Мародер

Эпилог Кэш Два года спустя

— Открой дверь!

Я усмехнулся жене, прежде чем пойти открывать. Райан сидел у нее на плечах и бил по надувному животному, которое она держала на голове, и смеялся от души. Ее волосы были усыпаны блестками, а на щеке была нарисована тигрица. Коннолли бегала со своими друзьями, наевшись сладкого.

Я предупреждал жену об опасности смешивания сахара и детей, но она ела его вместе с ними, так что, по ее словам, не было повода не давать его им. Она считала, что мы должны практиковать то, что проповедуем.

Когда я открыл дверь, на моем лице все еще играла ухмылка. Она пропала, когда передо мной предстали три человека.

— Мы были по соседству. — Киллиан пожал плечами. — Подумал, что мы заедем на вечеринку по случаю дня рождения моей племянницы. — Он был зажат между своей женой и Сиршей.

— Этот дом открыт только для тех, у кого есть приглашение, — сказал я.

— У нас есть приглашение, — сказал Килл, глядя мне за спину.

Я обернулся и увидел отца Фланагана, но он покачал головой. Он их не приглашал. Я рассказал ему о ситуации с Сиршей после того, что случилось со мной и моей женой на кладбище. Он был так же шокирован, как и я, тем, что Сирша все еще жива, и что Киллиан ему не сказал. Когда я спросил его, злится ли он или собирается затаить обиду, он ответил мне «нет».

— Затаив обиду, ты только ожесточаешься, — сказал он, — потому что только ты можешь жить с самим собой. Не мне судить об этом.

Он указал на небо.

— Это бремя, которое мне повезло не нести. Когда я решил идти по пути любви, я выбрал трудный путь. Это не путь наименьшего сопротивления, но, в конце концов, оно того стоит. Потому что, когда мы уходим, Кэш, мы все уходим в одиночку, и наши грехи — это наши собственные грехи. Меня будут судить только за то, что сделал я. Он сделал это первым или «он первый причинил мне боль» будет недостаточно хорошо. Не для… — он снова кивнул вверх. — И не для меня.

Так оно и было — до этого момента. Пока его взгляд не встретился с взглядом Сирши впервые за много лет.

Килл прочистил горло.

— Отец Фланаган нас не приглашал.

Я посмотрел на своего брата, и он кивнул мне за спину. Моя жена стояла там с нашими детьми. Она улыбнулась и помахала мне рукой.

— После того, как я поговорил с Ки, и она сказала мне, что кто-то отказывается петь для нее, я решил, что кто-то, — он указал на свою грудь, — должен научить этих детей петь.

Килл ухмыльнулся.

— Как подобает.

— Папа два, — сказал Райан, поднимая два пальца, пытаясь понять, почему по другую сторону нашей двери стоял другой я.

— Папа, — сказал Коннолли, подходя, чтобы взять меня за руку. Она отказалась от части «Кэш» через неделю после того, как решила назвать мне по имени. — Кто они такие?

Ее взгляд метался между Киллом и мной, сосредоточившись на том же, на чем был сосредоточен Райан — насколько мы были похожи.

— Я твой дядя, — сказал Килл. Он представил свою жену, которую звали Меган. Потом Сиршу.

— Ты можешь называть меня бабушкой, — сказала Сирша, — если хочешь.

Коннолли улыбнулась.

— Как насчет «бабулечка»?

— Я была бы рада, — сказала Сирша, вытирая навернувшиеся слезы. — Очень.

Кили скользнула рукой по моему боку, а Райан взял меня за другую руку. После нескольких напряженных минут я вздохнул и немного отодвинулся назад. Кили издала низкий возглас и отодвинулась в сторону, чтобы все трое могли войти.

Прежде чем они это сделали, я выставил ногу, не давая Киллиану войти. Я посмотрел каждому из них в глаза, прежде чем заговорить.

— Ради моих детей, — произнес я, — поскольку вы сыграли на их симпатиях. Но не ради меня.

Киллиан встретился со мной взглядом, напомнив мне о себе, когда я был полон решимости получить все, что, черт возьми, я хотел.

— Мы подождем, — сказал он, а затем вкатился в наш дом.

Дети побежали за ними, взволнованные возможностью познакомиться с новыми людьми. Мы были нетрадиционной семьей, но наша связь была даже сильнее, чем кровная. Даже мама Кили бросила на Сиршу недобрый взгляд, когда Коннолли представила ту как свою новую бабулечку. Эти дети принадлежали всем нам.

Кили с минуту смотрела на меня, а затем обняла меня, подняв глаза.

— Жизнь не всегда складывается так, как мы хотим, Похититель сердец, — сказала она. — Но не важно, хорошо это или плохо, так случается. Она движется вперед. Наступают плохие времена. Но они проходят. Наступают хорошие времена. И они проходят. Но навсегда остаемся мы. Ты и я. И они.

Она кивнула позади себя на наших детей, смеющихся на заднем плане.

Я искал ее взгляд, мой вход на небеса, задаваясь вопросом, что я когда-либо делал в своей жизни, чтобы заслужить ее. По правде говоря, ничего. Ни одна гребаная вещь в соей жизни никогда не могла сравниться с ней. Я никогда не был бы достоин ее любви. Тем не менее, она принадлежала мне, и я бы никогда не позволил никому другому приблизиться к ней, черт возьми. Мы даже не могли все испортить, ведь с самого начала мы были ничем иным, как хаосом и злобой.

— Хорошие кости, — сказала она. — Помнишь? — Она постучала меня по виску.

— Забудь о костях, — сказал я, похлопав ее по груди. — Сильное сердце.

— Ты должен знать, — сказала она, беря меня за руку и ведя обратно на вечеринку. — Ты украл их достаточно. И я говорю не только о мужчинах в игре. Я говорю и о женщинах. Любовницах гангстеров.

С этими словами она закатила глаза.

— Но только одно имеет значение, моя дорогая, — сказал я. — Твое.

— Великолепно, — вымолвила Кили, смеясь. — Просто великолепно! Теперь пришло время тебе спеть для меня. Ла-ди-да-а-а.

— Ни за что на свете, черт возьми, — сказал я.

— Да, да, Мародер. Нужно придумать что-то получше, чем это.

Я остановил мою жену прежде, чем она добралась до толпы, развернув ее лицом к себе. Не оставив места между нашими телами. Закружил ее в медленном танце. А потом прижался губами к ее уху и начал петь.

— Твой голос подобен колыбельной, — выдохнула она.

— Ты спой мне одну, а я спою тебе одну, — сказал я, хватая ее за задницу.

— Прекрати эти разговоры. Спой для меня еще раз.

Верно.

Когда песня подошла к концу, она вдохнула, а затем выдохнула.

— Пой только для меня, — прошептала она, закрыв глаза, слезы текли по ее щекам, — до того дня, пока я не умру.

— До того дня, пока я не умру, — сказал я. — Ты, и только ты, моя дорогая.

— Ты пролил кровь за это сердце, Кэш Келли, — сказала она. — Оно принадлежит тебе до конца твоих дней.

— Великолепно, — произнес я. — Теперь убери стрелу, предназначенную для меня, навсегда, Лучница. Потому что мы, наконец-то, квиты.