передать невозможную в реальном мире форму, гений художника неплохо сумел ухватить суть.

Где-то Лео читал, что именно к этому и сводится основная задача искусства… И одним местным богам ведомо, почему, глядя на Сирина, его занимали именно такие идиотские мысли.

Движение чёрных волос и блеск чёрных перьев, глаза, сияющие, как газовые фонари в тумане, дрожь мира вокруг, руки, превращающиеся в крылья, в множество крыльев, не меньше восьми… Она не была не похожа ни на человека, ни на птицу, её форма не была статичной, постоянно перетекая из одного в другое…

И всё же, это была Кира. Каким-то образом, именно она.

Та, с кем он делил тайны и палатку, та, с кем вместе оплакивал пропавших сослуживцев, та…

А было ли когда-либо две Киры, то есть, его Кира и этот монстр? Или просто одно и то же существо, просто ещё не вошедшее в силу?

— Ты очень быстро соображаешь, — похвалила она. — Настоящий великий добрый маг, собирающий своё призрачное войско… В забавные же места завели нас наши с тобой дороги, мой несостоявшийся друг.

Лео вздрогнул.

“Я всего лишь хочу спасти как можно больше людей,” — ответил он мысленно.

Она по-птичьи склонила голову набок.

— Ты ведь помнишь, что Марон тоже любил нечто подобное говорить?

Лео подавил желание сделать шаг назад.

Она пугала его, чуть ли не до визга.

Её голос проникал настолько глубоко, что его отчаянно не хотелось слышать… Но не получалось не слышать.

“Почему же — несостоявшиеся друзья? — спросил Лео, стараясь вернуться куда-то в безопасную зону. — Это твоя сила играет с тобой такие шутки? Мы с тобой друзья… точно были друзьями, до того, как ты превратилась…”

—..В саму себя? — Кира рассмеялась, и туман мира молчания завился клубами, вторя её смеху. — Как показала эта дорога, мы никогда не были друзьями, Лео. Настоящими как минимум. И дело даже не в диаметрально противоположном видении ответов на некоторые вопросы, благо во многих ответах мы с тобой как раз совпадаем… Просто настоящие, знаешь ли, принимают тебя таким, какой ты есть; настоящие не бросают на произвол судьбы, оставляя наедине со стихией… Но не это главное. Совсем не это. Не догадываешься, что?

“Просвети меня.”

— Настоящие не боятся. Подлинность и страх, знаешь ли, не слишком совместимые вещи, когда доходит дело до положительных качеств разума. Искусство, отданное на потеху страху, ничего не стоит; преданность, купленная страхом, преданностью не является; принятие, обусловленное страхом наказания, всего лишь ещё одна из форм скрытой ненависти… Любовь, пропитанная страхом, не является любовью. А если нет… То скажи мне, здесь и сейчас, что не боишься меня.

Лео сжал зубы.

Он не мог так нагло соврать, и они оба прекрасно это понимали.

“Кира, люди могут умереть, — сказал он, — я пытаюсь спасти их…”

— От их собственных призраков, да. Как я и сказала, весьма забавное зрелище.

“Забавное? Ты находишь всё это… забавным?”

— Интересным и поучительным как минимум. Мне действительно интересно, что у тебя получится.

Лео сделал шаг назад от этого… чудовища.

“Интересно? Это ты выпустила их! Кучу мертвецов, которые теперь творят не пойми что с душами живых! Это только потому, что тебе захотелось попеть? Так, что ли?”

— Чудовище… — она с усмешкой покачала головой. — О да, я — чудовище. Порождение древнего тотема, голос множества голосов, ключ, открывающий двери… Память множества моих предшественниц течёт сейчас по моим венам; моё дело — давать мёртвым говорить. Это не то, что можно предотвратить. Сирин появляется, когда мёртвых голосов, полных отчаяния, становится слишком много; Сирин не хозяин своему голосу, дверям или временам; Сирин — просто ключ.

Это всё было выше его понимания.

— Или твой эльф не стоил такого права? Или тебе не стало легче после встречи с ним?

Лео вскинулся.

“Это другое! Ты могла бы позволить говорить только достойным…”

— А кто у нас достойный, Лео? — уточнила она. — Ты знаешь точно, да? Я — не знаю. Я — часть силы, холодной и тёмной, которая обнимет тебя однажды, когда последний вздох растает в тишине. Перед лицом этой силы нет достойных или недостойных; перед ней и только перед ней все действительно равны. Я же просто глупая птица; я создана, чтобы петь. И, когда боль разрывает грудь, когда чужие голоса, переполненные отчаянием, дрожащие от несказанного, звучат так, что почти оглушают, когда их становится слишком много, я не могу не петь.

Лео не был уверен, что именно на это ответить.

Он был устроен иначе; он не понимал таких вещей, а частично, возможно, и не хотел понимать.

А непонятное всегда пугает.

У существа напротив была нечеловеческая логика, много могущества и, возможно, психика на грани срыва…

— За гранью, я бы сказала, — усмехнулась Кира болезненно.

Вон оно как…

То есть, она знает о нём всё.

— В этом мире нет и не может быть тайн от Сирина, — скучающим тоном проговорила она. — Все твои мысли, чувства и порывы. Всё, что есть ты, всё, что испытываешь ты, все твои помыслы, все вероятности, окружающие тебя… Все сожаления. Все страхи.

Значит, все чувства и порывы?

Лео не хотел этого думать, но мысли и чувства контролировать намного сложнее, чем язык. Может, и находятся умельцы, но он к таковым не относился.

И да, разумеется, он подумал: какой ужас.

— Ну да, — усмехнулась она, — это я тоже слышала.

Лео вздохнул.

Разговор со стремительностью дурацкого крутого пике штопором уходил куда-то в выгребную яму. Не было никакого смысла в попытках убедить существо, буквально читающее у него в душе.

Забавно, он никогда не задумывался о том, что ложь, то бишь, приукрашивание и оформление правды в удобном стиле, является важнейшей функцией человеческого языка. Второй после обмена информацией. А может, даже первой…

— Это многое объясняет и про людей, и про могущество слов, — с улыбкой кивнула Сирин, поведя всеми своими восемью крыльями.

И на Лео вдруг накатило.

Это же как тогда, когда они только попали сюда, когда впервые услышали содержание драконоборческих агиток. Их взгляды встретились, и позже, оставшись наедине, они заговорили об истории и литературе. Намеренно — аналогиями, загадками, отсылками, которые едва ли могли бы быть понятны кому-то, кто вырос вне земной культуры… Хотя, мало кто и из драконоборцев понял бы.

Кира была умна. В отличие от Лео, она не заканчивала элитных университетов — что вполне логично, когда один твой родитель в гробу, а второй в тюрьме. Её образование было менее систематическим, чем у Лео, но она понимала его.

С самого первого дня они были против всего мира, очень дивного, очень нового, очень страшного. Они болтали о человеческой природе, и о взгляде на исторические события, и книгах, и…

Она была его другом.

Никакие крылья и перья не могут этого изменить.

Сирин вздрогнула, глядя на него огромными горящими глазами.

Лео вдруг мысленно поблагодарил Адиона.

Эльф наглядно показал ему, как страшное, непонятное и отвратительное может вдруг оказаться чем-то совсем иным, если присмотреться, если сделать шаг навстречу, если не играть в игру “увидел и повесил ярлык”, если разобраться.

Возможно, мы и впрямь боимся только неизвестности. Возможно, именно потому нас так пугает новое, чуждое и непонятное…

Быть может, именно этот страх всегда был и будет топом первым в числе тех крючков, которые позволяют “разделять и властвовать”.

В случае с Адионом помогли честность и принятие последствий. В случае с Кирой…

Лео вздохнул.

Он всегда называл себя хорошим человеком, но никогда на самом деле не задумывался о том, как тяжело будет доказать свой тезис на деле. Здесь, сейчас, под этими горящими небесами, что должен делать по-настоящему хороший человек?

Это вопрос, ответ на который никогда не будет так прост, как кажется.

А ведь, даже если ответ найден, остаётся ещё цена. Готов ли он на самом деле доказать на практике хоть часть этого своего “хороший человек”?

Раньше Лео сказал бы, что в любой ситуации будет верен своим принципам.

Что, в общем-то, доказывает, что раньше Лео был тем ещё наивным самодовольным кретином, который и близко понятия не имеет, о чём говорит.

Но здесь, сейчас… Из него вряд ли получится хороший человек, тут нет смысла врать себе.

Но он всё ещё остаётся трусом. Это бывает полезно.

В случае с Кирой нет смысла продумывать стратегию, потому что она просто видит все малейшие движения его разума. В случае с Кирой…

Надо быть предельно честным, но не с ней, а с собой.

И будь что будет.

“Прости, — подумал Лео, — я и правда боюсь. Ты ведь видишь все движения моей души. Неужели ты не видишь, что здесь мне постоянно страшно?

Страх стал фоновым рисунком рабочего стола, шумом трассы за окном, к которому ты так привык, что якобы не замечаешь (но он всё ещё там, натягивает твои нервы, как струны). Страх несётся отовсюду, с каждой фразой, услышанной в разговоре, с каждым днём его становится больше. Мне кажется, страх — это яд.”

— Так и бывает, — с грустью ответила Сирин, — таковы они, эти времена. Страх множится, он ведёт за собой свою неизменную сестрицу — ненависть. Кто-то боится потерять жизнь, кто-то — привычный жизненный уклад, кто-то — свободу, кто-то — себя. Не боятся лишь те, кому терять уже совсем-совсем нечего… Я слышу этот страх, постоянно. Эти голоса, полные ужаса… они сводят меня с ума. Но ты…

“Я боюсь тебя. Я боюсь себя. Я боюсь, что нас поймают те. Или эти. Я боюсь этого грёбаного мира, который против нас как будто бы ополчился. Я бегу, как крыса, я постоянно боюсь. Всё вокруг в этом волшебном мирке, таком прекрасном и таком жестоком порой, буквально хочет меня уничтожить… Я боюсь. Но это не значит, что мы не были друзьями.”

Всё было очень… спутанно.

Кира и сама не была вполне уверена, насколько всё вокруг реально, где начинается она и заканчивается… Нечто? Она не знала, как правильно назвать это явление. Ментальный интернет? Ноосфера? Информационное поле? Так или иначе, одной из её новых особенностей была возможность подключаться к этому чему-то практически напрямую, без предохранителей стремящегося к цельности человеческого разума, которые, как она теперь знала благодаря своим предшественникам, удерживают на плаву даже самых восприимчивых людей, позволяя раз за разом всплывать над границей безумия… С переменным успехом удерживают, но чаще да, чем нет.

Кире такого счастья по определению не было положено. Она была… идеальным проводником.

Память прошлых Сиринов и голоса мертвецов наслаивались на неё, практически сводя с ума… И где-то там, под всем этим, всё ещё было… то, что осталось от Киры.

Оно тонуло. Оно пыталось за что-то уцепиться.

Всё это время Кира говорила себе: “ради Лео”. Выжить, выбраться вместе из драконоборческого лагеря, не наделав глупостей (хотя это о ком из них ещё стоило волноваться, как показала практика, большой вопрос), остановить поток воды…

Было больно увидеть в его воспоминаниях, как он потом попросту разворачивается и уходит. Даже без особенных сожалений! Он просто оставил её за спиной, в переплетении затопленных тоннелей, как будто так и надо…

Разумеется, Кире было больно. И горько. И страшно.

Теперь она намного больше знала о себе в частности и о Сиринах в общем. Она помнила, как начиналась песня: боль в её груди, ослепляющая и подавляющая, разливалась волнами, всё сужая и сужая радиус, как будто готовясь продавить изнутри рёбра. И в тот момент, когда Кира уже всерьёз начала думать, что эта сила разорвёт её, как в дурацком боевике, это случилось: боль покинула её грудь, взметнулась вверх, раскрылась цветком и начала расплываться, как капля нефти на поверхности воды.

А потом мир как будто бы вывернулся наизнанку — по крайней мере, именно так это ощущалось.

И Кира вместе с ним.

И ей стало доступно знание.

И ей стала доступна память.

Первое время она просто лежала на земле, шокированная, раздавленная, безумная. Она выла от чужой боли, умирала чужими смертями, пыталась удержать в оковах разума беснующуюся сущность…

Не сразу и чудом, но ей это удалось.

Впрочем, почему — чудом? Стабилизирующее ментальный фон чары, прощальный подарок Эмилии, тоже сыграли в этом немаловажную роль… Всего лишь несколько эмоциональных узелков, призванных удерживать в сознании только-только начавших обучение менталистов и медиумов — но этого неожиданно оказалось достаточно, чтобы самой не потеряться, не забыть, которая память настоящая…

Ну, преимущественно.

За все эпизоды Кира, честно говоря, не поручилась бы. Её память была… странной вещью.

После того, как она неимоверным усилием воли сумела всё же стать более ли менее собой, её разум выхватил это.

Лео.

Лео, который просто взял и ушёл. Лео, который считает её чудовищем, несмотря на всё, что она для него сделала. Это было… Неоптимально.

В какой-то момент у неё даже возникло искушение уничтожить его. Далеко не все её силы повиновались ей, но это едва ли должно было быть особенно сложно. И вряд ли для этого надо будет что-либо делать своими руками… В этом плане весьма удобно быть потусторонней тварью, полной ненависти. Учитывая всё, что она уже сделала, чтобы его защитить…

Даже учитывая всё это, она не могла ему навредить. Даже если больше не считала его своим другом; даже если его предательство опустошило её.

Эмилия права: её судьба — одиночество. Для таких, как она, это просто нормально. Лео тут ни при чём. Она решила оставить его в покое и не вмешиваться вовсе…

Но ненадолго хватило этого решения.

Хотелось всё же заглянуть ему в глаза. Хотелось узнать, что он почувствует. Будет ли сожалеть, как станет себя оправдывать… И что же? Заглянула. Узнала.

Что, спрашивается, делать теперь с этим знанием?

Он боится, понимаешь ли. Она, можно подумать, не боится.

Особенно себя.

Она, быть может, и знает, что чудовище — но ей так нужен кто-то, кто заверит, что она таковым не является… Но это глупо, верно?

Лео прав, она действительно чудовище. Это всего лишь свершившийся факт.

Лео снова прав, считая, что каждый из них под этими небесами остался один на один со своим страхом. Эмилия сказала бы, что таково свойство этих небес.

Она, повидавшая в своей жизни великое множество грязи, точно была бы права.

Ну а дальше-то что?

Кира расправила крылья.

Она может просто улететь, это неоспоримое преимущество птичьего бытия. Сейчас, когда она худо-бедно контролирует свою птичью форму, это не станет проблемой.

Возможно… возможно, она могла бы попытаться даже улететь в другой мир. Не в свой родной, она вполне отдаёт себе отчёт в том, что больше физически не сможет без магии и просто загнётся, как рыба без воды. Но миров ведь великое множество, верно? Она пока ещё косорука в этом плане и точно рискует вывалиться в какой-нибудь непригодной для жизни межмировой клоаке… Но тут она рискует тоже, так что это цунгцванг… Впрочем, этим ёмким шахматным термином можно описать всё её пребывание в этом мире: каждый новый ход только усугубляет ситуацию.

Она могла бы улететь.

Она больше никогда не сможет всерьёз считать Лео другом — не после того, как он бросил её на берегу, не тогда, когда он постоянно мысленно называет её чудовищем, не тогда, когда она знает, как мало места занимает в его мире, когда он для неё — якорь.

Но честно ли это — назначать кого-то своим якорем и чего-то ждать взамен?

Нет, это не честно. Даже захлёбываясь в магии, безумии и чужих жестоких голосах, жаждущих мести, она готова перед собой это признать.

Когда горит небо, нет смысла искать опору в других. Нет смысла обижаться на чужой страх, когда напуган сам… Правда, это на словах звучит просто. На деле почти невозможно не обижаться, и это только ещё больше усугубляет ситуацию.

Кира могла бы улететь. Ей даже стоило бы. Что бы там Лео себе не думал, она уже достаточно сделала для того, чтобы отплатить за его былую поддержку… Но правда ли эта жизнь похожа на рынок? И можно ли на самом деле оценить долг и цену этого долга?

Кира знала, что это глупо.

Она сложила крылья.

— Итак, — протянула она, — я знаю, ты, мой драгоценный испуганный друг, активно раздаёшь от имени этого презренного чудовища обещания. Говоришь мертвецам, что я открою им двери в другой мир… Правда считаешь, что вправе просить меня об этом? Не хочешь узнать, согласна ли я выполнять даные тобой от моего имени, но без моего ведома обещания?

Что же, по крайней мере, в ответ на это у него хватило совести слегка смутиться. Смятение в его разуме доставило Кире некоторое неуместное облегчение.

— Это не то чтобы обещания, — сформулировал он в итоге внятные мысли. — Это скорее попытка как-то выкрутиться… На кону жизни людей, и я просто делал то, что казалось самым лучшим решением. Если ты не сможешь открыть дверь в другой мир, ну, или не захочешь — значит, нет. Мне просто…

— Надо было дать мертвецам надежду, чтобы они сделали то, что ты хочешь.

— …Чтобы спасти живых. Да, я не знал, смогу ли сдержать это обещание и чем надо будет за это платить… Но решать проблему надо было вот прямо сейчас, а обещания… Я уже смирился с тем, что сейчас любое обещание, данное мной, будет с привкусом лжи, потому что я понятия не имею, смогу ли его сдержать.

Что же, он не лгал. И был во многом прав. Вот только…

— Я не знаю, смогу ли я открыть для них эту дверь. И, даже если смогу, то понятия не имею, что их там ждёт. Это… не вопрос моего выбора, Лео, пойми наконец. Даже если бы я, голос мёртвых, хотела помочь живым… Я этой силе не хозяйка, а просто проводник. Возможно (если доживу, что вряд ли) однажды я научусь договариваться с ней, подстраивать под себя, она станет менее разрушительной для окружающих. Но пока что я не думаю, что смогу предложить кому-то спасение. Даже с учётом… дополнительных обстоятельств не уверена, что мир, который я предложу, будет лучше этого кишащего опасностями и мертвецами леса.

— Дополнительных обстоятельств?

Лео явно не понравилось, как это звучит. Кира его хорошо понимала: ей тоже не нравилось. Но это кричало у неё в голове ужасом и множеством смертей.

— Чтобы отомстить драконоборцам за смерть племянника и за Долину, Ос Водный, первый Советник Предгорья, выпустил в мир Алый Мор.

— Алый Мор… Это звучит совсем не хорошо.

— Выглядит тоже не очень. Впрочем, вы уже отошли достаточно, чтобы шансы выжить были высоки. А вот если дверь для вас откроется куда-нибудь в кислотный докембрий…

Лео представил и содрогнулся.

— Другой мир был надеждой, — подумал он. Его разочарование горчило на языке.

“В эти времена лучше не иметь надежд,” — хотела сказать Кира, но не смогла.

Странно, но он всё ещё, здесь и сейчас, после всего, был ей дорог. И никакая злость, никакая бушующая сила, никакая обида не могли этого изменить.

Как открыть им дверь в безопасный мир? Вряд ли Эмилия может помочь, иначе бы давно воспользовалась этой возможностью. И всё же, как…

Ты снова задаёшь неправильные вопросы, птенчик.

Кира ошеломлённо выдохнула.

Она помнила этот насмешливый шёпот, что тёк из-под капюшона. То самое существо, которое…

Сила Киры всколыхнулась, и она вдруг застыла меж колышущихся синих цветов, на берегу озера. Посреди озера, на камне, восседала прекрасная фея с длинными синими волосами.

Почуяв чужое присутствие, фея медленно повернулась.

Как в этом мире может существовать нечто столь прекрасное? От этой красоты становится страшно; от неё, кажется, веет ядом…

А ещё Кира не может заглянуть в разум этой феи, не может прочесть её тёмных секретов, не может контролировать пространство вокруг, хотя оно явно находится в мире мёртвых и в мире живых одновременно. Как такое возможно?

Фея сребристо рассмеялась.

— Как быстро развивается в иных детях высокомерие, — сказала она насмешливо, — неужели ты возомнила себя самым страшным монстрном по эту сторону грани? И правда думаешь, чтотвоя власть безгранична? Так я разочарую тебя: до возраста, когда имеет смысл говорить об этом со мной, тебе ещё жить несколько тысяч лет… И вот тогда, если ты будешь развиваться так быстро, как сейчас, мы обсудим твоё якобы всесилие на тропах мёртвых.

Теперь, когда капюшон, который был, видимо, маскирующим заклятьем, не искажал её голос, стали слышны дивные переливы и журчание, чувственность и глубина.

Один этот голос может служить оружием.

— Впрочем, — продолжила фея, — твой разум смог пройти за мной сюда, сбросив чары вуали. Это, учитывая все обстоятельства, действительно выдающееся достижение… К тому же, ты отлично справилась с той задачей, которую я для тебя пригоготовила. Лучше, чем можно было вообразить.

— Могу я узнать, о какой задаче речь?

— А знаешь, пожалуй, можешь, — отметила она задумчиво. — Как ни странно. Тут всё просто: так вышло, что избранному нужно призрачное войско, чтобы выжить и встать рядом с будущим королём людей. Ты, умница, сумела его этим войском обеспечить. Хорошая работа, которая требует достойной награды. Именно потому мы с тобой тут болтаем: награду-то я вручила сразу, но не объяснила, как она работает. Теперь, пожалуй, пришло время для этого, равно как и для ответов на некоторые вопросы.