Мародер

34 Кэш

Я почувствовал, когда ее губы накрыли мои в поцелуе, почувствовал, как ее слезы скатились по моему лицу, но доктор так накачал меня лекарствами, что я думал, будто парю в небесах.

Пока я не попытался пошевелиться.

Тито Сала зашил меня, как будто во мне были не кишки, а мясной фарш, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы все это не вывалилось наружу. Каждая частичка меня требовала двигаться, но на меня наложили чертову прорву швов. Не считая гребаные иглы в моих венах.

Тито Сала был известен тем, что обеспечивал своим пациентам комфорт во время операции, но после нее он превращал жизнь на земле в сущий ад. Поговаривали, что он делал это, чтобы вы не забыли. Я бы сказал, что он делал это, потому что в глубине души старик играл в расплату за те многочисленные ночи, когда ему приходилось собирать таких ублюдков, как я, по частям. Кучка гребаных Шалтаев-Болтаев.

В комнату вошли две женщины. Было тускло — кто-то приглушил свет, — но я мог слышать мониторы на заднем плане и их голоса.

Когда женщины подошли ближе, я узнал одну из них. Клара была медсестрой, и ее старик когда-то был связан с ирландской семьей. Я знал ее еще с тех пор, как она под стол пешком ходила.

Вторую женщину, доктора, я узнал не сразу. Алиша Картер. Хотя я не мог вспомнить, как она была связана. Может быть, она встречалась или была замужем за одним из Фаусти или за кем-то еще, связанным с этим миром.

Однако, если доктор Картер была в этой комнате, люди Фаусти доверяли ей — в той степени, в какой они могли доверять кому-то.

Это была одна из их самых сложных установок, если говорить о отделениях неотложной помощи. Я уже бывал в нескольких из них раньше. Должно быть, я был на пороге смерти. Боль в шее и плече служила мне напоминанием о том, что старая сука чуть не превратила меня в корм для червей.

— Насколько близко я был на этот раз? — спросил я невнятно.

Клара возилась с чем-то рядом со мной.

— Достаточно близко, чтобы отец Фланаган пришел проведать тебя. — Она хлопнула меня по плечу. — Твой старик был бы вне себя от ярости, узнай он, что ты подпустил убийцу настолько близко.

— Ага. — Я прочистил горло. — Прямо сейчас это чувство взаимно.

— Однако отец Фланаган ушел, так что это должно означать, что он чувствует, что с тобой все в порядке. — Она улыбнулась мне. — На случай, если ты решишь умереть позже.

У меня не было сил шевелить губами и ухмыльнуться. Кроме того, моя жена может обвинить меня во флирте и выколоть мне глаза, как она угрожала сделать это раньше. Когда я сказал, что она сойдет с ума, вонзив в меня когти, я имел в виду не только в спальне.

— Где моя жена?

Женщина, которая успокоила бы мою душу.

— Ммм.

Клара посмотрела на доктора Картер.

— Ты ее видела?

Доктор Картер покачала головой.

— Нет, с тех пор как она была здесь некоторое время назад. После этого она ушла в отдельную палату, но сказала, что вернется позже.

— Как долго? — вопросительно сказала я.

— Беспокоишься о времени, Келли?

Самодовольная ухмылка появилась на лице Клары.

— На самом деле, беспокоюсь, — сказал я, немного приподнимаясь.

Они даже не попытались остановить меня. Они знали, что это бесполезно. У меня закружилась голова, но я справился с этим.

— Где мой телефон?

— Она в другой комнате, Келли, — сказала Клара, собираясь уходить с доктором Картер.

— Не в другой стране. Она придет. Она, наверное, устала. Твоя жена была расстроена, беспокоилась о тебе. — Она легонько шлепнула меня по ноге. — Без понятия, почему женщина вроде нее могла влюбиться в кого-то вроде тебя. От вас всех слишком много хлопот.

— Слишком тяжело для сердца, — констатировала доктор Картер, прежде чем они оставили меня в покое.

Одного в тишине, чтобы подумать. Чтобы вспомнить. Сжал одеяла, которыми они меня укрыли, в кулаках, как какой-то ребенок, которому нужно было согреться, а пульс бился у меня в ухе. Если бы Тито Сала не зашил меня как следует, я мог бы уже разлететься на куски.

Судя по тому, насколько напряженным я себя чувствовал, он зашел слишком далеко. Может быть, он хотел, чтобы шов разошелся, чтобы он мог проделать со мной все снова — пока я не спал, зашивал бы меня самой большой иглой, которая у него была, без лекарств. Мне приходилось проходить через подобное, без лекарств, но его рука могла как врачевать, так и оставлять отметины, когда ему нужно было преподать урок в отношении сохранении храма, которым он считал человеческое тело.

В комнате послышалось щебетание. Сначала я подумал, что звук исходит от мониторов, но потом понял, что трезвонит мой телефон. Должно быть, они срезали с меня одежду, и мои штаны валялись в углу, звук доносился из кармана моих штанов.

— Кто, черт возьми…

Потом я понял. Это был звонок, который Кили установила на моем телефоне.

Она сказала, что не имеет значения, есть ли у кого-то еще что-то особенное, ее звонок я не спутаю ни с чьим другим. Она выбрала картинку с анимированной зеленой птицей, и когда мой телефон звонил, на экране появлялась птица и звучал этот странный птичий крик.

Сначала раздавалось щебетание, плавно переходящее в крик: «Внимание, — пронзительный крик. — Звонит ваша жена. Предупреждение, — очередной пронзительный крик. — Твоя жена звонит. Внимание, — прокричал мой телефон из угла. — Звонит ваша жена. Предупреждение».

Какого хрена моей жене звонить, если она находится со мной в одном здании? И почему, черт возьми, ей не быть рядом со мной, пришел бы я в сознание или нет? Даже когда она ненавидела меня, она все равно отказывалась сдвинуться с места.

Выдернув провода из своих рук, я двинулся, как человек на лодке во время шторма, в угол комнаты. Каждая рана — на моем боку, на спине и где бы то ни было еще, черт возьми, на моем теле — горела огнем с каждым моим шагом. Я никогда не был достаточно близко к бушующему огню, чтобы почувствовать жар, но мое тело горело точно так же.

Каждый мускул. Каждый нерв. Каждая клеточка моего тела. Сгорали огнем.

Все, что потребовалось, — это чтобы звонок прекратился, или, может быть, человек на другом конце провода услышал, как тяжело я дышу, потому что, как только он почувствовал, что на том конце провода затеплилась жизнь, он сказал мне, где с ним встретиться.

— Один, или твоя жена умрет.

• • •

Люди Рокко не обращали внимания. Их больше заботило, кто угрожал войти, чем кто выходил.

Однако многие мужчины пытались вырваться из лап Тито Сала, и эти люди были привязаны к кровати. Тогда он прочитал бы тебе самую скучную гребаную инструкцию о правилах поведения в мире. Бесчисленные люди, которые были привязаны по его приказу, вероятно, хотели бы просто умереть в бою вместо того, чтобы слушать, как он бубнит без умолку.

Один из мужчин на кухне поднял голову и кивнул мне, но поскольку я медленно плыл в сторону комнаты, где должна была находиться моя жена, он, вероятно, подумал, что я ищу ее.

Именно так, я плыл. Мне казалось, что я нахожусь под водой, но в адской версии этого. Я вспотел, в то время как моя кожа обгорела до хрустящей корочки. Я даже не был уверен, смогу ли поднять руку над головой.

Я знал, что моей жены не было в комнате, но в таких местах как это, было полно оружия на любой выбор, и мне нужно было что-то взять с собой. Я шел в одиночку, но не собирался являться в условленное место с пустыми руками. В шкафу я нашел кожаную наплечную кобуру и надел ее. Здесь была только пара спортивных штанов, так что я собирался обойтись без рубашки и обуви.

Инстинкты твердили мне, черт возьми, бежать, но моя голова находилась в состоянии войны с моими конечностями. Все, чем Тито накачал меня, оказалось убойным коктейлем, даже несмотря на то, что боль все еще ощущалась. Может быть, она и проходила. Это означало, что мне нужно было убираться, пока старик не явился с очередным шприцем, и не обнаружил моего отсутствия.

Я проскользнул мимо мужчин на кухню. Однако я понимал, что парень, стоявший на страже снаружи, будет проблемой — бугай под два метра ростом и весом чуть больше центнера, крепкая мускулатура, сицилийская заноза в заднице. Я уже встречал охранника Риццо, которого иногда называли «Гулливером» у дверей, и знал, что он родом с Сицилии. Владения Фаусти были обширны, и у них была семья во всех мыслимых областях.

— Келли, — сказал он, прищурившись на меня. У него на щеке красовалось красное пятно.

Я приставил пистолет к его голове.

— Без обид, Риццо, но мне нужна связка ключей.

— Я отвезу тебя, — сказал он. — Сала накачал тебя…

Я отрицательно покачал головой.

— Должен сделать это один.

Он вздохнул и вытащил из кармана пару ключей. Он бросил их в меня, и я поймал их одной рукой.

Он кивнул на черный «хаммер» на другой стороне улицы.

— Надеру тебе задницу, как только твои раны заживут, — крикнул он мне вслед. — Я бы сделал это сейчас, но я слишком боюсь Салы. Ты же в курсе, как он относится к наложенным его руками швам. Это его особый вид искусства.

Я нажал кнопку на Хаммере, и он защебетал, но прямо перед тем, как я забрался внутрь, я почувствовал, что кто-то наблюдает за мной. Я оглянулся через плечо, но никого не увидел. Однако я знал. То был Маккиавелло. Мак. Он был словно неуловимый призрак, всегда наблюдающий из темноты за вами. А когда вы чувствовали на себе его взгляд, то обернувшись, вы бы не обнаружили бы его там, где ожидали увидеть. То было лишь чувство. Он никогда не был там, где вы ожидали его увидеть.

И если он еще раз назовет Кили «подругой его жены», я точно отметелю его. Мак говорил о ней так, будто ни одно другое женское имя не было достаточно хорошим, чтобы слететь с его уст, кроме имени его жены.

— Кили, — сказал я, напрягаясь, чтобы забраться внутрь Хаммера. То была зверюга на дороге, а не машина. Закрыв за собой дверь, я нашел чистую рубашку на пассажирском сиденье и пару неношеных ботинок на полу.

Я снова огляделся, но меня окружала только темнота. Невозможно было сказать, когда Мак организовал эту поездку и одежду. Вероятно, как только моя жена обратилась к ним за помощью. Опять же, он был умным убийцей, одним из самых опасных из всех. Он замышлял заговор перед казнью.

Так как же моей жене удалось проскользнуть мимо мужчин в доме и Риццо снаружи?

Красное пятно на щеке Риццо объясняло это. Он, блядь, ел. Я почувствовал исходящий от него аромат помидоров и чеснока. Это было то же самое блюдо, которое ребята ели дома. И если я знал Рокко и отчасти Мака, они только что прибыли после того, как разобрались с резней за пределами нашего заведения в Адской кухне. Кили ускользнула до их приезда. Иначе они бы не позволили ей уйти самой.

Я снял наплечную кобуру и натянул рубашку через голову. Материал создавал неприятное трение о недавно наложенные швы, образуя на теле отдельные маленькие очаги пожара, удерживая тепло под бинтами. Это отражало то, что происходило внутри меня. Я был ходячим огнем, готовым вспыхнуть от гнева.

В тот день в загородном клубе, после покушения на мою жизнь, я уже понимал.

Это был кто-то, кто знал меня. Кто-то близкий. Но мне нужно было выяснить, как далеко все зашло прежде, чем перейти к решительным действиям.

Я также знал ответ на вопрос почему, но все же было трудно сосредоточиться на причине. Не тогда, когда мои веки отяжелели, а голова то опускалась, то снова поднималась. Моя кожа боролась с жаром и холодом — меня лихорадило. Мои зубы клацнули.

— Блядь!

Дернул руль «хаммера» влево, задел припаркованную справа машину, полностью оторвав ей бампер.

Покачал головой, пытаясь вернуть своему мозгу толику ясности, пока мчался по улицам, как пьяный. И дело было не в транквилизаторах. Боль усиливалась, потому что действие лекарств сходило на нет. Эти ублюдки, должно быть, нанесли мне множество ударов ножом, причем глубоких. Тот, что красовался на моей шее, ощущался явственнее всего. И мое лицо. Я снова начинал его чувствовать. Мой нос причинял максимальный дискомфорт. Один из них, должно быть, пнул меня, когда я лежал, и сломал мне нос — снова.

Однако все это отошло на второй план после накатившей решимости во что бы то ни стало добраться до моей жены. Боль напомнила мне, что у меня есть цель.

Капля дождя упала на лобовое стекло. Я надеялся, что это продлится какое-то время, но я чувствовал этот запах в воздухе. Влажность. Небо пронзила молния, за которой последовал гром.

Несколько минут спустя «хаммер» уже катился по лужайке кладбища, а некоторое время спустя резко остановился, так как моя я резко убрал ногу с педали газа. Я снова надел наплечную кобуру и наклонился, чтобы поднять ботинки. Моя голова безвольно упала на грудь прежде, чем я смог поднять ее за живительным глотком воздуха, и смог отдышаться. Я надел эти ублюдочные ботинки, и чуть не вывалился из машины, выходя.

Я собирался пристрелить парня прежде, чем он доберется до меня. Я был не в той форме, чтобы драться с ним; я едва мог стоять прямо. Он был сильным и быстрым парнем. И мне нужно было вытащить ее отсюда. Когда-то она стала для меня всем. Это было то, что было только между нами.

Кили Келли стала моей жизнью. Всей моей жизнью. Я был зависим от чувства покоя, который она дарила мне, от ее любви, от нее самой. Я был влюблен в жизнь внутри этой женщины. Когда Кили перезагрузила мою жизнь, она снова подарила мне первый вдох, и я бы отдал ей свой последний, если бы это означало, что она будет жить.

Идя по следу от фар «хаммера», я пробирался через кладбище. Промежутки между пятнами света становились все темнее и темнее по мере продвижения вперед, пока свет от фонарика не осветил область перед надгробием моего старика. Оно не было такой сложной формы, как некоторые из тех, что были вокруг.

Мой старик этого не хотел. Он сказал, что все мужчины оказываются в одном и том же месте, где бы они ни были и что бы они ни делали в жизни. Надгробный камень за миллион долларов или за пятьсот долларов — не имело значения, потому что то, покоилось под ним рано или поздно должно было сгнить.

— Прах к праху, — донесся голос Раффа. — Прах к праху… Это ты, Кэшел Келли?

Да, чертов предатель Рафф.

Мартин сказал мне, что он видел, как Рафф передавал молодому парню ключ в тот день «У Салливана», когда грузовики Сэла въезжали друг за другом. Парень отдал ключ внуку Сьюзен, Колину Макфирту, но Мартин и думать забыл об этом, пока Рафф не обмолвился за кружкой пива, что какой-то парень дал Колину ключ, и ключ тот был от грузовика, который взорвался с Колином внутри. Рафф сказал, что грузовик предназначался для меня.

Я никогда не рассказывал Раффу о том, что произошло между мной и Колином. Я даже никогда не говорил ему, что поставил не тот грузовик и починил другой. И я только одного человека научил, как оборудовать все так, чтобы произошло то, что произошло с грузовиком Колина.

Рафф был так поглощен своим злорадством, что не понял, что сам себя раскрыл — потому что они с Колином были оба в этом замешаны. Колин никогда не предавал Раффа. Они работали вместе против меня. Я предполагал, что Колин хотел убить меня раньше, чем своего напарника, но вместо этого его ждал отнюдь не счастливый конец этой гребаной сделки.

Мартину потребовалась минута, чтобы собрать пазл воедино, но когда он это сделал, то понял, что за всем этим с самого начала стоял Рафф. Рафф использовал меня, чтобы устранить всех своих потенциальных противников, прежде чем он устранил бы меня. Однако он не планировал использовать взрывчатку со мной. Не так, как он убрал своего подельника. Это было его личной вендеттой.

Он хотел, чтобы я страдал. Умолял.

Я нацелился на него, прежде чем он скрылся между двумя надгробиями — одним, который принадлежал моему старику, и другим, который принадлежал его старику. К последнему была прислонена моя жена. Ее голова была запрокинута назад, глаза закрыты, волосы колыхались всякий раз, когда он двигал ее. Когда Рафф повернулся, как будто исполнял последний танец с мертвой женщиной, я увидел кровь. Они стекали по ее лицу со лба.

Ее нос. Ее рот. Ее глаза. Он колотил в двери моего рая, чтобы попасть внутрь. Ее джинсы промокли, почти почернели, от крови.

— Кили, — ее имя слетело с моих губ без раздумий. — Моя дорогая.

Он улыбнулся.

— Ты теряешь самообладание, Келли.

Рафф кивнул в сторону руки, в которой я держал пистолет. Она была почти опущена, я больше не целился в него.

Я не мог выстрелить, не тогда, когда она была у него в лапах. Возможно, это даже ничего не изменит.

Моя жена, он уже… Я отказывался даже думать об этом.

Что-то внутри меня ослабело, но моя рука крепче сжала пистолет.

Он поморщился, но потом ухмыльнулся.

— Твоя жена, Джессика Рэббит, боролась сильнее, чем ты сейчас. Мы все видим, у кого из вас двоих в вашей семье комплект стальных яиц. — Он пошевелил губами.

— Ой, мне не стоило говорить «семья». Морин. Малышка. Малыш. Все мертвы… и теперь твоя жена.

Он слегка повернулся, показывая мне ее лицо.

— Я велел тебе прийти одному или она умрет. Поскольку я знал, что ты не…

Он пожал плечами.

Я встретился с ним взглядом, когда с неба начал лить дождь. Молния прорезала небо, на секунду окрасив его красным, прежде чем прогремел гром.

— Оружие, Келли. — Он кивнул на пистолет, что болтался у меня в руке. — Он ведь не один. Но я не убивал ее. По крайней мере, пока. Хотя, возможно, стоит поторопиться, кровотечение снаружи стабильное, но я не уверен, что происходит у нее внутри.

Рафф подмигнул мне.

— Она ведь может выдержать удар битой, Джессика Рэббит же может, — сказал он, передразнивая мой акцент.

— Чего ты хочешь? — спросил я сквозь стиснутые зубы.

— Ты, — сказал он. — На колени. Прямо передо мной. Моля о прощении. Никакого пистолета у твоей головы, заставляющего произносить слова мольбы о пощаде. Я хочу извинений от души, так как у тебя нет гребаного сердца.

Я бросил пистолет, который держал в руке, в сторону от Раффа, и он запнул его так далеко, что я не смог бы добраться до него, даже если бы попытался это сделать. Я проделал то же самое со всей кобурой. Он проделал то же самое и с ней.

Любовь была единственной силой, которая когда-либо могла поставить меня на колени. Моя жена сказала мне об этом в доме своего брата.

Я упал на колени не перед ним, а перед своей женой. Она была всем, что я мог видеть. Всем, что я мог слышать. Всем, чем я мог дышать. Я чувствовал ее запах под дождем, и когда он стоял надо мной, держа мою Кили, ее кровь стекала по моему лицу, как слезы.

— Ты не предвидел, что это произойдет, ты, высокомерный ублюдок. Мародер из Адской кухни — ты не крадешь вещи, ты крадешь сердца. Ты крадешь их у мужчин. Крадешь их у семей. Твой старик был дьяволом во плоти. Все, к чему он прикасался, он разрушал. Как наркотики, с которыми ты борешься. — Рафф приставил пистолет к моему лбу. — Позволь мне рассказать тебе историю, историю о том, как Ронан Келли разрушил жизнь хорошего человека. Мой старик был в долгу, а твой старик выгнал его с улицы с этой бандой головорезов и привел его в «Джинджерс».

«Джинджерс» был баром, за который мой старик платил деньги. Иногда он использовал его, чтобы иметь дело с людьми, которые были должны деньги, или что похуже. Это было не такое нейтральное место, как бар «У Салливана». Если бы те стены могли говорить, ФБР привело бы их на допрос много лет назад.

— Из-за денег, Келли, — сказал Рафф, сильнее прижимая пистолет к моей голове. Сначала его рука была твердой, но чем больше он говорил, тем больше переживал, и она начала дрожать. — Денег. Твой старик приставил пистолет к голове моего старика, вот так, и заставил его позвонить домой. Я ответил на звонок. Мой старик плакал, умолял, и он велел мне позвонить моей маме. — Рафф фыркнул. — Он был в долгу перед великим Ронаном Келли, и если бы мы не принесли тому достаточно бабок, мы все бы уже кормили червей. Теперь ты будешь умолять меня о чем-то более ценном, чем твоя жизнь. Жизнь этой женщины. Твоя жизнь недостаточно хороша, чтобы о ней просить. Ее? Стоит каждого слова из твоих уст. Вроде того, что ты сделал со Скоттом Стоуном. Ты украл эту женщину у него, зная, что Скотт Стоун никогда не забудет ее, потому что потерял ее из-за тебя. Дьявольское отродье. То, против чего он боролся всю свою жизнь. А его карьера? Еще одна любовь всей его жизни? Конец его жизни в том виде, в котором он ее знал, когда потерял. Теперь ты там, где многие мужчины оказывались по одному твоему слову, одной твоей указке, Келли. Ты проиграешь. Потому что я наблюдал. Эта сучка стоит всего, что ты когда-либо имел. Больше, чем память твоего старика. Больше, чем твой последний вздох. Так что ты хочешь мне сказать?

Я поднял руки.

— Вот я, — сказал я, чувствуя вкус крови во рту. Либо она, либо я. — Вот я.

Рафф посмотрел на небо и рассмеялся.

— Это все, что ты можешь сказать в свое гребаное оправдание? Где же просьбы? Мольбы? Где твой плач?

Он повернулся и ударил мою жену головой о надгробие моего старика, в то же время гром, казалось, расколол небо надвое, и снова пошел дождь.

— Ты будешь рыдать…

Мое сердце буквально выкрикнуло ее имя, но из моего горла вырвался рев, когда внутри меня поднялся жар, и я навалился на него всем телом. Мы столкнулись так сильно, что он уронил мою жену, пытаясь защититься от моего натиска, и как только мы упали, мы принялись ожесточенно мутузить друг друга.

Рафф в мгновение ока уложил меня на спину, нанося удары по всем местам, которые, как он знал, были ослаблены, не попав в одно жизненно важное место.

Мою шею.

Я мог бы пережить остальное.

Но не удар в шею.

Мне было насрать на свою жизнь. Мне пришлось обратиться за помощью к своей жене. Мы были на кладбище. В стране мертвых. Только вот она не планировала пополнять их ряды. Если бы это было так, мы бы отправились туда вместе. Я бы вскрыл вену у себя на шее, прежде чем кто-нибудь опустил бы ее в землю у меня на глазах.

Он продолжал наносить удары по моей спине, по бокам, а потом ударил меня прямо по шее. Воздух с гребаным хрипом вылетел из моих легких, и дождь хлынул мне в рот, когда я попытался вдохнуть.

Рафф скатился с меня, ползком пытаясь добраться до пистолета, который он потерял, когда я врезался в него весом своего тела. Рафф встал не менее чем через секунду, снова направляясь к Кили, и, собрав малые капли воздуха, который я смог выхватить, я выкрикнул его имя.

— Рафф! — Он остановился и повернулся ко мне. — Пошел ты, — сказал я. — И пошел твой старик. Он был слабаком.

С этими словами я выхватил пистолет из-за спины, выстрелив ему один раз в голову и один раз в сердце.

Рафф упал на землю, когда я поднялся на колени и пополз к своей жене, которая безжизненно лежала на земле, дождь лил ей на лицо, пытаясь смыть кровь. Это было слишком, слишком быстро. Используя камень моего старика, я приподнялся, потянув ее за собой, взревев от боли, когда это проделал. Я прижимал Кили к груди, крепко прижимая к себе, не уверенный, что, черт возьми, делать. Кроме того, что он разукрасил ей лицо, я не был уверен, что еще он с ней сделал. Меня не было рядом, чтобы защитить ее. Или защитить этих детей. Или Морин.

Нашу семью.

Моя голова снова закружилась, но даже в темноте все, что я мог видеть, было красным.

Кровь.

Наша кровь текла и смешивалась под дождем.

Я поднял голову к небу и закричал. Я закричал так громко, что мои легкие сжались.

— Пожалуйста, — взмолился я. — Молю тебя.

Молния осветила темноту, показав мне ее лицо, и я снова взмолился на ирландском гэльском.

— Le do thoil!¹²

— Самое время тебе умолять о чем-нибудь, ты, никчемный ублюдок.

Ли Грейди. Человек, который должен был быть мертв. Гребаный призрак на кладбище. Он стоял надо мной с пистолетом в руке.

Я дернулся, чтобы закрыть свою жену, но он покачал головой, направив на нее пистолет.

— Она идет первой. После того, что я только что услышал, она стоит больше, чем то, что ты украл у меня. Ты проживешь достаточно долго, после того как я закончу работу, которую не смогла сделать Сьюзен, чтобы увидеть, как жизнь уходит из нее раньше, чем она уходит из тебя. Очень поэтично. Твой старик, возможно, даже гордился бы тем, что ты пошел этим путем.

Раздался свисток. Как птица. Пение. Или разговор с другим человеком. Звук возник, а затем исчез, когда его заглушил очередной раскат грома. Он вернулся, на этот раз ближе.

Я мог видеть Грейди в свете фонарика, оставленного Раффом, но он не мог видеть, кто еще был там.

Грейди направил пистолет влево, туда, откуда доносился шум, сощурился.

— Кто там? — закричал он.

Ничто, кроме ливня, не ответило ему, а затем свист, который раздался снова и снова затих. У моего старика, возможно, и было надгробие без изысков, но его окружали большие статуи. Кто бы это ни был, казалось, он двигался между ними, давая Грейди понять, что он не один.

Грейди нажал на спусковой крючок своего пистолета. Вспышка света, а затем раздался взрыв, который, казалось, эхом отозвался в ночи. Должно быть, пуля ударилась о камень, потому что я услышал, как он треснул.

— Кто там? — он снова закричал, готовый нажать на курок еще раз. Однако прежде чем он это сделал, из темноты появился человек и всадил ему одну пулю в голову и две в грудь. Грейди лежал у моих ног, его глаза все еще были открыты, дождь стекал в его невидящие глаза.

Когда мужчина показался на свету, я прочистил горло.

— Это была не она. Я вынудил ее к этому. Возьми ее. — Я попытался поднять Кили, но мои руки словно налились свинцом. — Ей нужна помощь.

— Я знаю, что ты вынудил ее, — сказал Скотт Стоун, опускаясь на колени, чтобы пощупать пульс на ее шее. — Но я также знаю, что она не из тех женщин, которых можно к чему-то принудить. Она влюбилась в тебя.

Он вздохнул.

— Верни мне мою работу, и я помогу тебе. Ты уже достаточно сказал. Мы не можем существовать друг без друга.

— По рукам, — сказал я, но не был уверен, действительно ли это слово слетело с моих губ.

— Я не уверен насчет тебя, Келли. — Он снова вздохнул. — Но мне нужно ради чего-то жить, кроме себя.

— Гребаная правда, — сказал я, крепче прижимая ее к себе. Если Кили этого не переживет, то и я не переживу.

Секунду спустя, казалось, люди бежали сквозь дождь с фонарями, направляясь к нам. Слишком рано для того, чтобы он только что кому-то позвонил.

Я слышал, как Скотт Стоун сказал что-то о том, как он следил за мной после того, как я подрезал ту машину. В какой-то момент он потерял меня, но потом понял, куда я направлялся. Я слышал Мака. Я слышал Рокко. Я слышал, как он сказал, что они оставили «хаммер» для меня на случай, если я захочу пойти за Раффом, когда приду в себя. Именно «Хаммер выследили».

Я слышал, как Тито Сала ругался по-итальянски в адрес всех них.

Притянув свою жену еще ближе к груди, я произнес одно слово, которое, как я помнил, никогда раньше не слетало с моих губ.

— Спасибо.

Затем я закрыл глаза.