Мародер

10 Кэш

Потребуется время, чтобы заполучить одобрение ее семьи. Она была единственной девочкой — не считая своей сестры, убитой в пять лет, — в семье с четырьмя мальчиками. Так что это была их работа ‒ устроить мне ад, прежде чем я заслужу рай для их сестры. Но по сравнению с животными, с которыми я бегал, их уровень ада обещал воду со льдом на десерт.

Несмотря на то, что ее братья были немного круты, большинство членов ее семьи подозревали, что она с кем-то встречалась. Ее мать одобрительно кивнула мне, что заставило Лучницу нахмуриться. Ее отец оглядел меня с ног до головы. По большей части никак не выразив своего отношения. Он был таким. Он знал моего старика, и когда его дочь была убита, он пришел к Ронану Келли за услугой.

Мы вернемся к этому позже, после того, как я разберусь с другой ситуацией.

Маком «Капо» Маккиавелло.

Мари привела его с собой, и при знакомстве Кили сказала, что Мари была единственной, кто называл его Капо. Он был мужчиной, с которым Мари была помолвлена. Мак был причиной того, что Малыш Хэрри заливал в себя новые порции виски, глядя на мужчину с ненавистью в глазах. Однако, если бы у Малыша Хэрри была хоть капля здравого смысла, он бы держался подальше от человека, которого Мари называла Капо.

Опасные животные чувствуют, когда другие опасные животные находятся на их территории.

Мак Маккиавелло был охотником, и он устроил охоту на мою зверушку.

Назовите это предчувствием, но я почувствовал, что этот Мак был тем самым Маком, о котором упоминал Рокко в моем офисе. Он был итальянцем. В некотором роде частью этого мира. Татуировка волка на его руке служила знаком. Или предупреждением. Он был или некогда был Скарпоне.

Разразилась бы война прямо на заднем дворе Малыша Хэрри, окажись Мак кем-то другим, кто принадлежал к этой семье, но что-то в нем вызвало у меня любопытство. Рокко принес мне свою визитку не просто так, и если Мак был тем, кто начал войны между всеми семьями и вовлек меня, я бы выяснил почему.

Любопытство порой убивало кошку, только не такого большого гребаного кота, как я. Я был слишком умен для ловушки.

Если этот Мак оказался таким умным, как я подозревал, он знал это и использовал для своей личной выгоды.

Он был не просто диким животным. Он был умным диким животным.

Его оценивающие голубые глаза были устремлены на меня, в то время как женщина на вечеринке поднесла руку его невесты к своему носу, молча оценивая кольцо на ее безымянном пальце. В темноте глаза Мака казались почти голубыми, под стать глазам черного волка на его руке.

Он прошептал что-то на ухо Мари, встал, а затем выбросил свою пустую пивную бутылку в мусорное ведро. Схватив другую, он подошел и встал рядом со мной, как будто мы были друзьями всю нашу жизнь.

Он ничего не сказал.

Нет, он бы и не стал. Он пришел ко мне.

Настала моя очередь.

Я отпил из банки глоток пива.

— Получил твою визитку. Читай: Сообщение получено. Я у тебя в долгу.

Он кивнул, не сводя глаз с Мари, наблюдая за всеми, кто с ней общался.

— Малыш Хэрри. Он ценен для тебя.

Я переводил взгляд между мужчиной, стоящим рядом со мной, и мужчиной, сидящим через двор от меня. Малыш Хэрри наблюдал за Мари с таким чрезмерным вниманием, что не оставалось места для сомнений в его намерениях. Он хотел остаться с ней наедине.

Если все части пазла сходятся так, как я их сложил, Малыш Хэрри приберегал эту ночь, чтобы признаться Мари в своей вечной любви. И если Мак обращался ко мне с этой проблемой, то Малыш Хэрри стал моей проблемой.

Я чуть было не покачал головой от досады, но сдержался. Если Рокко позаботился о том, чтобы принести мне визитную карточку Мака, не было никаких сомнений в его статусе в семье Фаусти. Высокий. Мои улицы имели первостепенное значение. Война с Фаусти привела бы только к верной смерти.

Все же. Если бы что-то случилось с Малышом Хэрри, Маккиавелло смешал бы мне все карты.

— Можно и так сказать.

Мак медленно отпил пива.

— Ты сделал ему укол милосердия. Если я прицелюсь из пистолета, то попаду ему в сердце.

Ах. Малыш Хэрри играл с сердцем Мака. Следовательно. Сердце Малыша Хэрри принадлежало бы Маккиавелло, если бы он продолжал в том же духе. Если отбросить угрозы, в Маккиавелло было что-то такое, за что я сразу же проникся уважением. Так что я бы раздавил школьную влюбленность Малыша Хэрри, пока она не разрушила мои планы. Ничего хорошего из этой ситуации не вышло бы. Потому что, когда такие мужчины, как Мак, начали испытывать чувства, они били их прямо по голове.

— Принято к сведению, — сказал я.

Мак снова занял свое место рядом с Мари, и мой взгляд упал прямо на Малыша Хэрри, который так пристально смотрел на девушку, что это было жалкое зрелище.

Я вздохнул, качая головой. Из всех женщин в мире, в которых он мог бы влюбиться, это должна быть та, на которую претендует гребаное дикое животное. Ее запах был повсюду на Маке ‒ его запах был заточен на слово… «моя».

Почувствовав на себе чей-то взгляд, я слегка повернул голову, отыскивая Лучницу. Она сидела на одном из стульев, расставленных по всему двору.

Мы встретились взглядами и она задержала свой на мне.

Не в силах выдержать мой пристальный взгляд, Кили перевела глаза на Малыша Хэрри. Она проследила за его взглядом до Мари и Мака и нахмурилась.

Мари подняла глаза, когда Кили резко встала и вошла в дом. Она прошептала что-то на ухо Маку, а затем последовала за Кили. Малыш Хэрри последовал за Мари. Прежде чем он смог добраться до нее или зайти слишком далеко в дом, я дернул его назад за воротник рубашки.

Он хотел замахнуться на меня, но остановился, когда понял, что это я. В последнее время ему почти нечего было мне сказать.

— Тебе нравится, когда в тебя стреляют, Малыш Хэрри?

Он сощурился.

— Не могу сказать, что в полном восторге от этого.

Я сделал шаг ближе к Харрисону, и он не сдвинулся с места.

— Тогда я предлагаю тебе забыть о подруге твоей сестры. Она выходит замуж за состоявшегося мужчину. Ты знаешь, что это такое? — Он кивнул, и я продолжил. — Он больше животное, чем человек. Ты понял это? Его вид понятия не имеет, что означает слово «милосердие». Неважно, как его зовут, все, что тебе нужно помнить, это фамилия Фаусти.

— Твой вид.

— Ты знал, что я за человек, когда начал работать на меня.

Я поднял руки.

— Ты хотел быстрых денег, ты получил их, и ты принял их, пятна крови и все такое.

— Моя семья, моя сестра, никогда не были частью нашей сделки, — сказал Малыш Хэрри низким голосом, пропитанным виски.

— Дело не в твоей сестре. Это решенное дело. Это касается Мари. Держись, блядь, подальше от нее. Ее мужчина запомнил запах твоей крови. Я ничего не могу сделать, чтобы изменить направление ветра, понимаешь?

Огненно-красное видение с умиротворенным выражением голубых глаз явилось из темноты коридора.

— Мне нужно поговорить с тобой, Келли, — выдохнула она. — Наедине.

Мой взгляд метался между Малышом Хэрри и его сестрой.

— Я не собираюсь пытаться убить тебя, — сказала она раздраженным голосом. — Не сегодня.

Я снова встретился взглядом с Малышом Хэрри.

— Твоя сестра думает, что меня легко одурачить. Она пытается выиграть для тебя немного времени, чтобы ты побыл наедине с девушкой Маккиавелло. У тебя есть пять минут, чтобы ничего не говорить ей о любви или прочей подобной ерунде. Твои чувства больше не имеют значения там, где дело касается ее. Она вне пределов досягаемости. Я выразился достаточно ясно?

— Это проблема, — сказала Кили, взяв на себя инициативу после того, как мы отошли от Малыша Хэрри. — Он пьян, и всякий раз, когда Харрисон напивается, он позволяет своим эмоциям управлять им.

Я взял Лучницу за руку и заставил остановиться, когда мы поднялись на пару ступенек.

— Это было бы вредно для его здоровья, дорогая.

Кили метнула взгляд на кухню, где исчез Малыш Хэрри, а затем снова вернула ко мне.

— Пять минут, — прошептала она. — Он это заслужил.

— Он заработал пулю в грудь?

— Ты собираешься подставить его из-за Мари?

Кили приподняла брови.

— Ты далеко не глупа, женщина. Ты же знаешь, что мужчина с твоей подругой не из тех, кого можно наебать.

— Вроде тебя.

— Вроде меня.

Кили кивнула один раз, теперь в ее глазах был настоящий страх. Она прошла мимо меня на ступеньке, но прежде чем отошла слишком далеко, я снова взял ее за руку, останавливая.

— Что ты хотела от меня, дорогая? Кроме того, чтобы убрать меня с дороги твоего брата.

Кили сжала челюсть, когда я назвал ее так — дорогая.

— Хотела узнать, когда ты собираешься объявить о нашей помолвке.

— В твоих устах это звучит как фарс.

Я ухмыльнулся.

— Это чушь собачья.

Прежде чем я успел ответить, Кили быстро перевела взгляд, а я проследил до того места, куда она смотрит. Маккиавелло подошел и встал в дверях кухни. Малыш Хэрри стоял перед ним.

— Черт! — Кили пролетела мимо меня вниз по лестнице. Лаклэн, еще один из ее братьев, встал позади Малыша Хэрри в то же время, когда она добралась до него. Казалось, они вдвоем разрядили ситуацию до того, как она вышла из-под контроля.

Прежде чем Кили смогла вернуться на улицу, Мари остановила ее. Она что-то прошептала, сжала руку Кили, а затем повернулась, чтобы уйти с Маккиавелло. Он посмотрел мне в глаза, когда они выходили.

Достаточно сказано.

Лучница смотрела, как они уходят, а затем нырнула на кухню.

Она была на тропе войны. Открывала и закрывала шкафы, захлопывала их, когда не находила того, что искала. Она даже не потрудилась снова включить выключатель. Единственный свет проникал снаружи, там, где были подвешены лампочки, через кухонное окно.

— Учитывая, сколько Малыш Хэрри выпил сегодня вечером, наверное, все пропало, — сказал я, стоя спиной к стене.

Это была не девушка с пивом или вином, с которой я имел дело. Кили Райан была вся испачкана виски.

Ее рука замерла на полпути к другому шкафу, и она слегка повернула голову, чтобы посмотреть на меня.

— Ты ничего не знаешь, — сказала она, почти шипя на меня, — ни о чем. И меньше всего знаешь меня.

— А, — сказал я, выпрямляясь. — Я уже слышал об этой игре раньше. Это называется «Вини Кэша». Вот где ты можешь обвинять меня во всех проблемах в мире. Мне выдвигали гораздо более тяжеловесные аргументы, дорогая. Еще немного — и меня это не будет волновать. — Я пожал плечами. — Многие пытались раньше. Все потерпели неудачу. Меня не сломить.

— Это твоя вина! Все это. — Она захлопнула дверцу шкафа и повернулась ко мне лицом. — С тех пор, как ты появился, у нас одни неприятности!

Я рассмеялся, и ее шея стала огненно-красной.

— Тебе нравится пичкать себя ложью, дорогая? Тебе от этого становится лучше? Как будто, обвиняя Маккиавелло во всех своих проблемах, Малыш Хэрри чувствует себя лучше. Скажи мне. Это семейная черта, о которой мне следует знать?

— Ты называешь моего брата трусом?

— Я не называю. Я рассказываю. Он трус. Ни один мужчина, у которого есть яйца, не сидит там годами, ожидая подходящего момента, чтобы сделать женщину своей. Он идет и делает ее своей, и она принадлежит ему. Конец истории. Вон та машина снаружи. — Я мотнул головой в сторону передней части дома. — Этот дом. — Я огляделся по сторонам. — Кого это волнует? Ты знаешь свою подругу лучше, чем кто-либо другой. Имеет ли для нее значение материальное дерьмо?

Кили закрыла рот с щелкающим звуком. Она не могла спорить. Румянец на ее шее пополз к щекам.

— Он пытался подарить ей лучшую жизнь! Что-то, о чем ты ничего не знаешь.

Я пожал плечами.

Ее лицо вспыхнуло еще больше.

— Что за игру ты ведешь, а?

Кили сделала шаг ближе ко мне, и я заметил ее руки, когда она это сделала. Дрожь. Но она согнула пальцы, как будто разминалась. Подготовка к нападению.

— Почему ты так уверен, что сможешь украсть мое сердце? В последний раз, когда я проверяла, только я была вправе решать, кому его отдать.

— Вот тут ты ошибаешься. Я гребаный тигр-мародёр.

Я задрал рубашку, показывая ей свои полосы, шрамы, которые получил в бою.

— Твое сердце так же хорошо, как и мое. Ты уже влюбляешься в меня.

Опустив рубашку, я посмотрел вниз на ее шелковую блузу, тонкий материал, ее соски, прижатые к ткани.

— Твое тело уже готово сдаться. Но твоя голова сбивает тебя с толку.

— Чушь собачья. — Кили попыталась огрызнуться на меня, но ее голос прозвучал как шепот. — Все, что ты здесь заливаешь, это ложь. Ложь слетает с этого раздвоенного дьявольского языка.

— Дело не в том, что ты борешься, потому что не хочешь этого, — сказал я, делая шаг к Кили. — Ты борешься с этим, потому что не хочешь так легко сдаваться. Гордыня — смертный грех, дорогая, остерегайся его. Не отказывай своей киске назло своему сердцу.

— Ты самодовольный сукин сын!

Через мгновение Кили была на мне, вся ее сдерживаемая агрессия выплескивалась через руки. Она пыталась бить меня ими. Я не мог сдержать смех над ней, над тем, как мило она себя ведет. Зря я назвал эту женщину-воина милой, но она все же была женщиной и не могла пробить мою броню.

Взяв ее запястья в свои руки, я придвинул Кили к стене, едва не врезавшись в нее.

Ее дыхание вырывалось из груди, и, черт возьми, я вбирал его в себя. Я вдыхал страсть, которую Лучница пыталась замаскировать под чистую ненависть. Ее сердце колотилось о мою грудь, пытаясь вступить с ней в конфронтацию. Кили хотела завладеть моим сердцем, чтобы прекратить игру в перетягивание каната со своим сердцем.

Она не имела ни малейшего понятия. Я родился без сердца.

Я посмотрел на нее сверху вниз, и моя ухмылка медленно расползлась по лицу. Глаза Кили сузились до щелок, но я видел в них правду, которую она не могла отрицать.

— Посмотрим, как сильно ты возненавидишь этот раздвоенный дьявольский язык, когда он заставит тебя говорить на языках, о знании которых ты и не подозревала.

— Трахаться — не значит любить, — сказала она сквозь стиснутые зубы. — Ты можешь обладать моим телом, но за обладание остальным тебе придется проливать кровь. Любовь живет в сердце, Мародёр.

— Без сомнения, дорогая, — сказал я. — Но я проливал кровь за гораздо меньшее.

— Сердце ‒ это светлое место. Полное солнечного света и радуги. Настоящий рай. Жду не дождусь, когда ты попытаешься украсть из него любовь.

На ее лице появилась насмешливая улыбка. Это было так по-детски, чего я никогда раньше за ней не замечал.

— Ты говоришь о гордости. Тогда ты должен знать, что любовь не имеет дела с гордостью. Она ее уничтожает. Ты, тщеславный ублюдок, будешь говорить «пожалуйста» и «спасибо», когда любовь овладеет тобой, и ни черта не сможешь с этим поделать.

— Ах, но не все сердца одинаковы, дорогая. Я не думаю, что твое состоит из солнечного света и радуги. Принцесса хренова, разве не это ты сказала на ярмарке? Я знаю, что твое ‒ полная противоположность. Твое сердце ‒ это крепость. За которую нужно сражаться. Проливать кровь. А когда ты войдешь внутрь, она будет принадлежать тому, кто был достаточно самодоволен, чтобы поверить, что сможет пройти через ворота.

Я отпустил одно из ее запястий, свободной рукой убирая прядь волос с лица Кили. Она вздрогнула, и что-то внутри меня отозвалось на эту реакцию. Она закрыла глаза, испустив слабый вздох.

— Тогда эти глаза, эти глаза цвета неба принадлежат только мне, — сказал я.

Кили распахнула глаза, встретившись с моими, и прежде чем я успел пошевелиться, ее губы прижались к моим. От ее тела исходил жар, как от исчадия ада, а вся моя защита была похожа на бумагу, утопающую в снегу.

Кили издавала дикие звуки, когда наши языки боролись за большее, а рукой Кили шарила по моему телу в поисках обнаженной кожи, чтобы проникнуть внутрь. Когда я рукой скользнул под шелк ее блузы, проследовав меж ее грудей, из моего рта с шипением вырвался вздох, который она вдохнула.

То же самое место, которого я коснулся на ней, центр ее груди, чертовски жгло меня, как будто Лучница подожгла его.

Она оторвалась от меня, что было похоже на взрыв, чтобы покончить со всем этим. Дрожали не только ее руки, но и все ее тело. Кили медленно отошла назад, не сводя с меня глаз все это время, пока не уперлась в стену.

— Где… — прочистила она горло. — Что будет дальше? Я имею в виду ‒ моя семья. Эта вечеринка. Скотт.

Я сделал шаг ближе к ней, чувствуя, как бисеринка пота скатывается с моего виска на шею. Она попыталась сделать шаг назад, но не смогла. Кили уже ударилась о стену. Слишком быстро, чтобы могла протестовать, я взял ее левую руку в свою, покопался в кармане и надел ей на палец кольцо, которое подобрал Рафф.

— Хватит… — прочистил я горло, — хватит болтать.

— Никто никогда не поверит в это, — сказала Кили, глядя не на кольцо, а на меня. — Никто. И уж тем более Скотт.

— Ки.

Через минуту я перевел взгляд на Малыша Хэрри, который стоял в дверях кухни. Прошло еще больше времени, прежде чем Кили посмотрела на него.

Он переводил взгляд с нее на меня, глаза его сделались щелками, лицо стало хмурым.

— Если бы я не знал… — Он покачал головой, не закончив свою мысль. — Дверь. Тебя.

— Кто?

Ее голос был низким, почти ошеломленным.

— Стоун, — ответил Малыш Хэрри.

Я почувствовал реакцию в ее животе. Он ухнул вниз.

— Задержи его у входа, — сказала она. — Я встречусь с ним через минуту.

Малыш Хэрри кивнул и ушел.

Она сделала шаг от меня, поправляя волосы, а потом провела прохладной рукой по шее, которая горела.

— Он не поверит, — сказала Кили, и в ее голос вернулась уверенность. — Он не поверит! Что мне сказать? Что мне делать? Я не хочу, чтобы ты убил моего брата, если я все испорчу!

Я взял ее за руку и повел к входной двери.

— Правда в том, что ты моя, и ни черта больше, дорогая. Ни черта больше.