Моя жена стояла на фоне неровного ирландского побережья, ее лук был поднят, стрела нацелена, ветер развевал ее волосы. Цвет их соответствовал огню, оставшемуся после заходящего солнца.
Ее колчан был полон стрел, и стрела с оперением зеленого цвета, развеваясь на ветру, приземлилась у моих ног. Я наклонился и поднял ее, держа между указательным и средним пальцами.
Семь мишеней были выстроены в ряд за пределами фермерского дома, и когда она двигалась и выпускала стрелы с быстротой, которую было трудно осознать, она попала в центр семь раз подряд. Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы дотянуться до стрелы и произвести выстрел, чтобы стрела пролетела по воздуху и поразила свою цель, а моя жена уже переходила к следующей цели.
С такой скоростью, с какой она выпускала стрелы, ей потребовалось бы всего несколько секунд, чтобы уничтожить группу взрослых мужчин.
С Кили Келли ни в коем случае нельзя было связываться.
Она нацелила стрелу мне в грудь, когда наши взгляды только пересеклись, и Кили заявила права на сердце, о существовании которого я и понятия не имел.
— Ты умеешь стрелять?
Ее голос донес для меня ветер.
— Из пистолета.
Я ухмыльнулся.
Она отзеркалила мою улыбку.
— Не волнуйся. У тебя есть я, если когда-нибудь случится апокалипсис.
— Великолепно, — произнес я, засовывая руки в карманы, собираясь встать ближе к ней.
Кили рассмеялась, и ее волосы взметнулись вверх от налетевшего порыва ветра. Я убрал локоны с ее лица, заправив их ей за ухо. Она закрыла глаза, и она задрожала, вжавшись, отчего ее плечи оказались у самых ушей. Она положила свою холодную ладонь поверх моей, сжимая.
— Встань здесь, — сказала она, кивнув туда, где она стояла.
Я стоял перед ней, а она стояла близко позади меня. Она протянула мне лук и помогла прицелиться, затем вручила мне стрелу.
— Давай посмотрим, на что ты способен, похититель моего сердца, — сказала она, а ее теплое дыхание коснулось моего уха. Она смотрела на меня через плечо.
— Как я должен это сделать, когда ты дышишь мне в затылок?
— Тебя это волнует?
Ее голос был низким, с придыханием, таким чертовски соблазнительным.
Когда Кили целилась, казалось, ей даже не нужно было концентрироваться или прищуривать один глаз, чтобы лучше видеть другим. Я снова прицелился, и когда собрался выпустить стрелу, она протянула руку и схватила меня за причинное место, одновременно дуя мне в ухо.
Стрела пролетела по сумасшедшей дуге и воткнулась в землю.
Я никогда не слышал, чтобы она так сильно смеялась. Я обернулся, и она указала на меня.
— Только взгляни на свое лицо!
Она засмеялась еще громче, но пыталась сделать такое же лицо, как у меня. Может быть, она уже обоссалась от смеха, но трудно было сказать, когда она не могла сохранить невозмутимое выражение лица. Она почти хрипела. Когда она снова смогла нормально дышать, она сказала:
— Ты не привык, чтобы женщина подставляла тебе подножку, верно, Мародер?
Я прижался вплотную к Кили, скользя рукой вверх по ее спине, чувствуя дрожь под ее кожей, когда я прикасался к ней. Я достал из колчана еще одну стрелу. Повернувшись, я еще раз прицелился и выпустил стрелу. На этот раз она пролетела прямо, попав прямо в мишень, но чуть левее от центра.
— Неплохо, душа моя, — сказала она у меня за спиной. — Совсем неплохо. Я чувствую некоторый потенциал.
Она сказала это так небрежно, как будто не называла меня как-то иначе, чем она меня называла — Келли, Мародер, ублюдок, похититель ее времени или сердца. Это было то же самое, что и в первый раз, когда она назвала меня Кэшем.
— Что?
Она приподняла волосы, поправляя их так, чтобы они не развевались на ветру.
— Я назвала тебя моей душой. Не заключай сделку по этому поводу. Ты — моя душа и мое сердце, с тех пор как ты украл его.
Кили снова развернула меня к цели, подстроив мое тело определенным образом. Рядом с ее телом, направляющим мое, мы поражаем каждую цель. Мои стрелы застряли прямо рядом с ее, за исключением последней, когда она выстрелила, прямо как Робин Гуд. Кили расколола свою же стрелу прямо посередине.
— Молодец, — сказала она, отходя от меня. — Хорошая работа.
Я кивнул ей и вернул лук. Кили взяла его у меня и прислонила к небольшому сарайчику, в котором раньше хранились инструменты и прочая ерунда. Я наблюдал за ней с минуту, прежде чем засунуть руки в карманы и пойти обратно на ферму.
— Кэшел Келли, — сказала она. — Я остановился. — Возьми меня с собой на долгую прогулку по пляжу.
Она оказалась рядом со мной раньше, чем я ожидал. Она вложила свою ладонь в мою, переплетая наши пальцы.
Я вздохнул и кивнул.
Мы прошли вдоль участка и пересекли неровную дорогу, наши ботинки натыкались на камни, отделявшие сушу от моря. Вода время от времени вливалась в трещины, заполняя пустоты, а затем устремлялась обратно. Она отпустила мою руку, когда я наклонился, чтобы поднять камень и бросить его.
— Расскажи мне, что произошло в тот день, — попросила она. — День, который все изменил.
В тот день, когда я потерял своего старика и брата.
Я прочистил горло.
— Мой старик водил нас в зоопарк Бронкса. Он водил нас туда, когда хотел поговорить с нами о чем-то важном. У них был зеленоглазый тигр, которого он называл моим тотемным животным. Смотритель зоопарка иногда позволял нам его покормить. — Я снова наклонился, ища другой камень, чтобы бросить. — Наш старик сказал нам, что у него было плохое предчувствие по поводу чего-то. Они у него часто случались — плохие предчувствия. Его бизнес по большей части выводил из себя многих. Потому что, если ты не выводишь кого-то из себя в этом мире, ты делаешь что-то неправильно. Наличие к тебя врагов свидетельствовало о том, что ты кого-то очень вывел из себя. Ты отстаиваешь то, чего хочет кто-то другой.
Затем я выпрямился, держа в руке четыре маленьких камешка. Я выбросил один, и море поглотило его.
— Он предупредил нас, что ситуация становится рискованной. Что, если с ним что-то случится, он хотел, чтобы мы всем заправляли. Взяли его наследие и упрочили то, что он нам оставляет.
Я растер камешки между ладонями, а затем бросил еще один, на этот раз дальше предыдущего.
— После того, как мы покинули зоопарк, мы собирались поужинать в квартире моего старика. Молли всегда готовила специальное блюдо по воскресеньям, и мы должны были ужинать с ними. Машина преградила нам путь прежде, чем мы вошли в дом, и когда мой старик встретился с теми людьми взглядом, он сказал нам зайти внутрь и подождать.
Я взобрался на каменную насыпь, повернувшись, чтобы подать жене руку. Она взяла ее и встала рядом со мной. Кили высматривала что-то на горизонте, прищурившись.
— Я этого не сделал. У меня поселилось ощущение мороза вдоль шеи, как будто дикое животное собиралось вонзить в нее свои зубы и искалечить меня. Поскольку я не заходил, то Килл тоже остался ждать со мной.
Я бросил еще один камень, на этот раз сорвавшийся с места от порыва ветра. Он приземлился где-то вдалеке без каких-либо доказательств того, что он где-то приземлился.
— Мой старик наклонился, разговаривая с двумя мужчинами через опущенное стекло их автомобиля. Они спорили, но говорили едва слышно. Это был один из людей Грейди и Скарпоне. Пока они спорили, подъехала группа копов, завизжали шины, завыли сирены. Они вытащили оружие, как только выскочили наружу. Старик Стоуна кричал моему, чтобы тот поднял руки вверх. Мой старик сделал, как тот просил, но сказал Стоуну, что сначала ему нужно закончить дело. Скотт Стоун, который в то время был патрульным полицейским, не согласился. Прежде чем отец Стоуна дал ему добро, он надел наручники на моего старика, и когда он вытаскивал его из машины, Скарпоне выстрелил ему в грудь. Прямо ему в сердце. Копы начали стрелять. Так же поступили и мужчины в машине. Я пошел по направлению к своему старику, но Килл набросился на меня прежде, чем я успел туда добраться. Кто-то стрелял в меня. Он принял пулю, предназначенную мне.
— И лишился возможности ходить, — сказала Кили, забирая последний камень из моей руки и бросая его.
Она положила руку мне на бок и развернулась так, что оказалась передо мной на самом краю скалы.
— Тогда ты украл мое сердце из мести.
— Я потратил всю свою жизнь, моя дорогая, ожидая, чтобы украсть подходящее сердечко.
Она моргнула, глядя на меня, ее глаза были цвета небесной сини.
— Правильно — то, которое ты нашел благодаря своему плану мести.
— Если путь в ад может быть вымощен благими намерениями, — я пожал плечами, — может быть, путь в рай может быть вымощен людским предназначением.
Порылся в кармане и вытащил кулон, который подарил ей в нашу первую брачную ночь. Я помахал им перед ее лицом, и когда она потянулась, чтобы взять его, я отдернул его назад.
— Если ты снимешь его или даже попытаешься вернуть мне его снова, ты не сможешь сидеть две недели.
Она подтолкнула его ко мне со злым блеском в глазах, и когда Кили это сделала, я крепче сжал кулон, а она лишь крепче сжала со своей стороны. Она поняла, что я говорил чертовски серьезно.
— Не буду, — прошептала она. — А теперь верни его мне. Он принадлежит мне.
Я надел кулон Кили через голову, расположив так, чтобы он располагался в ложбинке меж ее грудей.
Она посмотрела на него сверху вниз, поигрывая им, проводя ногтем по щелочкам.
— Что внутри, Келли?
— Это достаточно легко выяснить.
Она посмотрела на меня как раз в тот момент, когда я подмигнул.
— Ублюдок, — одними губами произнесла она, а затем ухмыльнулась.
Она держала кулон между пальцами, потирая его.
Я просунул палец ей под подбородок.
— Я был не до конца честен с тобой, когда сказал, что у меня нет сердца. У меня их много. Люди, которых я убил. Я ношу их сердца с собой. Их грехи стали моими собственными грехами.
Через минуту или две она вздохнула.
— Как насчет моего? Разве это обуза?
Я изучал ее лицо, удивляясь, как, черт возьми, я не понимал, насколько она красива до этого самого момента. Как было бы достаточно ее лица, если бы это было последнее, что я когда-либо видел. Как из всех женщин во всем мире мои глаза решили, что она самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.
— Нет, моя дорогая, — сказал я. — Когда я украл твое сердце, я нашел то, чего никогда раньше не чувствовал. Облегчение.
Она наклонила голову, упираясь мне в грудь.
— Человек не способен по-настоящему оценить мир без хаоса.
Она обняла меня, повернув голову в сторону, чтобы посмотреть на воду. Она прижалась ко мне еще теснее.
— Я слышу это, хаос. Это разрывает тебя на части изнутри. Правда о твоем отце, правда, которую он скрыл от тебя, убивает что-то внутри тебя. Не позволяй этому разрушить тебя, — прошептала она. — Теперь мое сердце принадлежит тебе, Кэшел Келли, и если что-то убьет тебя, это убьет и меня. Вот почему я назвала тебя своей душой. Потому что ты есть мое сердце и душа, независимо от того, кто ты и что ты сделал. Ты мой. Конец истории.